После их потасовки последних зевак буквально катапультировало наружу. Пенелопа и Крус поспешили за носилками: проследить, чтобы Волкашу выделили строго охраняемый бокс. Предстояло много работы, и мы хотели сосредоточиться на сборке орудий, не опасаясь диверсий Альды Хокс. Я догнала Бритца на выходе из ангара:
— Кайнорт, я это… Я потеряла вчера полтора часа, это правда. Но после мы же… сделали же всё возможное. И невозможное. Кайнорт, в этот раз я не отлучусь ни на минуту, обещаю. Я отправляюсь в мастерскую прямо сейчас.
— Иди лучше спать.
— Нет, сейчас Пенелопина очередь.
— После тридцати часов на ногах какой от тебя толк? Отдохни, — он посмотрел куда-то в горы, а потом опять на меня. — Если обещаешь не кричать, я помогу.
Этот эзер уже ничем не мог меня напугать. Давно.
— Я не истеричка.
— Я знаю.
Он обернулся, сцапал меня шестью лапами и взмыл над ангаром. Щитки на груди стрекозы были жёсткие, как панцирь, и колючие. Вывернув голову, я разглядывала фасеты глаз и сжимала ногами хитиновое тело. Должно быть, метод Бритца заключался в том, чтобы поднять меня повыше, бросить и поймать у самой земли уже в обмороке. А если я не потеряю сознание с первого раза, то он повторит ещё. И ещё. И ещё.
Скоро мы влетели под какие-то арки. Бритц мягко сел на камень и стал пробираться вниз. Три раздвоенных когтя шуршали и оскальзывались на руженитовой слюде, а другими тремя лапами эзер сжимал меня, пригибая голову. Я перестала видеть, куда он лезет, но понимала, что не в самое безопасное место. Так мы крутились и ворочались, порой даже вверх тормашками, пока снова не взлетели. Это была анфилада мраморных залов.
Вместо неба над головой изгибались арки из чёрного камня с розовой жилкой. Естественный свет, проникая снаружи, множился на сверкающих стенах и зеркалах купелей. Мы приземлились в пещере гидротермальных источников. Пар клубился над густыми конгломератами соляных сталагмитов, разделявших бассейны.
— Арки сдерживают влияние гидриллия, — Кайнорт коснулся воды. — Не горячо и не холодно, а в самый раз… девайся.
— Серьёзно?
Бритц отступил и принялся разглядывать стены, будто на них развесили музейную живопись:
— Я хотел бы, — сказал он пространно. — Но мы здесь приходим в себя, помнишь?
Солевой бортик купели был такой тёплый. Я сбросила комбез и скользнула в воду — настоящую воду! — задыхаясь от восторга. Купель наполняли пузырьки углекислоты, да так густо, что я лежала будто в газировке.
— Полегче? — Бритц вернулся и присел на край моей купели. Вода была непрозрачна из-за пузырьков, но я напряглась, когда его рука легла рядом с моей.
— Нет. Теперь я не засну от фонтанирующей радости, какая разница?
Я не убрала руку. Почему-то знала, что если уберу, он обязательно уйдёт. И только поэтому разрешила остаться. Никогда не поздно передумать, если есть выбор.
— Ты переживаешь самый дурацкий возраст, Ула. Да ещё в такое дурацкое время. Это, должно быть, похоже на лихорадку: когда любое касание взвинчивает, подбрасывает тебя или роняет. Чтобы отдохнуть, нужно поймать равновесие.
— А ты помнишь себя в девятнадцать?
— Нет, — ответил Бритц спустя какое-то время. — Когда с пелёнок ты уже знаешь, что почти бессмертен, а позже выясняется, что принадлежишь к привилегированной касте, это тебя подрывает. Одному богу известно, чем я был в девятнадцать. Определённо не слезал с тяжёлых наркотиков, раз ничего не помню. Предполагаю беспробудное пьянство, безудержный промискуитет и безнаказанное мародёрство. Нормальная юность минори. Вряд ли я обделял или сознательно ограничивал себя хоть в чём-нибудь.
— Убийства?
— Обязательно.
— Разбой?
— Спрашиваешь.
— Оргии?
— Скорее всего. Так что я помню себя ребёнком и потом… — он задумался, хмурясь, — лет с пятидесяти.
Мысли текли несвязно. Я держалась за голос эзера, как за якорь, чтобы не заснуть. Кайнорт задумчиво водил рукой в барашках пузырьков, и вода ласкала меня от движения его пальцев. Вечно аккуратные, волосы Бритца завились от тёплого пара. Пришедшие вдруг на память лица Волкаша и Берграя, бесспорно красивые, теряли совершенство на фоне минори, как живые цветы на фоне математики. Черты Кайнорта рядом с Берграем выглядели более мужскими, строгими, а рядом с Волкашем — более правильными.
— И в пятьдесят ты стал… вот таким?
— Конечно нет. После сорока эзер переживает вековую жажду авантюр, потом ломку по власти. И чем ты богаче, тем раньше приходят апатия от пресыщения или депрессия. Как повезёт.
— А дальше?
— Не знаю.
Он встал, вытряхнул портупею с керамбитами и отстегнул кобуру армалюкса. На моих ресницах оседал пар и прикрывал их своей тяжестью.
— Отдыхай, — стоя позади, Кайнорт расправил мои волосы на кромке купели. — Только осторожно…
Я не спала почти двое суток. Я не спала нормально три месяца. Как только ресницы смежились, тело растеряло волю и контроль. Свет пещеры сквозь веки задрожал розовым. Красным. Привиделись коридоры, сужающиеся, сжимающие плечи. Хватающие за горло.
И я произнесла. Имя.
Сию же секунду меня схватили за волосы и потащили под воду. Бритц топил меня, душил, а я барахталась и царапала солёные скользкие камни. Он кричал: «Говори где!», и я кричала тоже, но от ужаса не слышала собственного голоса. Он бил меня головой о самое дно. Я больше не могла сопротивляться. Вдохнула углекислых пузырей, и тьма взорвалась, а вместе с нею…
— … не засни в воде.
Меня подбросило в купели. Я вертелась и соображала, что произошло, цепляясь за сталагмиты. Кайнорт стоял там, где я видела его… секунду назад, в начале фразы.
Это был сон. Сон длиною в секунду! Не может быть. Провела рукой по волосам: сухие. Сухими были и манжеты эзера.
— Оставлю тебя ненадолго, — сказал он ровно. — Я ведь тоже давно не мылся водой.
Уровнем ниже купелей были бассейны поглубже. Бритц спускался, а я следила за ним из своего угла, устроив руки на краю бортика и положив на них подбородок. Что-то скребло меня. Что-то изменилось в его облике за ту ужасную секунду. Что?
На краю бассейна он обернулся стрекозой и кинулся в воду. Крылья рассекли поверхность голубого зеркала. Стрекозы слыли искусными охотниками, и предки Бритца, должно быть, ныряли так за головастиками. Четыре крыла, как драгоценные витражи, расправились и заскользили под слоем воды, словно под огромным увеличительным стеклом. Проплывая над янтарно-красным дном пещеры, Кайнорт застыл на секунду. Я вспомнила его в карамели. Стрекоза поплыла глубже и скрылась в водовороте пузырьков. У дальней стены, где фонтан взлетал до потолочных арок и ронял ливень назад в бассейн, Бритц вынырнул человеком. Одежда свернулась в позвонковый чип. Эзер не смотрел вверх. Но и не красовался, переодеваясь, хотя знал, что я не выпущу врага из поля зрения. Вывод меня опечалил. Внутри и снаружи — всё в Кайнорте балансировало между слишком и недостаточно.
«…а в самый раз».
Через несколько минут он ждал у расщелины. Спрятал руки в карманах, но шесть жутких лап раскрыли объятия мне навстречу:
— Полетели спать, Ула.
Я подошла вплотную и стояла так, разглядывая мрамор на полу. Перечисляя про себя, сколько зла причинил Бритц. Но я так долго была не я, что что как будто и не мне. И только когда ненависть достигла прежней, партизанской отметки, я с начисто отмытой совестью обхватила эзера за пояс и уложила голову ему на плечо. Шесть лап, как переплетения терновника, сомкнулись на моей спине. Кайнорт обратился, едва моя щека коснулась ткани его рубашки.
Уже в постели я вспомнила. В одной грустной сказке розовый куст убил птичку, которая рискнула петь в его шипах. Мне следовало помнить об этом и держаться тем дальше от зла, чем оно совершеннее.
По правилам реванша участникам разрешалось нанести броню и надеть только два орудия: по одному на лапу или в нашем случае — хвост. Причём одно орудие должно было остаться с прежнего боя. Единогласно выбрали сварку. После ужина мы устроили мозговой штурм, не знавший равных по контрпродуктивности. Пенелопа и Кайнорт заливали в себя кровь банку за банкой. Крус браковал идеи. Волкаш закатывал глаза, а я генерировала одну чушь за другой:
— Игла всё равно сломалась, так? Установим на хвост поршневую систему с капсюль-воспламенителями. При каждом ударе будет «бдыщ»! Но формально это не выстрелы, очки не вычтут.
— Тебе легко разбрасываться чужими хвостами, Ула, — возразил Волкаш. — При каждом «бдыщ» я буду терять кусочек, а потом вечность куцым ходить.
— Что-то ты разбежался с вечностью, — скривился Кайнорт. — Рабы у меня долго не живут.
В полночь мы пришли к обоюдному несогласию, когда у каждого было своё категоричное «нет» на любую идею. Кайнорт взлетел на стол:
— Так, неверноподданные, минуточку внимания. На правах главного я выбираю «бдыщ», который предлагает Ула. Потому что, во-первых, это круто, а во-вторых, просто в исполнении. Но я поручаю Уле доработать механизм, чтобы до конца боя не оставить скорпиона без хвоста. Хвост я ему, если что, после оторву.
— Ещё нужна новая броня, — напомнил ему Крус.
— Зачем?
— Затем, что старая ваша, которая против пушек, слишком тяжела, а ведь Хокс не оставит плазмотроны. Они запрещены правилами реванша, как и любые другие банальные пушки. Из старого она выберет циркуляры, руку дам на отсечение. А против них можно использовать лёгкий сплав с прожилками из чего-нибудь суперпрочного.
— Гексагональных алмазов! — подсказала Пенелопа.
Кайнорт спрыгнул со стола и глубоко задумался.
— Оптика из гексагональных алмазов стоит только на флагманах, а моя гломерида осталась у эквилибринта.
— Укради у Хокс. Она спасла оборудование с корабля, погибшего в Гранае.
— Ну да, — фыркнул Бритц. — Я что, ненормальный — таскать алмазы из-под носа ть-маршала?
— Ложка, вилка, нож, армалюкс, — перечислила Пенелопа. — Что лишнее?
— Что, прости?
— Что лишнее? — повторила она.
— Вилка.
Мы с Волкашем переглянулись, а богомолы почему-то нет.
— Почему вилка-то? — удивилась я.
— Потому что всё остальное я держу в правой руке, а вилку в левой.
— Что и требовалось доказать, — довольная Пенелопа развела руками. — Ты ненормальный. И даже не в состоянии прикинуться нормальным, хоть и психолог.
— Я пошутил. На самом деле армалюкс лишний, — исправился Бритц.
— Потому что…
— … потому что он огнестрельное оружие, а вилка, ложка и нож — холодное.
— Не-а.
— Ладно. Утром будут вам алмазы.
Признаться, вне карцера Кайнорт действительно приносил пользу. Утром кристаллы были у нас. Да ещё он выбил лучшее время для тренировки на арене. Зрители начали подтягиваться задолго до начала. Солдаты пришли в приподнятом настроении: назавтра их ждала дорога домой, а ночью — отвальная вечеринка за счёт Альды Хокс.
В реванше очков не начисляли. Бой заканчивался, когда шиборг оказывался за бортом или погибал. В исключительном случае владелец шиборга мог прекратить бой, нажав кнопку, но тогда признавал за собой проигрыш. Перед самым началом Кайнорт отвёл Ёрля в сторону и о чём-то с ним шептался.
— … видел, как с гломериды Хокс снимали гравинады, когда уходил с алмазами.
— Я думаю, совпадение, — сомневался Ёж. — Но если нет, это очень, очень плохо.
Крус угадал с циркулярами. Но не с их количеством. Полосатая Стерва элегантно обошла правило одного оружия на лапу: просто навесила в ряд четыре пилы. Замардино первым бросился в атаку и перехватил удар хвоста Волкаша. Циркуляры взвизгнули. Скорпион напрягся, наклоняя иглу в противовес циркулярам. Он поджёг пауку спину взрывным ударом поршня. Переделкой капсюля мне удалось отсрочить детонацию, и хвост не пострадал. Замардино ответил второй лапой: касание было слабым, но на панцире Волкаша появилась вмятина.
— Он использует усиление, — догадалась Пенелопа. — Только не пойму, что за орудие такое?
Волкаш поджёг панцирь Замардино ещё в двух местах. Взрывы раскололи броню, огонь начал забираться на хитин, и Лео подпрыгнул. Высоко над ареной он сложил ноги и превратился в шар! Броня-трансформер окутала паука, крепко запечатывая. Замардино упал на скорпиона, скатился по его спине и ударил снова. Новая вмятина, глубже прежней, поразила Волкаша.
— Завари его прямо в шаре! — приказал Кайнорт.
Но скорпион уже не успел. Паук развернулся, встал на лапы и взвёл циркуляры. Пилы визжали, проваливаясь в броню Волкаша, как в масло. Но вздрогнули, меняя октаву. Сразу две наткнулись на алмазную жилку, крутанулись в обратную сторону — и отскочили назад.
Одна пила раскололась. Другая сорвалась и в мгновение ока отрезала Замардино лапу! Тот покатился, подбирая уцелевшие ноги, и опять закрылся в шар.
— Сейчас! — напомнил Бритц.
Пока Замардино катался от боли, Волкаш, не теряя времени, заварил его броню по швам слева. Паук не смог раскрыться полностью и заковылял, как рак-отшельник. Боком, на треть в тяжёлой раковине. Теперь он использовал её как щит. Но прыгать уже не мог и ничего не видел слева. Пропускал удары хвоста и горел уже целиком. Волкаш начал оттеснять его к краю арены.
— Молодец! — закричали мы в оглушающем восторге зрителей.
Скорпион замедлился и… застыл. Паук застрял на самом краю арены. Но что-то было не так. Скользящие удары Лео слабели, но мяли броню Волкаша с нарастающей силой. Над ареной развернулись экраны с индикаторами жизненно важных показателей игроков. Температура внутри панциря Замардино повышалась из-за огня, он терял сознание от жара, как в скороварке. А на мониторе Волкаша росли давление и пульс.
— Что с ним? — я трясла Пенелопу. — Что у него с бронёй?
Бритц сорвал наушник и отбросил:
— Это не просто усиление. Альда поставила ему гравинаду! Броня Волкаша сжимается целиком при ударе. Он ещё не схлопнулся только из-за алмазов!
— Но он задыхается там… — ужаснулась я. — Что делать⁈
Взгляд Кайнорта мазнул по кнопке отмены боя. Только мазнул и вернулся к арене, где у борта гибли шиборги.
— Замардино не лучше. Победит тот, кто переживёт соперника.
— Тот, кто умрёт секундой позже!
— Да.
Будто из-под земли выросла Альда Хокс. Она обошла арену, чтобы встать перед Бритцем в позе сокрушительного возмездия:
— Это тебе за гексагональные алмазы, мерзавец.
— Замардино умрёт! — Кайнорт показал на арену. — Вы губите чемпиона галактики!
— Я не остановлю бой. Видишь ли, я специально отошла подальше от своей кнопки, чтобы не соблазняться. Замардино был хорош. Пусть старик уйдёт на пике.
Не выдержав, Пенелопа ринулась к пульту. Бритц заслонил собой кнопку и щёлкнул предохранителем на армалюксе. Рыжая подняла руки, отступая молча. Мы поняли: Кайнорт убьёт любого, кто вмешается. Экраны над ареной раскраснелись. Жизненные показатели противников снижались одновременно. Был шанс, хороший шанс, что паук умрёт первым. А Волкаш… совершенно не имел значения. Ёрль прочистил горло:
— Кай. Его не успеют реанимировать. Даже если победит. Кай!
Сердце Волкаша давало сбой за сбоем. Я размазывала слёзы и знала, всё бесполезно: умолять, кричать. Бесполезно даже надеяться. Мы были бессильны. Кайнорт Бритц не отступит. Он уцепится за ту микроскопическую разницу во времени смерти, что отделит победу от поражения.
Но ведь так уже было. Да, я уже наблюдала, как он терял секунды, вдруг сознавая, что чья-то жизнь у тебя в руках — или даже чья-то смерть под ногами — важнее ускользающей цели. Не понимая, что делаю, я прикоснулась ладонью к его спине, прямо там, где между лопатками задымились крылья. Я не мешала ему сомневаться.
И Бритц — мне показалось, бессознательно сдаваясь самому себе, — нажал кнопку. Раздался гудок.
— Реанимация! — заорала Пенелопа, и мы вдвоём метнулись на арену.
Проиграли. Проиграли так быстро! Альда аплодировала, бригады медиков прорывались сквозь вопящую толпу. Им посчастливилось спасти обоих шиборгов. Сердце Лео остановилось через секунду после гудка, но доктор Изи запустил его с первой попытки. Да, чёрт возьми, мы могли выиграть. Волкаш был без сознания. Спустя полчаса он очнулся, нашёл силы обернуться человеком и опять забылся у меня на руках. Мы с Пенелопой проводили его в медблок и вернулись на арену, чтобы собрать орудия.
Замардино не скоро пришёл в себя. Вне имаго он оказался крепким пожилым атлетом: суровым, сухим и закалённым. Не имея шанса на физическое бессмертие, Лео хотел стать бессмертной легендой арены. Но пока не стал — раз уж его откачали.
Бритц так и стоял полчаса, опираясь на сетку арены. Но когда унесли Волкаша, обернулся к Пенелопе:
— Прости.
— Ой, ладно.
— Будь здесь Крус, он бы мне врезал, и правильно.
— Забыли, — вздохнула рыжая. — Я тоже хороша. Мы все хороши: разодрали тебя из-за десяти секунд.
— Кто же знал? Что десяти.
Он сел на пол у сетки. Никто вокруг и не думал расходиться из ангара. Хокс снова пришла, как показалось, поглумиться. Но мы ошиблись:
— Ты ведь всё равно останешься, Норти? — она склонила голову, изучая рой-маршала. — А твой шиборг был хорош. Настолько хорош, что я дам тебе запасов аж на десять дней.
— Спасибо, Альда.
— И подарю вам проводника. Это карминец-горняк, он пригодится на пути к тайнику. Удачи.
Кайнорт улыбнулся почти натурально. Что ж, десять дней — чуточку лучше, чем три. И раз уж все топтались в ангаре, он запрыгнул на бортик арены и объявил:
— У меня есть только десять дней на поиски Тритеофрена. Это будут тяжёлые, рискованные десять дней. Вероятно, мы ничего не найдём. А может быть, найдём только одну треть. Иными словами, я ничего не гарантирую, кроме тщетной возни в пыли и на морозе. — Рядом понимающе прыснули, и Бритц продолжил. — Крус подготовил автогексы, грузовые горные экзоскелеты на дюжину отчаянных, чтобы добраться к тайнику. Буду откровенным, так себе удовольствие. Ваше право вернуться домой с Альдой Хокс… Чего тебе, Игор?
— Можно я пойду?
— Я тебя не задерживаю.
— Да нет же, минори, можно я пойду с вами в горы?
Бритц нетактично хрюкнул и, поборов позыв к нервной истерике, напомнил:
— В автогексе очень тесно, тебя же будут, — он пошевелил пальцами, — трогать.
— Пусть, — горячо пообещал Игор.
— Ладно, иди, пёс с тобой.
— Я, — пискнул ещё кто-то. — Меня запиши.
— Не думаю, что тебе стоит, Пенелопа.
— А Крус?
— Он идёт.
— Тогда я с Крусом.
Разумеется, Ёрль Ёж тоже засобирался. Кайнорт зачем-то взял ещё Марраду, а с нею, конечно, Лимани.
— Ула, вы с Волкашем тоже идёте, — приказал Бритц.
Я кивнула. Плутать по горам в каких-то гексах очень не хотелось, но это было лучше, чем отправиться на астероиды.