142
Еловая Глушь некогда была довольно большой деревней. Здесь жили в основном охотники. Пушного зверя в округе водилось много, спрос на меха был постоянным. А то, что до ближайшего города раньше приходилось пешком топать неделю – так по дороге наверняка еще какая-никакая добыча попадется. Многие даже специально вдоль своих троп силки и капканы ставили. Туда-обратно прогулялся – глядишь, и наохотился! Но жили здесь и профессионалы, ходившие исключительно на медведя, например.
А не так давно – лет пятьдесят назад – появился здесь и свой лесник. С семейством. Забот у лесника было немного. Со всеми охотниками он перезнакомился, со многими сдружился. А вскоре за одного из них единственную дочь Ольгу замуж выдал. Звали жениха Патрикеем.
Каждый месяц, в полнолуние, молодая супруга отправлялась навестить родителей. Пекла пирожки, паковала корзинку и – в лес. Соседи недоумевали, Патрикей беспокоиться начал. В положенный срок родилась дочка, лесникова внучка, но и тогда не перестала Ольга ежемесячно пропадать на несколько дней в родительском доме.
Не выдержал однажды Патрикей, и решил проследить за супругой. Охотник он был опытный, потому, чтоб не выдать себя, пошел вечером по следу. Следы привели его к дому лесника. Вот только дома никого не оказалось. Но и не выходил оттуда никто, словно все семейство под землю провалилось. Зато много других следов обнаружил Патрикей. И следы эти ему не понравились.
Трижды пытался охотник выследить жену, и трижды не добился успеха. Наконец, Ольга сама позвала его сходить к родственникам в лес. Но не в полнолуние, как надеялся муж, а наоборот, во время рождения луны.
Два дня после той встречи Патрикей ходил мрачный, ни с кем не разговаривал. На третий день он ушел на охоту. И не вернулся.
С той поры Ольга перестала столь регулярно наведываться к родителям. Зато, когда дочь Марья подросла, стала ее отправлять к бабушке. Отца Ольги к тому времени схоронили. Зато бабушка во внучке души не чаяла.
И каждый раз, отправляя Марью в лес с гостинцами, Ольга надевала ей на голову красную шапочку.
– Пока ты в ней, – объясняла каждый раз мать, – ни один зверь тебя не тронет.
– Даже волки?
– Особенно!