Церера

Глава 49

Каждый день приносил что-то новое, но не все шло гладко.

Первые признаки того, что наша работа выходит за пределы научных кругов, я заметила случайно. Просматривая новостную ленту во время обеденного перерыва, я наткнулась на статью в популярном научно-популярном журнале «Галактические горизонты». «Эмпаты среди нас: научная фантастика или реальность?» — гласил заголовок.

Сначала я отмахнулась, решив, что это очередная сенсационная выдумка. Но, начав читать, поняла, что автор каким-то образом получил доступ к части наших предварительных результатов. Статья была написана в духе осторожного оптимизма, но уже поднимала вопросы, которые мы сами еще только начинали обсуждать внутри команды.

В течение следующей недели тема эмпатов начала появляться в все большем количестве изданий. Кто-то писал о потенциальных преимуществах для общества, другие предупреждали о возможных рисках. Социальные сети наполнились спекуляциями и теориями заговора.

Кульминацией стал выпуск популярного ток-шоу «Лицом к лицу с будущим», где известный ведущий Ирис Новак посвятил целый час обсуждению эмпатов. Он пригласил группу экспертов — психологов, этиков, футурологов — но, к моему удивлению и тревоге, ни один из них не был непосредственно связан с нашим проектом.

Я помню, как сидела перед экраном, наблюдая, как люди, не имеющие полного представления о нашей работе, выдвигают предположения и делают выводы. Некоторые были близки к истине, другие — абсолютно фантастичны. Но все они формировали общественное мнение.

На следующее утро мне позвонил Питер. Его голос звучал напряженно:

— Юлия, видели вчерашнее шоу? Нам нужно действовать. Общественность требует ответов, а политики начинают проявлять интерес. Если мы не возьмем ситуацию под контроль, нас просто сметут волной спекуляций и страхов.

Я согласилась, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Мы всегда знали, что однажды придется выйти из тени лабораторий и встретиться лицом к лицу с обществом. Но я не думала, что это произойдет так скоро и так внезапно.

— Что вы предлагаете? — спросила я.

— Пресс-конференция, — ответил бывший капитан. — Мы соберем ведущих ученых, этиков, представителей общественности. Дадим им возможность задать вопросы, высказать опасения. А мы предоставим факты, объясним суть нашей работы.

Я сглотнула. Мысль о том, чтобы стоять перед камерами и отвечать на сложные, возможно даже враждебные вопросы, пугала меня. Но я понимала необходимость этого шага.

— Хорошо, — сказала я. — Когда?

— Чем скорее, тем лучше. Я уже связался с организаторами. Обсуждение можно провести через неделю.

Неделя. Всего семь дней на то, чтобы подготовиться к событию, которое может определить судьбу всего проекта Корпуса Эмпатов. Я чувствовала тяжесть ответственности, ложащейся на мои плечи.

— Я буду готова, — сказала я, надеясь, что мой голос звучит увереннее, чем я себя чувствую.

Повесив трубку, я посмотрела в окно на спокойный пейзаж Деметры. Белые пушинки парили в воздухе, как снежная круговерть. Я знала, что этот вид скоро изменится. Мир узнает об эмпатах, и ничто уже не будет прежним. Оставалось только надеяться, что мы сможем направить этот неизбежный шторм в правильное русло.

…Я глубоко вдохнула, стоя за кулисами студии. Через несколько минут мне предстояло выйти на сцену в актовом зале Университета и принять участие в пресс-конференции о Корпусе Эмпатов. Как главный научный специалист проекта, я должна была представить факты и ответить на вопросы и опасения общественности. Я знала, что это будет нелегко.

Когда меня объявили, я вышла на сцену, стараясь выглядеть уверенно. Яркий свет софитов на мгновение ослепил меня, но я быстро сориентировалась и заняла свое место за трибуной.

— Добрый вечер, — начала я, обращаясь к аудитории и камерам. — Я доктор Юлия Соколова, ведущий исследователь проекта Корпуса Эмпатов. Я здесь, чтобы представить научные факты о нашей работе и ответить на ваши вопросы.

Первый вопрос прозвучал почти сразу:

— Доктор Соколова, как вы можете гарантировать, что способности Эмпатов не будут использованы для манипуляций или нарушения личных границ?

Я была готова к этому:

— Спасибо за вопрос. Во-первых, важно понимать, что Эмпаты не могут читать мысли в общепринятом смысле. Они воспринимают эмоциональные состояния и общие намерения, как ни странно, большинство людей в обществе занимается именно этим автоматически. Во-вторых, мы разрабатываем строгий этический кодекс и юридические рамки для работы Эмпатов. Использование их способностей без согласия или во вред будет незаконным.

Следующий вопрос был более агрессивным:

— Но разве само существование людей с такими способностями не нарушает базовое право на неприкосновенность личности?

Я сделала паузу, тщательно подбирая слова.

— Я понимаю ваше беспокойство. Но подумайте вот о чем: мы уже живем в мире, где люди с высокой природной эмпатией лучше понимают эмоции других. Мы не считаем это нарушением чьих-то прав. Эмпаты — это следующий шаг в развитии этой способности. Их навыки могут быть использованы во благо — для разрешения конфликтов, улучшения коммуникации, помощи людям с эмоциональными проблемами.

— А как насчет использования Эмпатов в правоохранительных органах или судах? — спросил еще один журналист.

— Это сложный вопрос, — признала я. — Мы действительно рассматриваем возможности применения способностей Эмпатов в этих сферах, но только как вспомогательный инструмент, не как замену существующим процедурам. Например, Эмпат мог бы помочь определить, находится ли подозреваемый в состоянии стресса, но это не могло бы использоваться как прямое доказательство вины.

Вопросы продолжали сыпаться как из рога изобилия более двух часов. Я старалась отвечать честно и открыто, признавая сложности и этические вызовы, но также подчеркивая потенциальные преимущества Корпуса Эмпатов для общества.

Я стояла за трибуной, чувствуя, как капли пота стекают по спине. Я думала, что справляюсь неплохо. Но тут поднялась женщина в первом ряду, и ее вопрос застал меня врасплох.

— Доктор Соколова, — начала она, пристально глядя мне в глаза, — вы утверждаете, что способности Эмпатов — это результат взаимодействия с экосистемой Цереры. Но скажите, проводили ли вы исследования о том, передаются ли эти способности по наследству? И если да, то какие меры вы планируете предпринять, чтобы предотвратить появление привилегированного класса «сверхлюдей»?

Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Комната словно закружилась вокруг меня. Это был аспект, о котором я старалась не думать, вопрос, который я сама себе боялась задать.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни звука. Мой мозг лихорадочно искал выход, но каждый возможный ответ казался неправильным. Признаться, что мы не знаем? Но это могло подорвать доверие к нашим исследованиям. Сказать, что мы планируем такие исследования? Но это могло вызвать панику и обвинения в неэтичных экспериментах.

Секунды тикали, а я все еще молчала. Я чувствовала на себе взгляды всей аудитории, слышала нарастающий шепот. Камеры безжалостно фиксировали мое замешательство.

— Это… это очень важный вопрос, — наконец выдавила я, понимая, насколько неубедительно это звучит. — На данный момент у нас нет данных о наследственной передаче этих способностей. Это область, которая требует дальнейшего изучения, но любые исследования в этом направлении будут проводиться с соблюдением всех этических норм и под строгим контролем.

Но было уже поздно. Я видела, как журналисты яростно строчат на своих датападах, как члены этического комитета обмениваются многозначительными взглядами. Мое колебание было воспринято как уклончивый ответ, почти признание, что мы что-то скрываем.

В этот момент я поняла, что одним неловким ответом я, возможно, открыла дверь для спекуляций и страхов, которые мы так старательно пытались предотвратить. И что самое страшное — я не знала, как исправить ситуацию.

Я продолжала говорить, пытаясь вернуть контроль над ситуацией, но внезапно почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Комната снова закружилась, но на этот раз по совершенно другой причине. Я попыталась сглотнуть и сосредоточиться, но волна дурноты накатывала все сильнее.

Неосознанно я положила руку на живот, пытаясь успокоить тошноту. Это движение не ускользнуло от внимательных глаз журналистов.

— Доктор Соколова, — выкрикнул кто-то из зала, — вы что, беременны?

Этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. В зале мгновенно поднялся шум. Журналисты повскакивали со своих мест, выкрикивая вопросы. Члены этического комитета зашептались между собой. Я стояла, оглушенная и растерянная, не зная, что сказать.

Модератор обсуждения пытался восстановить порядок, призывая всех к тишине, но его голос тонул в общем гаме.

— Пожалуйста, давайте вернемся к обсуждаемой теме, — говорил он. — Личная жизнь доктора Соколовой не имеет отношения к обсуждаемым вопросам.

Но было уже поздно. Вопрос был задан, и теперь все ждали моего ответа. Я чувствовала, как паника начинает охватывать меня. Как я могла допустить, чтобы ситуация вышла из-под контроля настолько?

И тут я поняла, что больше не могу молчать. Эта ситуация, этот вопрос — они были частью более широкой проблемы, которую мы обсуждали. Я глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.

Подняв руку, я призвала всех к тишине. К моему удивлению, шум в зале начал стихать. Все взгляды были прикованы ко мне. Я знала, что следующие слова могут изменить все. И так же могут всё по-настоящему испортить.

Я была должна справиться.

Сделав еще один глубокий вдох, я начала говорить:

— Да, мы ждём ребёнка. И именно поэтому вопрос о передаче генов для меня не просто научная проблема, а личная ответственность перед будущим.

Я стою здесь сегодня не только как учёный, но и как будущая мать. Мать, которая желает создать безопасное и справедливое будущее не только для своего ребёнка, но и для каждого человека в нашем обществе.

С зари времён человечество сталкивается с вызовами и совершает невероятные открытия. Каждое из них двигает нашу цивилизацию вперёд, но ни одно не может быть оценено однозначно.

Мы создали железо для плугов, чтобы кормить наших детей, но использовали его и для мечей, чтобы убивать друг друга.

Мы изобрели книгопечатание, чтобы распространять знания и сохранять нашу историю, но также использовали его для пропаганды ненависти и лжи.

Мы расщепили атом, создав оружие, способное уничтожить мир, но это же оружие стало гарантом мира, удерживая нас от глобальных конфликтов.

Мы построили глобальные сети связи, которые одновременно объединили человечество и разделили нас на изолированные информационные пузыри.

Мы создали искусственный интеллект, открывающий новые горизонты в науке и технике, но он же стал инструментом для создания убедительных фейков и манипуляции общественным мнением.

Мы сами не рождаемся одинаковыми, кто-то лучше развит физически или ментально, кто-то более социально адаптивный, но в этом наша сила, как человечества. Помогать друг другу для общего развития и процветания, а не вредить, используя свои сильные стороны.

И вот теперь мы обнаружили ксеноген — усилитель наших врождённых способностей. Это как увеличительное стекло, встроенное в наши тела. Если он передаётся по наследству — а мы скоро это выясним — то это лишь вопрос времени, когда он станет частью генома практически каждого человека.

Мы живём всё дольше, доживая до 120 лет и более. Это означает, что уже наши внуки, дети наших детей, неизбежно столкнутся с вопросами, которые мы пытаемся решить сегодня. Наша работа — это не создание привилегированной касты. Напротив, это работа на опережение, чтобы эмпаты не стали особым классом или изгоями, а остались такими же людьми, как мы с вами.

Да, это сложный и неоднозначный вызов. Но разве человечество когда-либо отступало перед лицом трудностей? Мы всегда находили решения, всегда двигались вперёд, преодолевая страх перед неизвестным.

Я, как учёный, признаю только факты. И факт в том, что человечество всегда справлялось с возникающими проблемами. Я знаю, что мы справимся и сейчас.

Я верю в нас, в людей. В нашу способность к состраданию, к пониманию, к принятию нового. Я верю в нашу человечность.

Эмпатия — это не угроза. Это дар, который может сделать наш мир лучше, если мы найдём в себе мудрость правильно им распорядиться. И я призываю каждого из вас не поддаваться страху, а вместе работать над тем, чтобы этот дар стал благословением для всего человечества.

После того, как я закончила свою речь, в зале на несколько секунд повисла абсолютная тишина. Я чувствовала, как бешено колотится мое сердце, ожидая реакции.

Внезапно тишину прорвал гул голосов. Журналисты повскакивали со своих мест, выкрикивая вопросы и комментарии.

— Доктор Соколова, как ваша беременность повлияет на исследования?

— Вы планируете использовать своего ребенка как объект для изучения?

— Не считаете ли вы, что ваше положение создает конфликт интересов?

Я подняла руку, пытаясь восстановить порядок, но мой жест потонул в общем хаосе. Модератор тщетно пытался успокоить толпу.

Внезапно из задних рядов раздался громкий голос:

— А не кажется ли вам, что ваша беременность — это идеальная возможность доказать безопасность ваших исследований?

Этот вопрос заставил меня похолодеть. Я почувствовала, как к горлу снова подступает тошнота, но на этот раз не от беременности, а от ужаса перед такой перспективой.

Но не успела я ответить, как другой журналист выкрикнул:

— Доктор Соколова, ваша речь была очень эмоциональной. Не кажется ли вам, что вы используете свою беременность, чтобы манипулировать общественным мнением?

Я почувствовала, как гнев поднимается во мне. Как они смеют обвинять меня в манипуляциях, когда я только что открыла им свое сердце?

Модератор наконец-то смог перекричать толпу:

— Уважаемые коллеги! Давайте сохранять профессионализм. Доктор Соколова, вы хотите ответить на какие-либо из этих вопросов?

Я глубоко вдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Я знала, что каждое мое слово будет тщательно взвешено и проанализировано. Но я также знала, что сейчас не время для страха или сомнений.

— Да, — сказала я твердо, — я отвечу. Но прежде чем это сделать, я хочу напомнить всем присутствующим, что мы обсуждаем не только научные факты, но и этические вопросы, которые затрагивают каждого из нас. И я призываю вас подходить к этой дискуссии с той же степенью эмпатии и человечности, о которой я только что говорила.

Я сделала паузу, чтобы собраться с мыслями, и продолжила:

— Во-первых, моя беременность никак не повлияет на объективность наших исследований. Наша команда состоит из высококвалифицированных специалистов, и все результаты проходят тщательную проверку и рецензирование.

Я посмотрела прямо в камеру, обращаясь не только к присутствующим, но и ко всем, кто смотрит трансляцию:

— Что касается использования моего ребенка в исследованиях — это абсолютно исключено. Мой ребенок не будет объектом экспериментов. Он или она будет расти как обычный малыш, с той же заботой и защитой, которую заслуживает каждый ребенок в нашем обществе.

Я сделала глубокий вдох, прежде чем ответить на самый провокационный вопрос:

— Предложение сделать моего ребенка подопытным глубоко неэтично. Во-первых, мы не знаем, передался ли ген по наследству. Во-вторых, да, мы работаем над внедрением ксеногена добровольцам в контролируемых условиях, но это совершеннолетние люди, которые дали осознанное согласие на участие в исследовании. Ребенок не может дать такого согласия. Более того, мы всё ещё не до конца понимаем все аспекты этого процесса и его долгосрочные последствия. Использовать неродившегося ребенка в качестве подопытного — это нарушение всех возможных этических норм.

Я сделала паузу, чтобы мои слова отложились в сознании слушателей, прежде чем продолжить:

— И, что не менее важно, мой ребенок имеет право на неприкосновенность частной жизни, как и любой другой гражданин. Он или она не должны становиться объектом публичного внимания или научного интереса только из-за того, кто их родители.

Я заметила, как некоторые журналисты кивают, записывая мои слова. В их глазах я увидела проблеск понимания и, возможно, даже уважения к моей позиции.

— Что касается обвинений в манипуляции общественным мнением — я глубоко оскорблена таким предположением. Моя беременность — это часть моей личной жизни, которая стала публичной не по моей воле. Я поделилась своими чувствами не для манипуляции, а для того, чтобы показать, что за научными фактами и этическими дилеммами стоят реальные люди с реальными жизнями и заботами.

Я обвела взглядом зал, стараясь установить зрительный контакт с как можно большим количеством людей:

— Я ученый. Моя работа — искать истину и делиться знаниями. Но я также человек, будущая мать, гражданин нашего общества. И именно поэтому я так страстно верю в важность нашей работы и в необходимость ее этичного и ответственного проведения.

Закончив, я почувствовала, как напряжение немного спало. Журналисты продолжали записывать, но атмосфера в зале изменилась. Я видела задумчивые выражения на некоторых лицах, кивки понимания у других.

Модератор воспользовался моментом, чтобы вернуть обсуждение в более структурированное русло. Но я знала, что этот момент, эта неожиданная личная нота в научной дискуссии, навсегда изменил ход обсуждения проекта Корпуса Эмпатов. И, возможно, это было именно то, что нам нужно — напоминание о человечности в центре всех наших научных стремлений.