Либеллофобия

Глава 25 Маршал сказал, в пыточную

Он оставил меня умирать одну. Спустя миллион лет удалось высвободить руку, и я судорожно искала, к чему бы её приспособить. Откуда ни возьмись, на конвейер взлетело изумрудного цвета чудище с длинным, как шест, телом, треугольной головой и глазами навыкате. Насекомое сложило ноги-плети на груди и провернуло голову вокруг оси. Прикидывало, как лучше выпустить добыче кишки, чтобы набить грузное зелёное брюхо. Чудище моментально уселось поперёк меня и маленькими острыми жвалами кромсало скотч.

— А-ааа-а-ааа-а!

— Нет, вы только посмотрите: её спасают, а она царапается!

Насекомое исчезло. Рядом сидела сердитая девушка. В свете сателлюкса её волосы горели миллиардом спиралей, как в лампе накаливания. Я видела её в филармонии. Это она лупила грушу. Это она тогда дала мне полотенце и воды.

— Простите, я думала, меня едят!

— Ночью-то? Ночью вредно есть.

— Тогда, пожалуйста, не могли бы вы продолжить… меня освобождать? Спасибо.

Я смиренно вытянулась внутри кокона, являя кротость овечки перед стрижкой. Рыжая выпалила: «Ха!» и обернулась пучеглазым чудищем. Богомолом. О богомолах я знала только один факт, тот же, что и все, и инстинктивно вжала голову в плечи. Насекомое живо расправилось со скотчем.

— Я Пенелопа. Ты, что ли, работала на этой фабрике раньше? — спросила она, сдирая с меня остатки липучки по пути наружу.

— Нет.

— Кайнорт меня прислал, сказал, ты одна запустила конвейер.

— Я просто умная.

— Кайнорт сказал, ты отбитая.

На улице мы едва не запнулись за чью-то рыжую голову. Голова жмурилась и приподнимала крылья носа над слоем стынущей карамели.

— Тут кто-то живой!

Пенелопа бросилась на корточки. Она снова воскликнула: «Ха!» Парень в карамели испуганно вращал глазами. Он был в тисках от пяток до кончика носа, и только маленькие дырочки позволяли бедняге дышать. Пенелопа пальцем примяла карамель, чтобы парню не нужно было морщиться, приподнимая крылья носа, и встала.

— Ну, да, Кай упоминал и об этом тоже. Жаль, не думаю, что он жив.

— Но он — жив, — удивилась я, таращась на голову.

— У него определённо нет сердца, а без сердца, как ты знаешь, детка, не живут. Мы сделали всё, что могли, — очевидно, она имела в виду те вмятины для носа в карамели. — Пойдём.

Мы спустились в лагерь, и Пенелопа свернула на незнакомую улицу. Там стояли гломериды. Их шасси состояло из сотен мелких блестящих лапок, как у многоножек, большая часть которых была покрыта карминелью.

— А мы куда?

— Кайнорт сказал, в пыточную.

— За что?

Пенелопа насвистывала и не отвечала. Я упрямо застыла и повторила грубее:

— Зачем в пыточную?

Рыжая удивлённо развела руками, ничуть, кажется, не задетая моим тоном:

— Кайнорт сказал.

— Я слышала, — господи, за десять минут я слышала эту фразу уже пять раз. — Зачем? То есть, если ему что-то нужно, почему нельзя просто спросить? Или это он за разлитую карамель? Так ведь иначе бугль бы…

Пенелопа засмеялась:

— А, ну да! Ты же новенькая!

— И?..

— Пойдём-пойдём, не трусь, — она потащила меня за краешек засахаренной курточки. — Мне тебя в подмастерья отдали. Ёрль Ёж занимается распределением служб по зданиям оккупированных городов. И у него своеобразное чувство юмора… весьма своеобразное, скажу я тебе. Кухни он располагает в банях, столовые в музеях, а больницы в театрах. Когда рой-маршал взял Кумачовую Вечь, Ёрль выделил инженерам тюремные казематы.

— Вот почему Бритц обитает в трактире. А где поселили Альду Хокс?

— В кабинетах мэрии.

— Но это же не смешно.

— У ть-маршала Хокс нет чувства юмора.

В тюремном подвале чудеса электроники уживались с древними приспособлениями экзекутора. Мониторы крепились на пыточном кресте вместо штатива. Железные грабли для раздирания плоти увешали мотки проводов и неисправные коммы. Тиски приспособили под фиксатор для плат и микросхем. На дыбе растянулась огромная карта Урьюи. Я чихала сахарной пудрой и кашляла какао. Спина чесалась, голова зудела, ноги саднило. Пенелопа, заметив мои кривляния, вручила какие-то склянки и щётки:

— Иди в душ. Вон туда, где стойка для пытки водой.

— Логично. Спасибо.

— Останешься здесь. Спать будешь в кладовке. Вечером подашь мне крови и там посмотрим, к чему тебя приспособить.

Мылась я в полубреду от усталости, не разбирая флакончиков, какие для чего. Приятным сюрпризом стал подогрев песка: пыль сыпалась тёплая, почти горячая, и не царапалась как у Баушки Мац. Впервые за очень-очень долгое время удалось промыть волосы так, что на ощупь они казались почти чистыми. Шрамы не царапало, только шлифовало. Скоро от карамели не осталось и следа. Мягкие щётки смахнули песок, и я нырнула в новую униформу.

Почти счастье. Хрупкое, микроскопическое, как те песчинки, но я позволила ему побыть со мной.

— Кр-р-рови, Ула! Мне надо крови, иначе я забегаю по потолку!

Пенелопа с наслаждением чесала спину и затылок о пыточное кресло с шипами, пока я металась в поисках подходящего инструмента.

— Ну! Чего ты копаешься?

— Ищу иглу и пробирку. Знаете, не хочется колоться вилкой еретика.

— Ты тронутая?

Она встала рывком, промаршировала к стене и открыла… холодильник. Жестяная банка с клапаном чпокнула под её ногтем.

— Давно взвешивалась, чахотка? И ко мне обращайся на «ты», — она булькнула в банку розовую соломинку и потянула кровь. — Чего умеешь-то?

— То да сё, всего помаленьку.

— Хм. Личную технику эзеров я тебе доверить не имею права. Оружие — под замком, я работаю с ним строго в одиночестве. Пожалуй… — она открыла шкаф, весь усеянный шипами изнутри, и сняла с гвоздей какие-то сетки. — Это термоконтроллеры для униформы рабов. Их нужно починить: завтра мы отправляемся на запад и неизвестно ещё, где станем лагерем. Может, на голой земле.

Из своего угла я тайком следила за Пенелопой. Она напяливала на себя какие-то доспехи и портупеи, кликала датчиками, иногда прихлёбывала крови через розовую соломинку.

— Чего? — нахмурилась она, заметив любопытный взгляд. — Не отвлекайся там, термоконтроллеры нужны к вечеру.

— Я всё.

— Не ври.

— Тут просто контакты потрескались, я запаяла и нанесла изогель на остальные, чтобы укрепить.

Пенелопа в доспехах пролязгала ко мне. Она включила сетки, и полотно равномерно нагрелось.

— Вообще это неосмотрительно с твоей стороны, — усмехнулась рыжая, — сообщать, что справилась раньше срока. В другой раз я бы завалила тебя новой работой.

— Заваливай, ладно. Даже обидно, что это было слишком просто.

— Ну, на сегодня больше нечего тебе предложить.

— А эти доспехи — они для шиборгов?

Пенелопа подозрительно сощурилась:

— Ну, хорошо, взгляни.

Это был вызов всему, чему меня недолго учили на Урьюи. Шиборгами называли боевых пауков в тяжёлой амуниции, а их состязания были лучшими шоу в целой вселенной. Пенелопа работала над особой бронёй из лёгких пластинок, сцепленных в кольчугу. Но при ударе пластинки сыпались на пол. Очень скоро и я научилась ругаться на эзерглёссе, а к вечеру обнаружила, что не боюсь и даже не презираю Пенелопу, как других эзеров. В итоге мы кое-что придумали, обернув недостаток брони в достоинство.

— Честно говоря, я скептически отнеслась к словам Кайнорта о тебе, — похвалила рыжая. — Всё-таки сам он не в состоянии отличить репозиторий от суппозитория. У него много талантов, но, мягко скажем, не созидательных.

— А он кто по образованию?

— Психолог.

— Психолог⁈

— Специалист по умбрапсихологии — от «умбра», что значит «тень». Антигуманитарная наука на службе зла.

Пенелопа не любила возиться с шиборгами. Но маршалы устраивали для солдат развлечения, чтобы те не пили и не бухтели по вечерам.

— Обожаю шиборгов, — в свою очередь призналась я. — Но вживую бой ни разу не видела. За такое вычитают баллы из аттестата. Ну, баллы за качество шчеры.

— Качество? Ну и ну. А как ты развлекалась на Урьюи?

— Дома папа брал меня с собой на море — вон туда, в залив Рицинулеи, — я кивнула на дыбу, где страдала карта. — Мы катались на лодке и ныряли.

— Нет, я про Урьюи.

— И я про Урьюи. Про Впадину Сольпуг, вот же она.

Пенелопа резко обернулась на дыбу и снова на меня:

— Это карта Кармина. Здесь написано: «Римнепеи».

— Да нет же, вот: Рицину… вот чёрт, точно, — я пригляделась, не веря глазам. — Постой, тут вообще всё не то… Но так похоже!

Там были отмечены не глубины, а высоты. А на месте впадины — гора под названием Пик Сольпуг.

Пенелопа просверлила взглядом карту, побросала на пол броню и выбежала из пыточной. Меня глодало нехорошее предчувствие. Тем временем нужно было действовать. Гидриллиевый портал не мог сам себя заблокировать.

Пенелопа второпях не свернула каталоги оборудования. Сколько осталось времени наедине с базой, я не знала, и принялась лихорадочно листать папки. Вот! Нашёлся каталог учёта найденных вещей из руженита. И внутри — папка под названием «Кислотный шредер». Дьявол! Они уничтожили весь руженит!

Послышались шаги. Я отпрыгнула от стола и замерла. Сердце ухнуло: в коридоре шагали слишком тяжело. Это была не Пенелопа.

— … вздумала подкупить меня карминскими птичками, — бушевала Альда, швыряя на стол Кайнорту маленькую гипсовую статуэтку. — Сил моих больше нет. Выкидывай свою потаскуху с моей планеты вместе с её мехами, брильянтами и кукушками.

— Это фигурка селёдки. У неё чешуя.

— Это перья!

— Хорошо, пусть перья.

— Не «пусть перья», а перья!

— Перья, — вздохнул Бритц, открывая дверь в ответ на слабый стук, и пробормотал: — Обычная селёдка в перьях.

Пришла рабыня, новая ши. Прелестная, впрочем, Ёрль Ёж всегда умел угодить хозяину с сервировкой: синее пламя глаз, длинная атласная шея, красивые формы. Как там Ёрль её называл? Кайнорт не запоминал имён. Просто ему, как всякому эзеру, минимум раз в неделю требовалась живая кровь, не консервы. Альда косилась на рабыню, пока та закалывала шёлковые волны в тугой пучок: неряха, это было положено делать до того, как идти к хозяину. Чтобы не тратить его время зря.

Кайнорт у окна встряхивал баллончик криоспрея, не обращая внимания на испуганную ши. Та знала, что сплоховала с волосами. Но не могла разобрать по профилю рой-маршала, будет ли наказана. Ещё мгновение, и рабыня приняла нужную позу: спиной к хозяину, руки на стол, голова чуть опущена.

— Маррада останется здесь под присмотром Лимани, — возразил Бритц, поддёргивая воротник блузы на ши, чтобы не залить кровью ткань. — Это небезопасно — позволить ей улететь сейчас.

Он распылил криоспрей и выждал положенные секунды, пока не подействовал анестетик. Рабыня покрылась мурашками и задышала чаще. Она боялась крови, боли, всего вокруг. Лимани застращала остальных, повторяя, как не любит минори кровь с адреналином, и как расправляются с нахалками, посмевшими упасть в обморок до процедуры. Разумеется, от этих врак только темнело в глазах, а сердце так и прыгало.

— С чего ты вообще уверен, что ребёнок твой?

— М-м, я не уверен. Но он точно минори, а мы генами не разбрасываемся.

Из-под ключиц Бритца с хрустом вылезли мандибулы. Ши перестала дышать и закрыла глаза, чувствуя, как жвала полоснули ей под горлом. Запахло сталью и ржавчиной. Мандибулы обхватили белую шею и забирали каждую каплю. Голоса уплывали в бесконечный туннель. Сейчас… она упадёт, и… Хрустнули рёбра хозяина, и когтистая хитиновая лапа поддержала рабыню под мышки.

Ни Хокс, ни Бритц не придавали значения тому, что происходило. Кормёжка. Ланч. Кайнорт стоял, испустив жвала, чтобы пить, и лапу, чтобы упаковка его обеда не рухнула лицом на стол. На висок рабыни брызнуло тёплым. Кайнорт машинально наклонился и слизнул капельку крови, словно искорку шампанского.

— Вот увидишь, Норти: она нагуляла ребёнка на стороне, — со смаком напророчила Альда. — Вот увидишь.

— Я скорее удивлюсь, если нет.

Ланч окончился. Кайнорт втянул жвала и лапу, а рабыне вручил гемостатическую салфетку. Она возникла в его руках как белый голубь у фокусника. Если правду говорили о возрасте Бритца, то он проделывал это десятки тысяч раз.

— Как тебя зовут?

— Йеанетта.

— Иди. Нет, Йеанетта, стой! — передумал Кайнорт и показал ей гипсовую статуэтку. — Это кто?

Рабыня плавающим взором окинула фигурку:

— Ку-кукушка…

— Иди.

Пожалуй, теперь и он видел кукушку. Кукушку… в чешуе.

— Завязывай с ботулатте, Норти, — огрызнулась Хокс. — Ты уже ту-ту от яда. Так куда мы завтра отправляемся? Кайнорт! Ты меня слушаешь?

— Да, — он оторвался от комма, который бурно пиликал, присылая сообщение за сообщением от Пенелопы, и сосредоточил взгляд на Альде.

— Наш пункт назначения, Бритц, — угрожающе повторила она, оставляя вмятины от ногтей на лакированной столешнице.

— Пик Сольпуг.

— Ты его только что выдумал!

— Разумеется, нет.

Откровеннее и чище этих снежных глаз не было ничего на свете.

— Ладно, пройдоха. Если обманул… не знаю, что, но будет больно!

Выйдя из трактира, Альда первым делом налетела на Пенелопу. Не успела инженер переступить порог, как Бритц заволок её в трактир, сжал за плечи и встряхнул:

— Что за Пик Сольпуг? Почему Пик Сольпуг? Это точно?

— Точно!

— Точно или «точно»?

— Да!

Кайнорт отпустил её и уселся на край стола:

— Объясни.

Пенелопа развернула карты двух планет — Урьюи и Кармина. Выходило и правда изящно: те же координаты и то же название, там пик, здесь впадина.

— Но тут, — Бритц увеличил карту Урьюи, — нет названий впадин: наши разведчики не заполнили этот район. Как ты узнала?

— Скажи спасибо Уле. Она купалась там.

— А с чего это Ула поделилась с тобой географией?

— Ошиблась. Издалека приняла карту Кармина за Урьюи. Думала, мы и так знаем.

Кайнорт повертел в руке фигурку селёдки. Глаза рой-маршала погасли и стали матовыми:

— Она вообще как?

— Ула-то? Старается. Отмыла её, симпатичный зверёк. Не пойму только, как она вообще сюда попала, ты же таких котят не берёшь. Дело не моё, конечно, но оставить бы её где-нибудь в деревне, как мимо пойдём. На астероидах пропадёт же.

— Там видно будет. Надеюсь, не нужно объяснять, почему лучше не передавать ей моё спасибо за Пик Сольпуг.

— Да, конечно.

Спустя несколько минут гарнизоны получили сигнал сворачиваться. И назначили ранний отбой, чтобы выспаться перед отправкой в Римнепеи.