Либеллофобия

Глава 30 И вот опять

Жарко, больно и сыро. Меня подхватили из лужи и, усадив на скомканную лежанку, плеснули в лицо тёплой водой.

— Да что же ты такое, Ула?

Голос был злой. Очень злой, хуже пощёчины, которую я ждала, а её всё не было. Что ему ответить? От сотрясения язык и глаза набрякли свинцом, затягивало обратно в обморок. Мы всё ещё были в землярке. Кайнорт Бритц и я. Застряли в ней, продирающей почву слой за слоем. По стенам мигали блесклявки.

— Значит, портал — твоя работа, — зачем-то болтал он вместо ударов. — А долго тебя уговаривали сложить голову ради моего убийства? Или Волкаш умеет очаровывать глупых, но храбрых девочек?

С трудом повернув звенящую голову к стене, я увидела: глаза с белой радужкой под чёрными бровями. Мой рисунок. Значит, мы попали в ту самую землярку. И это моя лежанка.

— Это был импромт… то есть… экспровизация… то есть… — Господи, как же болела голова! — А ещё следом за тобой влетел хи-тау, и он разбил здесь водяные пузыри. Потому что землярка — тоже хитиновая. Теперь она уйдёт на глубину искать подземные источники.

— И когда вынырнет?

— Не знаю. Когда отрастут новые пузыри. Через… месяц, может, через несколько.

За спиной у Кайнорта поднимались белые клубы. Он не моргая оглядывал землярку и — могла поклясться — боялся, чертовски боялся и нервничал. Я добавила с наслаждением мазохиста:

— Воздух сюда попадает только с поверхности, когда землярка разевает рот. Скоро нечем будет дышать.

— Я не дам тебе умереть, — пообещал Бритц, — здесь. Не бойся. То есть бойся! Вытащу на поверхность и казню со всеми почестями. Серьёзно, от души, ты это заслужила.

— Ничего не выйдет. Ты свалишься в обморок и умрёшь, не приходя в сознание.

— Мне напророчили другую смерть. Там, знаешь, в грязи, крови и судорогах. Тут ничего этого нет.

Он принялся осматривать землярку, ползал, щупал и растрачивал впустую силы и кислород. У меня были все шансы пережить его. Аж на пару часов. Висок горел, весь череп ломило. Становилось жарко, мутило от равномерной тряски, пока наконец не стошнило при попытке встать на ноги. Я умылась горячей водой из лужи, но всё равно затряслась в ознобе. Умирать расхотелось. Ничего героического не было и в помине в этом тельце на четвереньках.

Кайнорт цеплялся руками и лапами к стенам и в один момент завис вверх тормашками над широким бугром. Кожа на бугре задрожала, треснула, разошлась тремя морщинистыми веками. И оттуда выпучился скользкий мутный глаз. Бритц сорвался с потолка на пол.

— У неё где-то ещё штуки три, — добавила я.

— Вот что бывает, если часто закатывать глаза.

Он дышал тяжелее. И начал мешать языки. Почему-то вдруг, как только Бритц проявил знаки близкого отчаяния, мне стало ещё страшнее.

— Ладно, воду землярка добывает внизу, — рассуждал он, садясь напротив меня. — Ну а за кислородом она поднимется?

— У неё запас воздуха в альвеолах на коже.

— Глаза внутри, а лёгкие снаружи… А если кислород вдруг закончится? Может, тогда она всё бросит и помчится наверх?

— Кайнорт, я же не ветеринар. Я не знаю! И вообще, землярка это… не животное даже, это гриб. Полуразумная полугрибница-полукорнеплод.

— Грибница? — в замешательстве повторил эзер, будто всерьёз рассчитывал договориться со зверюгой, но прихватил не тот словарь. — Ладно, давай так: я оставляю тебя в живых, а ты показываешь, где у землярки альвеолы.

— В живых меня и Волкаша.

— Идёт.

Надо признать, жизнеспособная идея пришла ему в разбитую голову. Только веры Бритцу не было ни на арахм. Меньше, чем кислорода вокруг.

— К альвеолам нет доступа, — отрезала я.

— Слушай, так я не смогу исполнить свою часть уговора, потому что ты здесь задохнёшься.

— А ты её и так не исполнишь!

— Мр-р! Ула!..

Кайнорт по-лисьи подался ко мне и цапнул лодыжку. Но мы больше не мило беседовали в долине. Здесь даже некрепкое пожатие шнурованного голенища могло закончиться оторванной ногой. Я рывком подтянула колени к груди и выпустила клыки:

— Не прикасайся!

— Хорошо.

— Никогда больше!

— Не буду, — он сел на прежнее место, хотя мои хелицеры в бою не стоили его керамбитов. — Слушай… Берграй слабо чувствителен к магии Волкаша. Если твой скорпион ещё жив, остаются считанные часы, прежде чем Альда Хокс замучает его и казнит. И только минори имеют право миловать в период войны.

— Я видела, как ты голыми руками одолел Берграя. Уж Волкаш-то…

— Вряд ли Волкаш низок настолько, чтобы притворяться мёртвым.

Он пользовался тем, что я ни черта уже не соображала. Но партизанский атаман слыл самым благородным на всём Кармине. Погибнуть славно и с достоинством было очень в его духе. Бритц позволил мне думать: долго, несколько минут.

— Ищи в том конце, за последним ребром, — сдалась я. — Только не мучай землярку…

— Я же не собираюсь ей петь.

Эзер поднялся и провёл пальцами вдоль рёбер на стенах. Он нашёл мягкое, как нёбо, углубление там, где я сказала. Прицелился. Не успел нож царапнуть нёбо, как из кожаной стены выскочили зубы. Плоские, но покрытые грубыми мозолями. Пасть глотнула Бритца по самый локоть. Я хмыкнула. Пытаясь вырваться, Кайнорт опять полоснул землярку, но она только перехватила добычу повыше, и раздался новый хруст. Бритц выронил керамбит. Он задержал дыхание и стоял так минуту, не двигаясь, с переломанной рукой в пасти землярки. Она больше не чавкала.

— Ты же не ешь мяса? — пробормотал Бритц, обращаясь к ней.

— Не ест, но и не даёт себя в обиду, — ответила я.

— Я не с тобой говорю.

Спустя ещё минуту без движения землярка отпустила руку обидчика и спрятала зубы. Бритц отшатнулся и попытался присесть. Но горб под ним заморгал, и эзер соскользнул с очередного глаза на пол.

— Хотя… — он прикрыл глаза, бледнея сильнее обычного. — Ты имеешь моральное право злиться, Ула.

— А ты нет.

— А я и не злюсь.

Я хмыкнула и встала, с трудом поддерживая голову. Вдали от зубастого углубления, за первым ребром, стена напоминала стёганое ромбами одеяло. Это и была задняя поверхность дыхательного аппарата землярки. Прямо к ней примыкали альвеолы, полные азотно-кислородной смеси. Партизаны запрещали мне приближаться к этому месту, поэтому я разузнала о нём как можно больше.

— Вот тут, — я указала на узел, где сходились ромбы.

Бритц повернулся и сел, опираясь на левую руку:

— Честно?

— Честно.

— Честно-честно?

— Честно-честно.

— Честно-честно-честно?

— Честно-честно-честно.

Мы дёргано рассмеялись, растратив последний воздух. И я тотчас себя одёрнула: как не стыдно? Это нервы. Я не собиралась, это даже было не смешно. А Кайнорт подполз, куда я сказала.

— У неё тут нет рецепторов?

— Есть. Здесь зубов нет. Ты делаешь землярке больно, но ей нечем ответить.

— Пф-ф…

Вспоротые лезвием швы засвистели. Воздух из альвеол наполнял комнату. Мы дышали! Землярка вздрогнула и затормозила, но момент истины растянулся на минуты, и Кайнорт дымился от напряжения, как труба крематория. И вот — пол покосился в другую сторону. Я заскользила по стене мимо Бритца, но он поймал меня здоровой рукой:

— Держи-ка свою голову подальше от моей.

Мы сели бок о бок — я с обнажёнными клыками, Бритц с обнажёнными нервами, — и ждали, когда наш лифт придёт наверх. Я поморщилась:

— Твой запах…

— Кофе и тутовый бергамот.

— У меня прямо сердце колет.

— Знаешь, как перестать его чуять?

В ответ на мой недоверчивый взгляд он сел ближе, почти касаясь плечом. Почти.

— Принюхаться.

У меня волосы по всему телу встали дыбом. Злодей распускал злодейские молекулы. Через минуту пришлось тайком вдыхать поглубже, чтобы уловить горький цитрус и ни в коем случае не перестать страдать. Никаких иллюзий, девочка, вы мило поболтали, но он выберется, и тебе конец.

— Может, вместе с запахом и ты целиком растворишься, если посидеть вот так подольше?

Но мы уже поднялись на поверхность. Землярка широко зевнула, эзер выбросил меня из пасти и выскочил следом. Я упала лицом в холодную рыхлую грязь.

— Эту казнить, — бросил кому-то Бритц. — Волкаша взяли?

— Под арестом. Кай, ты в списках погибших!

— Да ну? Обоих приведите к утёсу. Готовьте Воларнифекс.

Меня подняли из грязи и поставили на колени. Ёрль — это ему отдали приказ — скрутил мне руки сзади. Вот так. Цена слову рой-маршала — дохлая брыска.

Шок притупил головную боль. Ёрль отвёл меня в пустой барак, дал чистое бельё и новый комбез. Как-то ласково разгладил стопку с униформой и сказал:

— Полчаса.

Это столько осталось жить. Откуда-то взялись силы переодеться. Каждое движение сопровождала мысль: это в последний раз. Последние пуговицы, последняя заклёпка, последняя молния… бззз!.. не чудесно ли она звучит? Больше не услышу. Самые обычные ощущения, которым никто не придаёт значения, перед концом всего, моим концом, — вдруг стали настоящим чудом. Я готова была бесконечно только и делать, что снимать и надевать комбез, лишь бы продолжать жить. А на двадцать девятой минуте села на пол и горько заплакала.

Я и так прожила удивительно долго. Получила второй шанс и тут же похоронила. Теперь кататься в ногах у Бритца? Пусть только прикажет. Умолять о помиловании? С пеной у рта. Но постойте. А за что меня миловать? Я пыталась его убить. Конец.

Глупая Ула, пропахшая болотами и канифолью, вздумала, что можно вот так запросто связаться с Кайнортом Бритцем. И болтать о тутовом бергамоте. Или смеяться над игрой слов. Или слушать одну и ту же музыку. Или есть карамельки. Или верить обещаниям. Когда-то очень давно (месяц назад) я думала, что злодеев как в сказке просто не существует. Что нет никакого врага, но есть другая сторона. И там — такие же люди. Бла-бла. На самом деле не бывает на войне по-людски. На самом-то деле вот как: если слабый ударит сильного… сильный убьёт в ответ.

Ёрль постучал, и я встала. На почётной казни не полагались истерики. Да я и не умела.

— Рой-маршал сбросит тебя с утёса.

Мы шли как нарочно самой длинной и кривой дорогой, по раскуроченной и выжженной земле. Алебастро высветил заиндевелый утёс. Наверх вели природные уступы. Под утёсом зябли офицеры в ожидании редкого представления.

— Сама пойдёшь? — Ёж замедлил шаг.

От страха я задохнулась и сжала челюсти. Но и остановиться не смогла, двигаясь к ступеням на автомате, и Ёрль воспринял это как согласие. Дальше сама. Солнечный зайчик клюнул в глаз. Почему казнят на рассвете? Утром хочется жить сильнее, чем томным полуднем или тягостным вечером. Было самое утро моей жизни. Наверное, это должно было случиться в первый день войны. Ведь я избалованный садовый цветок. Вереница случайностей только отсрочила гибель.

На вершине утёса ждал Бритц в лонгетной повязке на руке. Он стоял у самого края, ветер трепал крылья, лучи сверкали в них, как в бриллиантовом витраже из миллиона осколков. Я запнулась на предпоследней ступени. Нет, можно было убежать… Только там, внизу, ждала смерть от расстрела, а здесь от падения.

Это же мгновенно?

Осталась последняя ступень, и я физически не могла переступить этот рубеж. Ступень казалась трёхметровым забором между жизнью и смертью. Монолитный край утёса был гладкий, лысый и скользкий на вид. Бритц не торопил. Целую вечность я не могла поднять ногу. Наконец Кайнорт отступил и убрал здоровую руку в карман, давая понять, что толкнёт не сию секунду, не прямо сейчас. Я сделала шаг. Уже совсем ничего не болело.

— Посмотри. Только не вниз, не надо.

Из-за шума в голове его голос прозвучал как из колодца. На вершине утёса открылась страшная картина. На грузовом дроне, висящем на уровне глаз, крепился трос, а на нём — Волкаш. Вниз головой, в ошейнике для магов, связан и порядочно побит.

— Ты виновата в его смерти. Это ты смалодушничала в землярке и позволила мне выбраться. Что! Что у тебя в голове вообще!

Зачем он ругался? Не всё ли равно теперь… А что у меня в голове, он и так увидит, когда я разобьюсь.

— Не надо, пожалуйста… — я закрыла лицо руками.

— Что не надо?

— Говорить! Просто прикончи этот… день.

— Я только начал. Вот Альда не казнила бы мага, она их коллекционирует. Мне же… ох, мне он просто не нравится.

Он прицелился с левой, по привычке глядя правым глазом. Волкаш дрогнул, его закрутило на тросе. Капли крови притягивала земля, а сгустки покрупнее — сфера. Бритц нарочно попал ему в плечо. Дразнил голодных офицеров. Солдаты внизу обратились в имаго, готовые по щелчку кинуться на новое блюдо. Но слёзы размыли и Волкаша, и кокон из летающей крови вокруг него, и страшный лысый край утёса.

— Иди ближе, — скомандовал палач. — Хочу, чтобы он успел запечатлеть твою смерть. Достойнее, чем его. Потому что это дорогого стоит: почти убить рой-маршала эзеров.

Я послушно ступила на край. Кайнорт встал за моей спиной.

— Это называют мортидо: влечение к смерти. Минуту назад ты не представляла, как найти в себе силы сделать шаг, а теперь мечтаешь, чтобы всё скорее закончилось. Смерть будет избавлением. От меня.

Его запах и дым хватали меня за плечи. Голос с оттенками пыли и тени толкал в спину:

— Легкомысленная птичка в турбине карфлайта губит пассажиров. Легкомысленная девочка с руженитовой булавкой губит планету. Вы же, шчеры, и карминцев не пощадили из-за своего Тритеофрена. Конечно, где высокоразвитые пауки — и где эти отсталые крабы? Под нож их. Плевать на всех, кроме себя, — он набрал ещё воздуха. — Это нормально. Но признай, мы похожи гораздо больше, чем тебе лгали.

Волкаш терял сознание. А я… уже не чувствовала ничего. Ничего.

— Тебе ещё повезло, Ула. Ты столкнёшься с землёй, а не с последствиями.

Кайнорт склонился к моему уху, и я отшатнулась, не в силах больше слушать. Это случайно вышло, я не хотела! Лучи моего рассвета завертелись, обжигая глаза сквозь слёзы. Небо и земля перемешались. В голове просвистело: «Это всё». А потом, у самого лица — холодные камни.

Тьма пришла прежде, чем боль. На счету Кайнорта Бритца осталась ещё одна моя смерть.