Либеллофобия

Глава 13 Бежать или прятаться?

«Вот если идти вдоль оврагов, а у последнего свернуть налево, к старому крематорию, то за ним будет сопка, — однажды беззаботно трепался Гу, пока барьяшки сосали воду. — Оттуда видна шапка снега на Вишнёвой горе. Там карминский хуторок есть. День пути всего!..»

День пути. Сколько это? Световой ли день или сутки? Я тогда, конечно, не спросила. И даже не уверена была, что он сказал «налево».

До хуторка не хватило сил. И в своей лучшей форме — сытой, сильной — мне было б не одолеть такого броска. Хорошо ещё, рюкзак не потеряла. После щелчка сколопендры я почему-то с трудом превращалась. И чем дальше, тем хуже. Вот и теперь: тело ворочалось неохотно, хитин то накрывал меня, то соскальзывал. Я пробежала целый час пауком, задохнулась, свалилась в овраг, потом сколько-то протрусила человеком. Но скоро споткнулась и скатилась под сопку. Там посидела, собирая себя в кучку из синяков и нервов. Сердце билось и билось, и билось, как пулемёт. Я сорвала маску, отпила из термоса. Посидела без движения.

А оно всё билось и билось… и билось.

И я плакала, и плакала, и плакала. Сотрясалась от рыданий так, что согрелась, или просто тело отупело к холоду. Я выплакала столько, что испугалась за потерянную влагу, и вместо того, чтобы отпить ещё, подставила лицо грязному ветру и заставила себя перестать. Не для того папа там погиб, чтобы я тут сдохла! Не для того мама и Чиджи…

Я знала о себе кое-что: верный способ не сойти с ума — не вспоминать, не перебирать в памяти. Совсем. Но сердце всё билось, и билось, и билось… Не на жизнь, а на смерть. Сколопендра отстала и потерялась в оврагах. Взобравшись на сопку, я поискала шапку на вершине Вишнёвой горы. И долго не могла понять, отчего не вижу снега, пока не сообразила, что вот же он: чёрный, а не белый. Он был теперь наполовину сажа, а не снег. Под горою в тумане мерцал огонёк фонаря. Карминцы давно перестали таиться и не тушили свет. Хокс насытилась. А Бритц искал только шчеров.

К вечеру голые барханы совсем продуло. Шорох — и я выглядывала сколопендру. Лязг моих же зубов — и дёргалась, как от выстрела. Неподалёку нашёлся сарай. Туда свозили помёт барьяшков, чтобы подсушить и потом лепить из него кирпичики для топки. Деваться было некуда, и я забралась прямо туда. В глаза бил аммиак. Был, правда, и плюс: запах навоза надёжно прятал меня от твари. Я видела её той ночью, пока пялилась сквозь вонь на деревенский фонарь. Сколопендра покрутилась у сарая, пострекала воздух кнутом с фонариком на конце… и как бросится в щель! Так быстро в дерьмо я ещё не забиралась.

Нырнула в помёт, ещё влажный снизу, присыпала макушку, зажмурилась и сидела так. По ощущениям — полжизни сидела. Когда аммиак просочился в потёртый респиратор, пришлось выбраться. Тварь ушла. Она не услыхала, как грохотало сердце в куче навоза. Странно, как по мне, оно трясло весь сарай. Сердце и разбухшее горе на пару могли разнести шаткие стены… Но мне только так казалось. Только мой мир обрушился. Остальной — стоял. Тих и вонюч.

Той ночью я нарочно таращилась на далёкий фонарь. Иначе — мысли. Почему-то я постепенно перестала чувствовать запах навоза. Не принюхалась, а совсем… Неровный свет фонаря раздражал, не давал сосредоточиться на бойлерной и луже в красном коридоре. Когда резь в глазах стало уже невмоготу терпеть, проверила синдиком. Цел. В отчаянном полубреду написала:

«Я в дерьме!»

Наугад набрала номер и отправила сообщение. Как учила Хлой — с переадресацией, чтобы не отследили. Легли туманы, фонарь над хуторком поблёк. И вот надо же — синдиком пиликнул:

«Прикончи этот день. Ложись спать»

На том конце был кто-то реальный. Кто-то живой! Он как будто только что, не брезгуя навозом, подержал меня за руку. Это так потрясло, что я перечитала ответ сто… двести раз. И послушалась: прикончила день.

А к вечеру нового прыгала с ноги на ногу, пытаясь не околеть под забором хуторка. Это была сплошная бетонная стена с одной дверцей посередине. На стук отворилось смотровое окошко, даже и не окошко, а щель. Оттуда выстрелил взгляд, обрамлённый багетом морщин. Я только открыла рот, а карминец…

— Убирайся, — уже меня прогнал.

— Пустите! Пожалуйста, у меня никого нет, идти больше некуда, я здесь никого не знаю…

— Иди, откуда пришла.

— Я потерялась!

— Иди тогда в город! Там ещё остались твои.

— В город?

Он высунул тентакль и махнул куда-то, где мне предстояло заблудиться и пропасть.

— Иди… иди своей дорогой, вонючка.

И щель закрылась. Странно, мне казалось, навоз уже выветрился по дороге… Но уйти без еды и воды, даже без карты! Можно было просто лечь здесь — прямо под стеной — и ждать смерти. Зачем за ней куда-то ходить? Последний батончик засахаренного мотыля отправился в рот. Желудок заныл, но насыщение не пришло. Тогда я вскочила и прижалась губами к щели:

— Эй! Я инженер! Пустите, я починю вам всё, что угодно! Фильтры для воды, запоры всякие, синдикомы… обогреватели!

— Нет у нас обогревателей, — глухо буркнули с той стороны, и я обрадовалась, потому что на самом-то деле понятия не имела, как они устроены.

— Тогда дайте мне… что ли, карты и что-нибудь поесть с собой! Меняю на аптечку. Эй! Ну, эй!

Дверь отворилась, и меня буквально затащили внутрь.

— Не ори, — цыкнул карминец. — Давай аптечку. Асептики есть? Обожди тут. Не трогай ничего!

Трогать, собственно, было и нечего. За бетонным забором лежал бетонный пустырь. Мусор и ветошь. Стайка барьяшков застенчиво таскала из кучи обрывки тряпок, чтобы пожевать. Где все? Где их дома? Только мой живот урчал на ветру.

Бетон треснул. Я ойкнула, а барьяшки побросали тряпки и сбились в кучку. Это карминец ударил посохом. Плита разъехалась, и хозяин полез куда-то вниз. Я заглянула: батюшки, так вот он, хутор! Прямо под ногами. Там сверкали блесклявки и шебуршились другие карминцы. Наружу повыскакивали дети — розовые, на мягких щупальцах. Разглядывали меня, шептались.

— На вот, карта района и сыра маленько, — карминец оценил аптечку в две головки жёлтой замазки.

— Спасибо… А воды?

— Воды ей…

Он позвал жену и зашушукался: «Всё равно ведь не дойдёт, до города полтора дня, а она уж вся зелёная, глянь… только воду изводить… у самих мало…» — «Настырная девка… будет колотить в дверь, пока тараканов не накличет!»

— Шёлк! — крикнула я. — У меня есть шёлк. Нанольбуминные свёртки… но это настоящий золотопряд.

— Показывай.

Глаза карминки заблестели на словах «золото» и «шёлк». Ясное дело, женщина — она и в постапокалипсис женщина. Я отцепила чипы-вестулы с позвонков и показала хуторянам одежду. Все мои четыре платья. Маминой работы. С первого дня войны не пришлось их даже развернуть.

— Одна бутылка? — опешила я, глядя на руженитовый термос, весь в трещинах и коррозии. — Вы сказали, до города полтора дня!

На взгляд со стороны, карминцы были великодушны. Могли ведь обобрать меня, раздеть и вытолкать взашей, а не цацкаться. Наверное, зря я торговалась. Но торговалась ведь за свою жизнь.

— Руда! — карминка позвала дочь. — Барьяшка ей дай.

— Мам, зачем…

— Тихо мне! Дай барьяшка, сказала.

Я взяла конец верёвки из рук девочки и повела своего барьяшка наружу. Уже на дюне сообразила, что не попросила респиратор или сменный фильтр. Обернулась, но глухой бетон забора отрезвил: ничего бы они мне больше не дали.

Карты были грязные и блёклые. Город, значит. Гранай. К нему вело стационарное шоссе, большая редкость для Кармина. Я знала Гранай и обрадовалась: оттуда, из генерального офиса посольства, папе часто приходили письма. Путь к шоссе лежал через пустошь, между громадными, как горы, барханами. Мы делали привал чаще, чем хотелось бы. Барьяшек шарахался на верёвке, и я пыталась купить его расположение гадким сыром, чтобы дался подоить, когда придёт время.

— Ну, ищи воду… — прикрикивала, когда он бесцельно слонялся по камушкам.

Термос был почти пуст. Разболелся желудок, и есть не хотелось, но замучила жажда. Дыхание тоже пришлось экономить. «Зефир-42» куда эффективнее душил, чем фильтровал, и я много раз думала его выбросить и рискнуть дойти как-нибудь так. Но редкий снег из маслянистых чёрных хлопьев всякий раз меня переубеждал. Шли мы целые сутки.

Следующим утром со стороны шоссе донеслись лязг и скрежет. Это была заправка, мастерская или, может, фабрика. Звяк! — железо. Бух! — камень. Абсолютно точно не звуки дикой природы.

— Пошли, чудо.

Барьяшек засеменил следом. К обеду мы окунулись в туман, где лязги и удары стали громче, а то я уж подумала, что галлюцинирую. Но нет. Работал какой-то двигатель. Из смога проступали неровные стены завода, развевались флаги, а над ними орудовал кран с манипулятором.

И всё скрипело, хлопало и гремело.

«Опасайтесь буглей! Не оставляйте технику без присмотра!» — предупреждала табличка, наполовину затоптанная в гравий. Буглей?

Я взяла барьяшка на короткий поводок, готовая к чему угодно. Но из дымки никто не показался. Внезапно порыв сильного, почти ураганного ветра разметал смог и сорвал покров со стен.

Но это был не завод и не заправка. А высоченный барьер из автомобилей. Карминские баррикады против чужих и против своих: городские возвели их, чтобы прогнать лишние рты. Машины кирпичной кладкой громоздились одна на другой. Пескары, дюндозеры, адробусы. Паровоз! При порывах ветра они хлопали дверьми, которые я издалека приняла за флаги. Сооружение было величайшей из построек, что мне довелось видеть. Тёмная лапа манипулятора двигалась в тумане над стеной. Брала из кучи пескар, поднимала и несла куда-то наверх, потом возвращалась за другим…

— Эй, чудо, ты куда! Стой! Нельзя! Фу!

Барьяшек вырвался, пока я пялилась на баррикады, и поскакал вдоль стены. Я за ним. Перепрыгивала штыки арматуры, пока наперерез мне не упала стрела крана с хватом. Нет, не хватом!

С огромной ржавой рукой. Настоящей рукой из железных костей.

Она пошевелилась, поскребла пальцами гравий, зацепила кузов и унесла наверх. Боже мой, что за… Это бугль!

Не кран хватал пескары. В маслянистом тумане сидел немыслимой величины скелет. Кособокий, слаженный из гнутых деталей, обломанных шестерёнок и старых бензобаков с облупленной краской. И он… ел машины.

Я нырнула в первый попавшийся дюндозер, чтобы не попадаться чудищу на глаза. Дюндозер торчал в самом низу, а скелет таскал закуску из верхних рядов. Пока что! У меня был хороший обзор и чуток времени, чтобы подумать. А ещё — кожаный салон, усилитель руля и климат-контроль. Дохлые и ненужные.

Громадный и несуразный, бугль сам не производил звуков. Как фантомная черепаха, он двигался в персональной вселенной из мёртвых пескаров и отправлял их в пасть по частям. А машины скрипели, рыдали и просили пощады. Пока не проваливались сквозь решётчатый пищевод в яму желудка. Скелет не обратил на меня внимания. Будто видел только то, зачем пришёл. Коррозию и металлолом.

В бардачке дюндозера нашлись перчатки и зажигалка. На заднем сиденье валялся открытый термос. Пустой, конечно. Неплохо было осмотреть и другие машины. Мало ли чего забыли прежние хозяева?

Я перебиралась из одной кабины в другую, понимая, что даже если кто-то и оставил здесь еду, то, судя по ржавчине, пескары пролежали здесь месяц. И всё давно испортилось. Пищу поразила радиация, отравил пепел и растащили грызуны. На третьем десятке машин я, в общем, сдалась. Зато нашёлся барьяшек. Он беспечно сновал под носом у бугля, совал хоботок в бензобаки и — да-да, карминцы меня надули! — хлебал топливо.

Со стоном отчаянным и злым я сползла по дверце пескара и плюхнулась на гусеницы. Первое, чего захотелось, — вроде как иных тянет закурить — написать тому неизвестному адресату. Что-нибудь вроде: «Да что же, чёрт подери, за дерьмо⁈» Но потом вспомнила, что про дерьмо уже писала вчера… и теперь, кто бы там ни был на проводе, заскучает. На этой планете у всех свои кучи. Проблем.

Чудище цапнуло адробус. Поднесло к челюсти размером с бульдозерный ковш и лизнуло. Ржавчина мгновенно покрыла блестящую дверцу. Бугль надкусил машину, и из багажника вывалилась «моя» сколопендра! Я рванула в ближайший пескар и заблокировала двери. Лязг стальных ножек не заставил себя ждать. Казалось, они повсюду: сверху, снизу, по бокам. Когда лезвия зашуршали по днищу, я вскочила на сиденье с ногами. Сколопендра лазала, искала, вынюхивала, рвалась в кабину.

Биомеханическая тварь свернулась на лобовом стекле и приготовилась стеречь цель бесконечно. Ни один из вариантов развития событий меня не устроил:

1. Умереть от жажды в пескаре люкс класса.

2. Позволить сколопендре утащить меня к Бритцу.

«Бежать или прятаться?» — отправила я на тот же номер.

Спустя три пережёванных пескара пришёл ответ:

«Сражаться. Хотя если девчонка — беги. У вас грудь забавно подпрыгивает»

Спасибо, незнакомец. Учту. Но как он узнал, что я девчонка? По первому вопросу, ну конечно.

План А был такой: захлопнуть тварь в машине и дать дёру. Сидеть и бояться стало просто невыносимо. Что-то предпринять, хоть что-то, или лопнуть от этого страха. Я сняла блокировку и приоткрыла дверцу. Сколопендра ворвалась быстрее, чем я думала! В беспамятстве я выскочила с другой стороны и поскакала по кузовам. Какое уж там захлопнуть тварь в пескаре!

Мы так и прыгали, пока мне сказочно не повезло: я врезалась в распахнутый багажник и успела там закрыться. Скорость у твари была просто бешеная, как и вчера. Из нас двоих только у меня, похоже, садились батарейки. Для плана Б потребовалась зажигалка. И последний рывок. Улучив миг, пока тварь грызла багажник снизу, я выскочила из укрытия. Всё равно задохнулась бы там в темноте, а теперь заимела две-три секунды форы.

Это был до того странный побег. Во всяком случае, забавно подпрыгивал только мой желудок — от ужаса. Из машины в машину. Из дверцы в дверцу. Но вот наконец — открытый бензобак. Только бы не пустой… Чиркнула зажигалкой и…

Раз.

Два.

Три!

Сколопендра выскочила, когда огонь уже летел в бензобак. Я покатилась по песку и спряталась под баррикаду. Взрыва как в кино не случилось. Пламя облизало машину и вместе с нею — тварь. Бугль даже не обратил внимания. В его восприятии не было места огню, суете и людям, как в нашем нет места для ультрафиолета или радиоволн. Зря я надеялась, что всё обойдётся так просто. Зря лежала и смотрела на пламя. Спустя минуту сколопендра, объятая тлением и язычками огней, выбралась.

Да ладно!

Воспламеняя пескар за пескаром, она полезла за мной по стене. Зажигала покрышки, запаливала новые бензобаки и плавила волокна герметиков. Тварь загнала меня на самый верх баррикады. Я отступала к самому краю, считая секунды, когда сколопендра выберется из последней кабины, чтобы перегрызть горло. Сдаться или прыгнуть?

Сзади шлёпнул подзатыльник: блуждающий канат. Чьё-то коромысло потёрлось о плечо. Чего уж тут было думать! Я вцепилась в канат и боялась, что следом на него прыгнет тварь. Подтянуть конец уже не хватило сил.

Помощь пришла из параллельного мира. Полыхающий пескар со сколопендрой внутри схватил бугль. Не нарочно, так сложилось: до машины дошла очередь. Но это было так прекрасно — наблюдать, как громадное чудище сминает в пасти объятый огнём пескар с бесноватой тварью, будто горящий коктейль с завитушкой цедры…

А я улетала на блуждающем канате. Коромысло с узелками ползло к шоссе медленно-медленно. Гранай был моей последней надеждой. Город уже виднелся: подземные столпы многоэтажек, дым из провалов, зияющие трещины в пустоши. Я сомневалась, что там ещё остался кто-то живой.

В тот день на баррикадах приключилось невероятное. Но что именно: сражение или побег?