Либеллофобия

Глава 27 Балантифея

Наутро гидроплазменные барьеры исчезли. Гломериды тяжело поднимались одна за другой, рассыпали над болотом остатки карминели с шасси. Нам с Пенелопой пришлось торопиться, чтобы успеть на последнюю. Эзеры и соринки не оставили в Кумачовой Вечи, правда, из осторожности, а не из вежливости. Первые лучи Алебастро засияли сквозь проталины ледяной сферы, а город уже опустел, будто и не было тараканов.

Я летела вместе с другими рабами в грузовых каютах. С удовольствием поглядела бы на Кармин с высоты, но иллюминаторов нам не полагалось.

— Йеанетта! — воскликнула Язава. — Это что на тебе, браслет ши?

На запястье Йеанетты и правда появился прозрачный браслет. Цвет говорил о принадлежности тому или иному эзеру. Обычно он совпадал с цветом наручного комма хозяина, и не далее как поздним вечером я видела такой у рой-маршала.

— Лимани теперь прислуживает госпоже Марраде, — поёжилась робкая Йеанетта. Она не любила внимания к себе. — И минори Бритц предложил её место мне. Я решила, глупо отказываться, когда солдатня только и думает, как бы подловить тебя в сумерках. Из двух зол…

— Будто он принял бы отказ, — хмыкнула Тьель.

Йеанетта неловко пожала плечами. Конечно, умбрапсихолог умел спросить так, чтобы показалось, что есть выбор.

— И как тебе?

— Рано судить. Я только раз была на кормёжке. Не знаю, чего ждать, когда он вызовет снова. Ведь ши запрещено надевать бельё под униформу: на случай, если хозяину приспичит… понимаете? Чтобы не отнимать его драгоценное время. И это полбеды. Страшнее всего, как они это делают…

— Как? — выпалила я.

— Хищные эзеры, бывает, рвут кожу и царапаются, жвалами грызут, — Йеанетту передёрнуло, и нас следом тоже. — Стрекоза третьей линьки просто меня покалечит. Вид и запах новой крови распаляют их, заставляют ранить ещё и ещё. Сколько таких растерзано за штабным периметром — сбилась со счёта. Сволочи… Особенно «хороши» Хоксовы пьяницы. Что говорить, эзеры даже своих не щадят. Кажется, кто-то здесь кому-то башку откусил от большой любви.

Я подозревала, кто и кому. Хорошо, что позволить себе содержать ши могли лишь немногие эзеры. Всё-таки выкупить раба в личное пользование и платить налоги было дорогим удовольствием. Но страшные байки рабынь меня не касались. Максимум через пару дней я ждала Волкаша, чтобы сделать своё дело и дать дёру.

Мы приземлились в горах, в широкой каменистой долине между голыми скалами. Ветры смахнули с них ядерный пепел, и сквозь слой грязи наружу глядели коржи разноцветных пород. Здесь, на высоте трёх километров от уровня моря, было холодно, и облака клубились в оврагах, как лужи сахарной ваты. Под ногами хрустнула корочка льда. Мы шли будто по зеркалу или глянцевой глазури. Лёд силой природы скатался в почти идеальные шары, свернулся в причудливые фигуры, заплёлся кружевами и отражал раскалённое полуденное небо. Мощности гидриллиевых эмиттеров Альды Хокс были на исходе. Сфера истончалась, всё шире становились проталины.

Разумеется, первым делом эзеры установили гидроплазменные барьеры. Они не пропускали ветер, и внутри несколько потеплело. Лагерь стал компактнее: долина была пустая и дикая. Я стояла и смотрела, раскрыв рот, как огромные гломериды превращаются в системы жилых отсеков, складов, палаток и бараков.

— Ула, вот ты где, — Пенелопа бросила мне куль с термоконтроллерами. — На, раздай своим. Ночью будет трындец холодно.

— Мы здесь надолго?

— Не знаю. Кайнорт, Берг и Крус отправились в разлом на разведку.

— А что они ищут?

— Путь к какому-то пику, — уклончиво ответила рыжая.

Она не сводила глаз с исполинского утёса. Монолитный гранит вторгся в долину и навис тяжёлой тучей над лагерем. А за ним, на изрезанных щелями скалах, мелькали проблески. Крылья. Острые, как лезвия, у Инфера. Ослепительный вертолёт Бритца. И богомольи с мягким зелёным бархатцем. Трое перелетали с камня на камень, пока не юркнули в какую-то невидимую трещину.

Только я успела натянуть термобельё под комбез, как из офицерского воланера выпорхнула бабочка. Не знала, что бывают настолько шикарные крылья. Бабочка почистила шёлковый мех на грудке и сверкнула ртутными глазами. На землю мягко спустилась богиня. Не поворачивался язык назвать её человеком даже после обращения. Волшебница, фея, она несла себя по заиндевелым булыжникам, как по красной ковровой дорожке. Молочные крылья качались за спиной, будто шлейф королевы. Пенелопа сказала, Кайнорт Бритц потерял её? Её⁈ Галактический неудачник.

— Ты, — бросила в упор барышня и растеряла весь мой кредит восхищения. — За мной. Салфетку возьми.

Я схватила подсунутый Язавой блок гемостатических тампонов, чтобы успеть за бабочкой. Мерзкий страх набил ноги булавками. Но между нами встряла Пенелопа:

— Эй, Маррада, она слишком мелкая.

— Это ты мне? — мурлыкнула бабочка.

— Тебе. Бритц…

— А ты мне кто? А?

— Это моя ши!

Пенелопа принялась отстёгивать браслет с пояса, но Маррада фыркнула:

— Очнись, Пенни, ши тебе не по карману.

— Всё в порядке, правда, — брякнула я, оттесняя рыжую, пока ей опять не назначили штрафной изолятор. — Вряд ли госпожа выпьет много, с её-то комплекцией.

— Паучиха умнее тебя, истеричка, — сцедила Маррада и щёлкнула пальцами, уводя меня за собой.

В каюте бабочка приказала мне сесть и достала из дорожной сумки маленький футляр. Резную коробочку, щедро усыпанную бриллиантами. В ней лежал миниатюрный скальпель: ротовой аппарат бабочек не позволял надрезать кожу, и они пользовались вот такими аксессуарами.

— Принимаешь антикоагулянт?

— Нет.

Сухой лязг шарика в баллончике намекнул, что криоспрей закончился.

— Потерпи тогда, я ещё не распаковалась, — пробормотала Маррада и чиркнула мне по шее скальпелем. Крест-накрест, чтобы дольше не сворачивалась кровь.

Я успела подхватить брызги салфеткой. Бабочка обернулась целиком, размотала хоботок и пила кровь, как нектар. Пыльца пудрила мне лицо. Это было больно и жгуче, но терпимо. Сносно и чуть-чуть иронично — чувствовать себя цветком. Через пару минут всё закончилось.

— Свободна. Кыш.

Маррада исчезла за ширмой. Я возвращалась к себе и думала, отчего, если Бритц уступил ей целую Лимани, она пришла за мной? Пенелопа топталась злая-презлая:

— Она это нарочно! В пику ему.

— Бритцу плевать, кто питается общими рабами, — отмахнулась я.

— Поверь мне, нет. Кай, конечно, ничего не скажет, но подумает.

— Это не вернёт мне стакан крови. А потом он подумает ещё раз и ещё… пока она меня всю не выпьет.

— Маррада не тронет тебя больше. Она вредная, но трусит играть с огнём.

— Да, спасибо тебе преогромное. За попытку с браслетом.

Рыжая кивнула. Её вниманием опять владели тревожные голые скалы.

Горы высились чуть ли не до самой ледяной сферы, и к Пику Сольпуг было невозможно добраться ни на воланерах, ни тем паче на гломеридах. Звездолёт попросту не развернулся бы среди скал. Искать тайник предстояло пешком. Трое пробирались по щелям, каждый на восьми ногах: двух человечьих и шести насекомьих, чтобы цепляться за уступы.

— Мы сейчас немного пауки, — заметил Кайнорт, ведя пальцами по склизким стенам.

Откуда-то из-под ног дохнуло тёплым паром. Под сводами слюдяных лабиринтов бурлили горячие источники. Воду в них защищали вкрапления руженитовой руды — и так спасали от гидриллия.

— Вот куда я сходил бы помыться, — восхитился Крус, заглядывая сквозь трещину в купальни, — если бы не боялся свернуть шею!

Берграй присвистнул. Скатиться к источникам было полдела, но выбраться наружу мог только настоящий акробат. Через пару часов они вышли на плато. Воздух пах странно. Прелыми травами и затхлой сладостью. Жизнью и смертью. Трое шли мимо бугров или стогов, которые сначала приняли за кучи прошлогодней соломы. Кайнорт присел у одной такой, поворошил. Под жухлой травой обнажились кости.

— Трупы.

Звуки в ущелье разносились гулко, эхо множилось, рокотало. На голоса пришельцев явилась одинокая фигура, обмотанная драными палантинами. Старик, карминский отшельник. В этом диком месте он казался древним духом, и Берграй невольно склонил голову в знак приветствия:

— Ты один здесь живёшь?

— Я последний пастух балантифей, — произнёс карминец.

Позади он оставил избу-развалюху. В узловатом тентакле пастух сжимал посох, а рядом извивался и скалился редкой красоты зверь. Белый змей с лиловой щетиной вдоль хребта. Он был невелик, но мог запросто проглотить барьяшка. Берграй шагнул вперёд с рукой на кобуре глоустера.

— Придержи свою балантифею. Мы вас не тронем. Покажешь путь к Пику Сольпуг?

— Я не вожусь с насекомыми, — покачал головой пастух. — Вы забрали солнце из долины, и все мои балантифеи погибли от голода. Эта последняя. Последняя на всём белом свете… Но и ей недолго осталось.

— Обещаю, чем раньше мы доберёмся к Пику Сольпуг, тем раньше сюда вернутся вода и солнце.

— Поздно. Взгляни, — карминец приблизился и подозвал змея. — Взгляни: на её спине вянут лиловые скарландыши. Это её желудок. Балантифеи едят голую землю. Цветы на её хребте копили энергию солнца, чтобы переваривать почву и питать зверя. Как только ледяная сфера закрыла небо, скарландыши перестали фотосинтезировать, и мои балантифеи погибли. Все до единой. Они ели, но не насыщались. Это долгая и мучительная смерть! Завтра завянет последний бутон, и балантифея умрёт.

Подошёл Кайнорт, без хромосфена и без оружия.

— Давай, ты же психолог, — шепнул Инфер.

— Серый дьявол! — рыкнул пастух, едва Бритц открыл рот.

Карминец ударил посохом, и гул прокатился по скалам. Зверь зашуршал по камням, встал на дыбы и затряс лиловой гривой. Его пасть усеивали пилы из кремния. Берграй сделал предупредительный выстрел. Над плато блеснуло. Балантифея издала вопль, распласталась по земле и задрожала.

— Серый дьявол, — повторил пастух в бесстрастное лицо Кайнорта. — Это ты виноват! Это всё — ты! Получай пророчество римнепейских отшельников: эта балантифея сразит тебя. Заставит корчиться от боли и судорог. Она повалит тебя в грязь, ты будешь задыхаться в собственной крови и желчи, пока они не польются из глаз, а гнойная пена не запечёт ноздри и губы. Ты падёшь к ногам заклятого врага. Балантифея отомстит.

Тогда Бритц молча отстегнул армалюкс. В тишине, накрывшей ущелье, последнюю балантифею поглотили нити аннигиляции, растворяя лиловую гриву колосок за колоском. Пастух осел на камни, ещё тёплые от останков зверя. Он накрыл лицо капюшоном и замер, будто камнем обратился.

До самой ночи эзеры рыскали по ущелью. Пик Сольпуг дразнил их острой вершиной, но не давался. Скалились непролазные зубцы вокруг долины балантифей.

— Я вижу проход! — крикнул Крус наконец.

— Вернёмся на рассвете, — решил Бритц. — Кто знает, какие ещё сюрпризы здесь водятся.

— Знаешь, я имел в виду несколько иное, когда просил разобраться с пастухом в твоём стиле, — заметил Берграй, спускаясь за рой-маршалом обратно в лагерь.

— Это и есть мой стиль.