Инга очередной раз засиделась с Крысом и осталась без обеда. Прожорливые дети не стали дожидаться опаздывающую девчонку и слопали ее небольшую порцию. Она смотрела на пустую тарелку, и слепая ярость поднималась внутри нее, украсив бледное лицо девочки пылающими пятнами.
— Смотрите! Моль цвет меняет! — вокруг поднялся издевательский смех. Инга процедила:
— Кто?
— А че? — с наглой ухмылкой вперед выступил крупный щербатый пацан, местный заводила.
— А ниче! — в тон ему ответила Инга и зарядила со всей силы кулаком ему в нос. Пацан гнусаво заорал, держась за свернутый на бок шнобель, из которого, как из лопнувшей водопроводной трубы, хлестала кровь.
Инга стояла и улыбалась, наклонив набок голову, как будто увидела нечто интересное. Ее взгляд был полон жгучей ненависти. Никто больше не смел что-либо ответить ей. Все также улыбаясь, она пошла за разгневанной воспиткой, которая размахивала руками и внушала, что девочкам драться не пристало, и что от этой альбиноски одни проблемы. Местная медсестра диагностировала у пацана перелом, и его госпитализировали в ближайшую больницу. Директор удрученно покачал головой и сказал:
— Милочка, если ты будешь такой агрессивной, никто никогда не захочет взять тебя в семью!
Инга молча смерила его презрительным взглядом и отвернулась. Роман Борисович вздохнул и сказал воспитательнице:
— В карцер ее…
— Пошли! — воспитательница грубо схватила Ингу за руку и отвела в небольшую комнатушку, которая закрывалась на ключ. В комнатушке была узкая кровать с тонким матрасом, тумбочка и металлический унитаз. Ее использовали для наказания детей. Считали, что это научит детей послушанию. Инга уже неоднократно за короткий период проживания в интернате посещала «комнату раздумий», как насмехаясь, называли это помещение воспитанники. Ключ повернулся в скважине. Инга завалилась на жесткую кровать и, стараясь не обращать внимание на бурчащий от голода живот, уставилась в окно, забранное частой решеткой. Что-то это ей напомнило в очередной раз. Но стоило напрячь мозг, чтобы попытаться вспомнить, как ослепляющая боль обручем охватила голову, и Инга бросила это бесполезное дело.
На следующий день, что было крайне странно, в скважине заскрежетал ключ, дверь открылась и в комнатку зашла воспитательница, имя которой Инга так и не удосужилась запомнить.
— Иди, умойся, переоденься, пожри и бегом к директору!
Инга повиновалась. Быстро выполнила, что ей сказали и, на ходу дожевывая кусок хлеба, зашла в кабинет директора.
— А вот и она, наша Инга, — слащаво произнес директор, представляя девочку посетителям.
— Здравствуй, Инга! — тихо сказала симпатичная светленькая женщина, ухватившись за руку мужчины, видимо ее мужа.
— Здрасьте! — буркнула Инга и осталась стоять, сцепив руки за спиной.
— Это она! — женщина счастливо улыбнулась, слезы блеснули в ее глазах.
— Ты уверена? — спросил мужчина.
— Более чем, любимый! Ты смотри, какая красавица! Как я в детстве! Мы даже чем-то похожи!
— Как скажешь, любимая! — сказал мужчина и обратился к директору, — Роман Борисович! Мы с удовольствием оформим опекунство над Ингой.
— Уважаю ваш выбор, — довольно ответил директор, в уме прикидывая все плюсы от этой сделки, — Инга, детка, собирай свои вещи (как будто они у нее есть) и жди. Как только мы закончим с оформлением документов, за тобой придут, и ты поедешь в новый дом с этой милой семьей!
— Угу, — ответила Инга и отправилась «собирать вещи», услышав за почти закрывшейся за ней дверью, — уважаемые будущие родители, давайте поговорим об особых условиях…
Девочка закатила глаза и фыркнула.
— Не фыркай! — одернула ее воспитка, — тебе несказанно повезло, а ты носом воротишь.
Инга ничего не ответила и зашла в общую спальню. Подошла к своему месту, открыла тумбочку, оказавшуюся идеально пустой, и села на кровать.
— Тебе все купят, — раздраженно ответила на невысказанный вопрос соседка, — а вещи еще нам пригодятся.
— Да, пожалуйста! — равнодушно ответила Инга, и это равнодушие еще больше накалило и так напряженную обстановку.
— Смотри-ка, какая цаца! Даже хлебнуть не успела, а уже удочеряют! — вокруг будто загудел рассерженный рой пчел. Дети высказывали свое недовольство и зависть, но Инге было плевать. Она спокойно дожидалась, когда ее позовут.
Наконец, пришла воспитка, нахмурилась, увидев, что Инга идет с пустыми руками, схватила первую попавшуюся мягкую игрушку с чьей-то кровати, оказавшейся одноглазым плюшевым медведем, и отвела Ингу к директору, где ее уже ждали новоиспеченные родители.
— Помните, у вас есть испытательный срок, во время которого мы имеем полное право приехать в любой момент и проверить условия проживания Инги.
— Да-да, конечно! Только звоните предварительно, вдруг мы с дочкой, — при этих словах женщина расцвела, — гулять будем по магазинам или еще что, — и она подмигнула девочке.
Инга недоверчиво смотрела на семейную пару, что-то явно было не так, уж больно они добрые. А может, просто показалось.
— Можешь звать нас мама и папа, ну или, если тебе сложно вот так сразу, то зови нас — тетя Марта и дядя Гоша.
— Хорошо, — покладисто ответила Инга и повторила, — тетя Марта и дядя Гоша.
— Умничка! — засиял собственным светом Роман Борисович и пожелал, — удачи вам!
Когда дверь за семьей закрылась, он стер улыбку с лица и озабоченно произнес:
— Надеюсь, она продержится хотя бы до конца испытательного срока, чтобы не пришлось возвращать деньги, — последние слова он сказал едва слышно и бросил быстрый взгляд на пухлый конверт, выглядывающий из приоткрытого ящика рабочего стола. Затем он посмотрел в окно, за которым увидел семью, которая рассаживалась по местам в дорогом автомобиле. Спустя пару минут машина скрылась за поворотом.