Либеллофобия

Глава 15 Воображаемый друг

«Натюрморт с тарелью закусок и бриветками в кляре». Так звалось полотно кисти какого-то карминца какой-то эпохи. Я сидела скрестив ноги в будуаре герцогини и смотрела на картину, возле которой до войны, должно быть, толпились туристы, цыкали смотрители и бубнил экскурсовод. Теперь «бриветки в кляре» были в моём полном распоряжении. Как, впрочем, и весь остальной музей целиком. Хочешь — кричи на ископаемых букашек, хочешь — рыдай на плече у античного бога, хочешь — на стенку лезь по фрескам, и никто не пристыдит, если наплачешь прямо на пол.

Спустившись в Гранай, первым делом я отправилась на поиски еды. Не знаю почему, но желудок бунтовал от моих запасов. Целые кварталы стояли заброшены, переходы от жилого столпа к столпу переломаны, сорваны, сожжены. Ларьки и уличные лавочки давно обчистили. Только любопытные блёстки глаз выдавали, что в городе на самом деле осталась жизнь. Вместо тротуаров многоэтажки, как серпантин, обвивали широкие винтовые балконы. Ничего не подозревая, я обрадовалась вывеске «Свежая барабулька». Но и в рыбном всё давно подъели мародёры. Я вылизала взглядом и кончиками пальцев каждую витрину. Пусто. А в подсобке… кто-то умер. Так я решила, споткнувшись о груду лохмотьев. Но груда зашевелилась, всхрапнула и уставилась на меня.

— Паук… — карминец приободрился и свистнул. — Эй, пацаны! Хватай паучиху!

Я отшатнулась ещё на первом слове, с такой ненавистью лохмотья произнесли: «Паук», и бросилась наутёк. Откуда ни возьмись, повыскакивали другие бродяжки. Целая банда карминской голытьбы хоронилась в «Барабульке». Они были совсем дети, подростки. Швырялись осколками витринных стёкол, пустыми банками, рыбными костями. Я выбралась на улицу и бежала, пока не перестала слышать их вопли.

Превращаться не получалось. Тело не слушалось, будто не моё. Через пару кварталов я уже была не в силах переставлять и две-то ноги, не то что восемь. Взгляд блуждал по вывескам. Мастерские, салоны, клубы. «Музей истории искусств. По понедельникам вход свободный». Пожалуй, не случалось ещё такого апокалипсиса, который толкнул бы мародёров на экскурсию в музей. А раз сегодня так кстати случился понедельник, я тихой пиявкой проскользнула внутрь. На стойке администратора, рядом с картами города, лежала шоколадка.

— Видите, дети, как полезно интересоваться искусством… — бормотала я, набивая рот плитками и не чувствуя вкуса.

Что-то неладное творилось после щелчка сколопендры. Не мигом, но постепенно нарастая. Исчезли запахи, еда стала как жёваный силикон, а силы таяли. Это была какая-то болезнь, но, кроме ссадин и ушибов, ничего не болело. В попытке найти ещё припасов я прогнала свой полутруп по всем залам и никого не встретила. Это дало надежду на безопасную ночь. В тот раз я спала в навозе, а теперь присмотрела «Кровать герцогини с палантином на люверсах», даже дышать на которую в обычный день строжайше запрещалось.

Надписи гласили, что это был зал богини Скарлы Двуликой. Я слышала это имя! Здесь у каждого экспоната была пара. Девочки-близнецы в зеркальной позе, но у одной в тентакле фигурка птички, а другая держит гипсовую рыбку. Статуэтка двух карминских воинов друг напротив друга, у одного меч, другой защищается рапирой. Повсюду — на стенах, на ковре и постельном белье — оттенки лилового и узор в виде колосков с сиреневым пухом.

В полудрёме, опять теряя влагу в неукротимых слезах, я разглядывала натюрморт с мясной нарезкой и бриветками. Рядом с постелью высох древний какой-то пучок. От лёгкого касания веточки рассыпались в пыль на прикроватный столик. Я чихнула. Что-то сбоку пошевелилось.

⁈

Показалось. Тишина давила на уши. Я уползла под влажное одеяло, поедая глазами кусочек фруктовой тарелки на картине.

Фруктовой?..

Там же только что было мясо! Мясо!

Чувствуя нарастающий жар, я откинула одеяло и встала, чтобы убедиться: картина была самая настоящая, крупными мазками старой масляной краски. Без экрана, без проводов, диодов и голопроектора. Кусок холста с трещинами на лаковой глазури.

«У меня кулинарные галлюцинации», — пожаловалась я на тот же номер. На свою личную горячую линию.

«Это от голода. Чудятся вши на шпажках? Осиное рагу?»

Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Но так от неё отвыкли, что даже растрескались.

«Нет, фрукты. Лучше бы рыба, я рыбу люблю»

Я давно потерялась в тяжёлом сне, когда пришёл ответ:

Утром это баловство придало сил откинуть затхлое покрывало и выбраться из постели. Едва пришла в сознание, ужас вчерашнего дня схватил за горло, и я кричала в отсыревшие одеяла, кричала без слёз. Пока синдиком не пиликнул, напоминая о себе. Без преувеличения: шутник вытащил меня с того света на этот. Отряхнув респиратор (не помогло), я покинула музей. Без угрызений совести прихватила с собой палантин герцогини: тёплый, из стёганой парчи и отороченный кружевами. Уж какой нашла, не мёрзнуть же. Нужно было добраться до посольства в самом центре Граная. Адрес я видела на папиных конвертах и других документах. Но по пути не могла прогнать мысль, что вместо офиса хочу добраться туда, откуда мне приходили сообщения на синдиком. Такие нужные. Мне никогда так сильно не хватало мамы: буквально каждую секунду. И теперь цепляться за кого-то из местных было проще, чем сбежать на Урьюи. Да и там у меня почти никого не было, а здесь завёлся друг. Воображаемый друг. Но что, если на том конце — мародёр вроде тех, из рыбного? Я боялась задавать вопросы, не хотела даже имени знать. А он уже закинул удочку, когда спросил о пристрастиях в еде. Назвал несуществующие блюда, а значит, скорее всего, там не паук, а карминец. Что более вероятно даже статистически.

После встречи с местными я зарубила на носу: из-за семьи Лау паукам здесь рады едва ли больше, чем эзерам.

На картах из музея посольства не нашлось. Только исторический центр. Зато всего в четырёх столпах от меня стояла ратуша каргомистра, и разумнее было пойти туда. Пока я лезла вверх по серпантину лестниц, к недобитым стёклам жилищ прижимались детские носики и тентакли. Прямо над головой откинулась ставня, и на лоджию вышла взрослая карминка с ведром помоев. Мать шугнула ребят от окон. Ведро задрожало. Желание вывалить мусор мне за шиворот витало в воздухе.

— Мсти, полегчает! — крикнула ей. — Это я пью кровь Кармина! Я убила ваших мужчин! Я забрала воду! Я устроила здесь конец света! Я! И у меня теперь — всё хорошо, посмотри!

Непослушные личики снова прижались носами к стёклам. Карминка фыркнула и выплеснула помои в сторону.

— Тот мост между столпами ненадёжный, обойди вон там.

А потом хлопнула ставней, и квартал затих.

Скоро я очутилась перед парадным входом ратуши. Она пустовала — из окон валил дым, внутри догорали кабинеты. Я растерянно читала таблички на карминском, когда вертушка вестибюля чуть не сбросила меня с балкона.

— Добро пожаловать в Гранай, туристскую жемчужину Кармина!

Робот. Робот в виде паука-птицееда топал навстречу, дружелюбно раскинув хелицеры и переднюю пару пушистых лап. Мне казалось, роботы обижаются, если не ответить на радушие, и я неловко прижалась к искусственному меху.

— Меня зовут Сьют! — представился он. — Экскурсии для шчеров к вашим услугам.

— Сьют, мне нужно в посольство Урьюи.

— Схема кварталов со всеми достопримечательностями — вот тут, — он постучал по голове и преисполнился энтузиазма. — Я проведу вас любым маршрутом: прогулочным, деловым, экстремальным, романтическим.

— Кратчайшим! — я подняла палец, прямо как папа. Обычно этот жест понимали даже роботы.

— Как пожелаете! Пунцовый квартал, Томатный просвет, столп 143. Прошу!

У Сьюта было два режима: просто со звуком и с громким звуком. Он останавливался у изувеченных, оплавленных развалин и с восторгом объявлял: «Налево открывается чудный вид: резные своды базилики святого Алебастро!» Или: «Казино-ресторан межгалактического класса с поющими фонтанами!» — и я представляла, как это лежащее у моих ног истерзанное пепелище пропускало по столько-то тысяч гостей в неделю. Иногда нам попадались карминцы и долго с неприкрытой злобой смотрели вслед.

— Сьют, а программа защиты туриста у тебя есть? Что, если они нападут?

— Это исключено, — возразил робот. — В Гранае ничтожный уровень преступности. Дружелюбие и радушие к любой расе — системообразующий принцип гостеприимства карминской столицы.

— Сьют. Ты… не видишь, что происходит?

Не сбавляя шаг, робот послушно покрутил четырьмя парами глаз:

— Вижу, как похорошел Гранай при новом каргомистре!

Вот же… Впрочем, его отношение к реальности не меняло адреса посольства. Сьют был пушистый, безопасный и не нервничал: идеальный гид по адскому серпантину.

Страшно хотелось пить. Я не добыла ни глотка со вчерашнего дня.

— … старейший паб Граная, — распинался Сьют. — В жаркие солнечные деньки, как этот, паб радушно привечает туристов и завсегдатаев кружечкой токсидра из прохладного погреба. Кстати, вино в руженитовых бочках не портится годами. А вверх по улице…

— Стой! — всполошилась я. — Мне нужно в этот паб.

— Но есть ли вам шестнадцать? По карминским законам…

— Мне девятнадцать. Просто выгляжу не очень.

Робот просканировал меня и перекрыл путь, расставив плюшевые ноги.

— Необходим подтверждающий документ.

— О-о, серьёзно?.. То есть ты не замечаешь конца света, а во мне сомневаешься!

— Необходим подтверждающий документ.

Захотелось выщипать ему весь мех на брюхе.

— Сьют, я хочу в туалет. Ты же не заставишь девчонку наделать лужу прямо на пороге старейшего паба в городе?

— Разумеется нет. Но я вынужден вас сопровождать.

— А тебе самому-то есть шестнадцать?

На полу паба ковром стелились осколки, потолок был изрезан стёклами и пропитан вином. Вспомнился наш дом в первый день войны, вся эта пляска бутылок.

— Постарайтесь управиться побыстрей, — попросил Сьют, ковыряя ногой высохший труп бармена. — Мне что-то не нравится сегодняшняя публика.

Я сорвала табличку со значком женского туалета и прилепила на дверь кухни. Спуск к погребу, вероятно, был где-то там. Из-за двери выскочил бокал бордовой наливки и, больно хлопнув по лбу, улетел в потолок, звякнул и разбился. Повезло, что это был только бокал. В баре тоже побывали мародёры. Холодильники повалили и раскурочили, но стальную дверь в погреб не осилили. Я присела поковырять электронный замок.

— Всё в порядке? — робот шебуршился у кухонной двери, но табличка сработала: зайти в уборную не позволяла программа тактичности.

— Да, Сьют! Тут целая очередь. Девочки, знаешь ведь…

— Ах, понимаю, понимаю.

Карминские промышленные замки проходили только на третьем курсе, но я уже была наслышана об их исключительной надёжности. Они открыты, пока есть ток. Как только смена заканчивается, и питание в блоке отключается, замок отжимает язычки и умирает до утра. Мародёры колотили по двери чем попало — в надежде отключить то, чего нет. Я достала блесклявку из-за пазухи. Лизнула. И приложила к замку. Хватило секундной вспышки, чтобы язычки отскочили, и я дёрнула дверь к себе.

По ступенькам прогремели две деревянные бочки, свистнули над макушкой и ударили в потолок. Но после того бокала я уже была готова. В погребе разбились почти все запасы, но руженитовый бак стоял на полу как ни в чём не бывало. Я жадно отпила из одного: на вкус и запах пустая вода. Этикетка расхваливала креплёный грушевый токсидр. Испортился? Я прикончила пол-литра за один присест, а остальное перекачала в термос и припрятала в рюкзак.

Всё. Теперь хоть на край света. Выйдя из погреба, я постояла ещё, прислушиваясь к телу. Пол-литра токсидра. Я ожидала опьянения, но его не наступало. Это уже в самом деле пугало, и я даже ущипнула себя, чтобы убедиться, что не в коме или не мертва. Но синяк расцветал. Я всё ещё жила. Но всё ещё не понимала, что творится.

— Спасибо, что подождал, Сьют, — пробормотала я.

— Поспешим, если хотите запечатлеть посольство в закатных лучах. Купол сияет сусальным золотом, а блики витражей придают…

Я заткнула уши.

— Вот — мы и на месте! — Сьют приподнялся на задних лапах над… — чёрт! чёрт! чёрт! — … пропастью.

Моё сердце упало в разлом. Столп посольства целиком завалился на соседнее здание, купола разбились, осколки витражей усыпали дно ущелья и поблёскивали в тумане. Мосты оборвались и повисли. Провалы окон были мертвы. Поперёк столпа лежала сбитая гломерида и рядом горсть серебряных комочков: эскадрилья карминских сквилл.

— Мы… нам точно — туда? — прошептала я. — Это посольство?

— Единственное и неповторимое. Вперёд!

— Сьют! Стой! Сьют!

Робот уверенно ступил на то место, где когда-то начинался мост, и крутанул турникет. Продолжая рассказывать о пилястрах и баллюстрадах, он шагнул прямиком в разлом.

— Сью-у-ут!

Я бросилась животом на край и свесилась вниз. Там уже надуло пыли, и сизые клубы скрыли дно Граная. Лёжа так, я спрятала лицо в ладони. Меня затрясло. Вспомнилось, как радовалась открытому погребу. Почему после маленькой победы обязательно должно обрушиться поражение?

Шуршание сзади заставило подскочить на месте. Я узнала этот лязг, он снился мне две ночи! Снился вкрадчивый голос серой смерти и этот стальной скрежет. Сколопендра. Выжила и выследила. Помятая, почерневшая, хромая, она шлёпнулась рядом и бросилась ко мне. Я увернулась от хвоста — раз, другой.

Щёлк!

Тело обожгло, как тогда в бункере. Тварь беспомощно крутилась по балкону. Она ослепла и искала по запаху.

Запаху…

Он ворвался мне в ноздри десятками ароматов. Их не было два дня, а теперь такие разные, такие острые — сбивали с ног. Гранай пах тухлым, землистым, пыльным. На языке появились соль, горечь, вяжущая кислота. Я возвращалась в этот мир так некстати. Внезапно меня повело в сторону. В глазах потемнело, завертелось, задвоилось. Я упала на четвереньки. Тошнило.

Во мне плескалось пол-литра токсидра, когда вернулось восприятие. И спирт начал пьянить. Какая смешная, идиотская смерть…

Не могла сделать ни шагу. Упала на спину, и тучи закружились, как пропеллер. Взяла синдиком, набрала текст и пустила без переадресаций: зачем уж теперь.

«а этт день пркончил меня»

Сколопендра учуяла цель, вскарабкалась по моим ногам на грудь и…

Я закричала и взмахнула рукой, чтобы защитить лицо. Больно. Кровь — на глазах и во рту. Смерть пришла со вспышкой.

Ещё одна смерть в списке Бритца.

На балконе металась пыль, танцевала с вихрями масленой сажи. Заносила пустой проулок. Брякнул потерянный синдиком:

«Нужна помощь?»

Наутро он брякнул в последний раз и сдох.

«Не вычислил тебя. Прости»