Либеллофобия

Глава 26 Бесперспективная мехатроника

Пригнув голову под низкой притолокой, в пыточную ступил Берграй Инфер. Показалось, он занял всю комнату, так велик был разворот его плеч. Я таких мужчин раньше только из журналов вырезала. Там они разъезжали на глянцевых оптер-мобилях, получали главные роли в боевиках, спасали тигров, обнимали супермоделей и рекламировали курорты. В бледном свете мониторов Берграй был аватаром своей же фамилии.

— Ула…

В пыточной стало душно.

— Пенелопы здесь нет, господин Инфер.

— Я вижу.

Он так и стоял в дверях. Грозный капитан, медведь, задушивший самого Зверобоя, был… неуверен? Смущён? В пыточной еле брезжил свет.

— Я тут принёс… — или растерян? — Руженитовую булавку для Пенелопы. Нашёл в казарме.

Обезоружен.

Берграй бросил булавку на стол, а я пыталась не пожирать её взглядом. Только бы Инфер не потребовал немедленно её уничтожить! Но он, казалось, уже и забыл о булавке. Это пьянило: ощущение осколка власти над тем, кому ты принадлежишь безраздельно. Я присела, чтобы подобрать пластинки брони шиборга.

— У тебя глаза как у минори, — Инфер опустился на колено рядом и стал подавать мне пластинки. — Ула, ты всегда такая мрачная?

Ну и какой ответ следовало выбрать? А — «Пустяки, мне всего лишь захотелось вырвать себе глаза-как-у-минори»? Или Б — «Нет, мне просто неуютно наедине с врагом»?

— Простите, у меня карамель в ушах.

— Ты… не дерзкая, нет. Скользкая. Ты, наверное, была молчаливым и послушным ребёнком, да? Больше наблюдала и думала, чем говорила. Глубже смотрела в себя, чем на мир. Ты выросла слишком чувствительной и теперь боишься на всякий случай всех. Послушай, эзеры все разные.

— Все люди разные.

— Среди нас есть и нормальные. Не все мерзавцы как Бритц.

Поднявшись, я отступила подальше от стола. И от руженитовой булавки. Принялась расправлять броню. Инфер приблизился и встал позади, так, что его дыхание шевелило мне завитки на макушке.

— Я мало с кем знакома из насекомых, но Пенелопа мне нравится. Да и вы, кажется, не злодей. Но откуда хорошему настроению-то взяться? Мне не о чем весело щебетать с… с хозяином. Я же не глупая канарейка. Я же… в сознании.

— Ула, ты плачешь? — Берграй тронул меня за плечи, как за краешки фарфоровой пиалы. Я смахивала капли с глаз и носа, но прибывали новые.

— Пожалуйста, уйдите, пока я не наговорила лишнего, господин Инфер.

— Нет уж, будь честной. Выскажись. Тебя никто не накажет.

— Ладно. Мне не по себе, когда вы так близко. Тревожно. С детства не… не люблю, когда меня касаются посторонние. Это напряжение мешает работать, думать. Дышать. Каждый раз боюсь, что вы дотронетесь.

Слёзы скатились по щекам и капали с подбородка на шею. Зря Пенелопа дала мне напиться вдоволь, я совершенно не умела распоряжаться бесценной водой. Инфер тронул мой подбородок и приподнял лицо к свету, чтобы разглядеть.

— Честность, за которую я вправе подвесить тебя над хрусталём или выпить досуха, — Инфер наклонился так близко, что кровь бросилась к моим скулам. — Не напрягай хелицеры, эзеры не играют с этим огнём: я знаю про убийственный рефлекс. Его можно купировать, но без ампутации клыков это долгая возня.

— Моё лицо само по себе на страже поцелуев.

— Скажу один раз, больше не жди. Эти шрамы: они бросаются в глаза, да, но только сильнее притягивают взгляд и не дают оторваться от лица.

Он отступил и качнул затылком тюремную лампу. В пляшущем свете я опять схватила броню, будто отгораживаясь ею от эзера.

— Шиборги здесь — подневольные гладиаторы, — сказал Берграй. — Каким бы оружием ты ни снабдила одного паука, оно ударит по другому. Будь ты моей ши, я бы не заставил тебя вредить собратьям.

— Это броня. Не оружие, а защита. Смотрите, — я развернула сеть из сотен звенящих пластинок. Берграй провёл кончиками пальцев по броне и хмыкнул.

— Слишком хрупкая. На третий выстрел рассыплется.

— На второй.

— Тогда грош цена тебе, инженер.

— Стреляйте.

— Ну конечно, — он закатил глаза.

— Стреляйте и заберёте свои слова назад!

Наверное, я была похожа на сердитую белку. Инфер покачал на ладони глоустер, снизил мощность до оглушающей и прицелился. Выстрел — пластинки на груди сверкнули и обжигающе нагрелись.

— Слабо. Ещё, — потребовала я.

— Поиграли и хватит, — он направился к выходу.

— Ещё! Вы не забрали назад свои слова.

— Не дерзи мне, шчера.

— Я не дерзу… зю… держ… Я не дерзила.

— Ты — нормальный инженер, Ула, — сделал одолжение Берграй, убирая глоустер за ремень. — Всё?

— Все эзеры разные, теперь я вижу. Бритц разрядил бы в меня обойму без лишних сантиментов.

— Это точно.

— Но потом сказал бы, что я молодец!

— Глупая! Не потому, что доверяет твоим самоделкам, а потому что ему плевать, сколько рёбер он тебе раскурочит.

Имя рой-маршала подействовало как красная тряпка. Взбешённый, Берграй выхватил глоустер и выстрелил. Пластины сверкнули и соскочили с креплений, разом сворачиваясь в сторону разряда. Удар плазмы разорвал кристаллические решётки. Пластинки схлопнулись в комочки, и сотни шариков разлетелись по полу. Они устремились под ноги Берграю. Не успел капитан взмахнуть руками, как шарики уронили его, покатили и выбросили за порог пыточной.

— По правилам тот, кто оказался за пределами ринга, проиграл! — крикнула я в проём коридора. — Видите, совсем необязательно калечить соперника.

Секундой позже Берграй вылетел из коридора на острых медных крыльях и прижал меня за шею к виселице.

— Ты хороший инженер, Ула. К такой фантазии — да ещё бы чувство меры!

— Простите меня! Простите, господин Инфер! Я не думала, что вы так далеко укатитесь!

Под его хваткой бились кончики моих клыков. Если он сейчас… повезёт, если клыки ударят в ошейник. А если ему в ладонь? За спиной эзера уже дымились крылья. На дне его синих глаз отражались мои серые.

— Инфер? — прозвенело с порога. — У тебя сегодня нет времени на смерть. Объявили сборы к перебросу лагеря.

Меня спасла Пенелопа. Плавленые сапфиры радужек Инфера сверкнули прежним льдом:

— Я бы на твоём месте держал таких подмастерьев в саркофаге для пыток, Пенни. На всякий случай. Или в морозилке.

Пенелопа прошла через зал, оскальзываясь на шариках. Пока она сосредоточенно смотрела себе под ноги, руженитовая булавка перекочевала ко мне в карман.

— С Берграем шутки плохи, Ула. Больше не на ком было испытать броню? На инженере Крусе, например.

— Да я б на всех вас испытала. Ну, пожалуй, кроме тебя.

В тот вечер объявили комендантский час. Но солнцу было плевать на распоряжения Бритца, будь он хоть трижды маршал. Не спалось. Я сидела на заднем дворе казематов, на перилах крыльца, и переживала, удастся ли Волкашу догнать лагерь. И сомневалась, способны ли землярки добраться к предгорью. И тревожилась, хватит ли булавки, чтобы воздействовать на портал. В целом, приятно проводила время. Пока не раздался щелчок. Я испугалась и спрятала булавку подальше.

Ну, конечно. Кто ещё мог нарушить приказ рой-маршала? Рой-маршал собственной персоной. Кайнорт Бритц шагнул на двор с электронной сигаретой. Встроенная зажигалка имитировала звуки чирканья колёсика о кремень и тления табака. Я притворилась каменной горгульей. Бритц выпустил пар, прикрывая веки, и снова поднёс сигарету к губам, но почуял меня и убрал руки за спину. Между нами было метров двадцать. Горгулья внутри меня сверлила его во все глаза, прожигала решето, а эзер щурился на закатные лучи. Внезапно:

— А что потом? — спросил он будто бы свои кеды.

— Потом? — не поняла я.

— Ну, после того, как ты растерзаешь на фрикадельки меня и всех эзеров в радиусе парсека? Чем в своих самых смелых фантазиях ты займёшься потом?

— Высплюсь.

— А потом? — судя по тону, его это рассмешило.

— Какая вам будет разница, мёртвому? Вернусь к учёбе.

— Что ты изучала?

Я поёрзала на перилах.

— Перспективную мехатронику, — и нехотя разъяснила: — Перспективные науки на Урьюи не рассчитаны на текущее положение технологий. Это науки на вырост.

— Это же, наверно, процентов на девяносто теория.

— Вроде того. Ну и что. Девушкам на Урьюи позволено получать высшее образование только в перспективных сферах. Либо в искусстве. Юноши — те идут, куда захотят.

— Что ты собиралась делать после учёбы, если твои знания никому не нужны, а умения претворить негде?

— Они будут бесценны, когда придёт время, — чёртов эзер, как он посмел озвучивать мои собственные страхи. — И я надеюсь ещё застать день, когда кто-нибудь ими воспользуется.

— Если мы займём Урьюи, то позволим тебе учиться по контракту: на наших технологиях в обмен на отработку по распределению.

— Нет.

— Да брось. Ты пожнёшь результаты своих трудов, к тому же за хорошие деньги. Технологии эзеров доросли и переросли ваши самые смелые перспективы.

— Вы хоть понимаете, что звучите как финансовый шарлатан? — Я сама спрыгнула на землю, чтобы подойти ближе, настолько важным было то, что он должен был сейчас услышать. — Если вы победите, и я начну работать на оккупантов… хотя это исключено… но допустим: как скоро шчеры изгонят меня из отшельфа? Меня проклянут. Ни семьи, ни поддержки. Жить я буду по городским ночлежкам, подвалам и цоколям. Под конец придётся сдаться в полуголодный наём к первому же эзеру в обмен на покровительство от насекомых сутенёров. С таким лицом мне особо выбирать-то и не придётся. Я стану образованной игрушкой любому из вас, кто посчитает, что можно забраться девчонке под юбку, только потому что он тут новый хозяин и абсолютная власть. И ведь он будет прав!

Зачем я всё это нагородила? Почему именно ему? Неужели он был способен понять? Да ещё на октавиаре. Наверное, он ещё не расстрелял меня, потому что разобрал через слово. Но на каком языке мы бы ни говорили, один из нас всегда будет недопонят. Я плохо владела эзерглёссом, а он октавиаром.

— Под юбку-то я к тебе залез на правах элементарного придурка, а не хозяина, — пожал одним плечом Бритц. — Объясню разницу, когда загляну в словарь.

— Не важно. Вообще я хотела сказать спасибо. Вы показали лицо моей новой жизни, минори Бритц. Насилие и унижение. Зачем мне учиться, если вы нас поработите? Не хочу. И не буду иметь с вами ничего общего.

Он отвернулся, чтобы сделать затяжку, и выдохнул в сторону. Потрясающе. Кайнорт Бритц был настолько любезен, что подержал бы мои волосы, пока меня тошнило бы от него.

— В целом ты права. Много об этом думала в последнее время?

— Всякий раз, когда отсиживалась по уши в дерьме. Да, очень много.

— И что скажут в отшельфе, узнав, что ты собираешь броню для шиборгов? — он щёлкнул по пластинке у меня на плече.

Я рванула палантин на груди, как матрос тельняшку перед абордажной пушкой.

— Стреляйте.

Не успела я передумать, как Бритц взял и выстрелил из табельного глоустера. Одного разряда хватило, чтобы пластинки вырвало из брони и швырнуло эзеру под ноги. Он кувыркнулся назад, изловил равновесие крыльями, но шарики укатили его в другой конец двора. И глухо шмякнули о кирпичи. Чёрт. Кайнорт был легче Берграя и улетел дальше. Секунду спустя сумерки завибрировали и покатились ударной волной. Я вскочила обратно на перила, сведя локти у лица и защищая голову.

— Эффектно, — Бритц приземлился рядом и принялся обрывать кусочки кожи со ссадин на пальцах и вытряхивать штукатурку из волос.

— Вы опять забыли меня убить.

— А? Нет, я убиваю исключительно просто так.

— Понимаю, все только об этом и говорят.

От испуга меня пробрала дрожь. Бритц пригладил платину на висках и оправил портупеи. В армалюксе звякнуло. Эзер отцепил его, постучал о колено и вытряхнул из ствола крошку карминели. Она горела у него на ладони, как капля крови. Моей крови.

— Карамельку? — предложил он, и я взяла капельку.

— Солёная.

— В лучшем десерте капелька соли, — задумчиво произнёс Кайнорт, — в лучшей истории капелька боли.

— Здесь целое море боли.

— Да, эта история вышла скверная.

Он обернулся стрекозой и улетел, ничего не добавив. Карминель таяла на языке, передавая тепло заклятого врага. Силой ненависти я запомнила каждую клеточку его руки: пальцы музыканта, но ладонь в рубцах и мозолях. Впрочем, Кайнорт Бритц был таким целиком. Снаружи белая кость. Внутри тлен и пепел.