Церера

Глава 35 и интерлюдии

Дни на Церере быстро сложились в привычный ритм. Каждое утро я просыпалась с восходом Лето, нашего местного солнца. После лёгкого завтрака и обязательной получасовой прогулки по окрестностям базы я приступала к работе.

Моя магистерская диссертация о высших нервных реакциях у ксено-растений постепенно обретала форму. Я тщательно анализировала данные, собранные во время полевых исследований, сопоставляя их с теоретическими выкладками. Каждый день я старалась написать хотя бы страницу, даже если это были всего лишь черновые наброски.

Работа над незаконченными статьями родителей занимала особое место в моем расписании. Я выделяла на это строго определенное время, стараясь не погружаться в воспоминания слишком глубоко. Это было непросто, но я чувствовала, что завершение их исследований — мой долг перед их памятью.

Профессор Сильва часто заглядывал ко мне, проверяя прогресс и давая советы. Его поддержка была неоценима, хотя иногда мне казалось, что он слишком осторожничает, опасаясь перегрузить меня.

— Юлия, не засиживайтесь допоздна, — говорил он, заглянув в лабораторию вечером. — Отдых также важен, как и работа.

Я благодарно кивала, зная, что он прав. Указания доктора Чен были четкими: не более восьми часов работы в день, обязательные перерывы каждые два часа, никаких ночных бдений в лаборатории.

Альфина и Хан тоже не оставляли меня без внимания. Мы часто работали вместе, и их энтузиазм был заразителен. Альфина могла часами рассказывать о своих экспериментах с местной флорой, а Хан всегда был готов помочь с анализом данных.

— Эй, Юлия, взгляни на это! — воскликнула однажды Альфина, показывая мне необычный образец. — Кажется, у этого вида развивается новый тип симбиоза с местными микроорганизмами!

Мы провели несколько часов, изучая это явление, но когда таймер напомнил о времени отдыха, Альфина первая отложила инструменты.

— Продолжим завтра, — сказала она твердо. — Здоровье важнее.

Я была благодарна за их заботу и поддержку. Постепенно я научилась находить баланс между работой и отдыхом. Вечерами я часто гуляла вокруг базы, наблюдая, как меняются краски церерского заката. Иногда мы с коллегами устраивали просмотры фильмов или играли в настольные игры.

Помимо основной работы, я создала себе отдельный проект. Я изучала свои способности. Каждое утро начиналось одинаково — я брала образец крови, тщательно анализировала его на уровень гормонов и других биомаркеров. Затем следовал детальный геномный анализ, я искала малейшие изменения в своей ДНК, сравнивая текущие данные с базовыми, установленным до моего первого контакта с полисами.

Я фиксировала каждое колебание в уровнях серотонина, дофамина, окситоцина и других нейромедиаторов, пытаясь найти корреляцию между их концентрацией и интенсивностью моих способностей к коммуникации с полисами. Особое внимание я уделяла участкам генома, которые, как я подозревала, были модифицированы ксено-ДНК. Эти исследования были утомительными и порой разочаровывающими — изменения были настолько тонкими, что их едва можно было уловить даже с помощью самого современного оборудования. Но я не сдавалась, понимая, что ключ к разгадке природы моих способностей и, возможно, к более глубокому пониманию полисов, кроется в этих микроскопических изменениях моей биологии.

Так же я поступила не очень красиво, но у меня не было другого выхода, я не хотела пока афишировать ЭТИ свои исследования. Я хотела проверить, есть ли в ДНК других учёных ксеногены, вроде моего, ведь профессор Сильва, Хан и Альфина работали на Церере более пяти лет. Они пили местную (хоть и очищенную) воду, дышали местным воздухом, вдыхали пыльцу, растили овощи на местном грунте. Я хотела узнать, попадает ли ксеноДНК в организм иным путём кроме орального.

Я собрала волосы коллег и засунула их в анализатор.

Медленно, но верно, я чувствовала, как возвращаются силы и энергия. Мои исследования продвигались, а панические атаки становились все реже. Я знала, что впереди еще много работы, но теперь я была уверена — я справлюсь. Ведь я снова была дома, на Церере, среди людей, которые заботились обо мне и верили в меня.

Наконец, я разобралась с самыми срочными текущими делами и решила провести эксперимент, который планировала уже давно. После обеда я взяла портативный анализатор радиочастот и отправилась на прогулку в лес.

Выбрав уединённое место среди серебристо-зелёных Isaacus Asimostris, я активировала прибор и замерла в ожидании. Через несколько минут я почувствовала это — лёгкое покалывание на коже, словно от статического электричества. А затем пришли голоса:

— Вот выступает дева, что родом из племени древних Титанов,

Ступает легко, не тревожа земную священную твердь.

Взор её светел и ясен, и помыслы чисты, как воды,

Древнее знание с новым несёт она в дар для смертных.

Я быстро записала услышанное в свой планшет, стараясь не упустить ни слова. Анализатор тихо попискивал, фиксируя радиоволны.

— Слушайте, братья, как песнь её сердца звучит величаво,

Ритмы живые пульсируют в персях прекрасной девы.

Память столетий и тысячелетий хранит она свято,

Тайну извечную мира стремится она разгадать.

Я провела в лесу несколько часов, записывая всё, что слышала. Иногда голоса становились громче, иногда затихали до шёпота. Они говорили о звезде и корнях, о движении ветра и течении соков в растениях. Это было удивительно и увлекательно.

Вернувшись на базу, я сразу позвонила к куратору Артемиде.

— Мне нужен доступ к главному компьютеру, — сказала я, стараясь скрыть волнение. — У меня есть данные, которые требуют серьёзного анализа.

Артемида внимательно посмотрела на меня:

— Это связано с вашей магистерской работой?

Я кивнула. Куратор знала содержание моей работы и о том, что я изучаю полисы.

— Хорошо, — сказала она после паузы. — У вас будет доступ сегодня ночью, с 23:00 до 6:00. Но, Юлия, будьте осторожны. И не забывайте о режиме.

Я благодарно улыбнулась:

— Спасибо, Артемида. Я обещаю не злоупотреблять. Можно я переночую на главной базе?

Конечно, она разрешила.

Ночью я загрузила все данные в компьютер — и записи анализатора, и свои расшифровки. Запустив криптографическую программу, я откинулась в кресле, наблюдая, как на экране мелькают графики и диаграммы.

Это был только первый шаг, но я чувствовала — я на верном пути. Скоро я смогу понять язык полисов, расшифровать их сообщения. И кто знает, какие тайны Цереры откроются мне тогда?

Работа над этим проектом заняла у меня несколько месяцев, и наконец я поняла, что готова показать это людям, с которыми я работала бок о бок.

Я стояла перед своими коллегами в конференц-зале, чувствуя, как колотится сердце. На столе перед нами лежало небольшое устройство — плод месяцев упорной работы и бессонных ночей.

— Итак, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — я хочу представить вам прототип переводчика с языка полисов на человеческий.

В комнате повисла тишина. Профессор Сильва нахмурился, куратор Скариот подалась вперед, а Альфина и Хан обменялись недоуменными взглядами.

— Юлия, — медленно произнес профессор, — вы хотите сказать, что полисы… разумны?

Я глубоко вдохнула.

— Да, профессор. Все наши исследования указывают на то, что полисы обладают коллективным разумом. Они общаются между собой с помощью сложной системы радиоволн, которую мы раньше принимали за обычный шум.

Куратор Скариот покачала головой:

— Это… это невероятно. Если вы правы, Юлия, это величайшее открытие в истории.

— Но как? — воскликнула Альфина. — Как ты это обнаружила?

Я кивнула:

— Это долгая история, но если вкратце — я записывала их излучение, потом проанализировала и заметила повторяющиеся паттерны, — ответила я. — У меня возникли подозрения ещё в прошлом году, уж очень специфические передачи были от полисов, но тогда я была не готова работать в этом направлении. Главное — теперь у нас есть возможность понять их язык. Прошу меня извинить, прибор и программа к нему очень грубые, это не моя специальность, но я сделала, что могла.

Я включила устройство и направила его на ближайшее окно, за которым виднелись заросли местной растительности. Через несколько секунд из динамика раздался механический голос:

— Солнце светит. Мы поём. Мы растём. Жизнь.

В комнате воцарилась потрясенная тишина. Хан первым нарушил ее:

— Боже мой, Юлия… Если это не прикол, ты действительно нашла разумных пришельцев. И сделала возможным контакт с ними.

Профессор Сильва встал и подошел ко мне. Его глаза блестели от волнения.

— Юлия, вы понимаете масштаб того, что сделали? Это открытие перевернет всю науку. Оно изменит историю человечества.

Куратор Скариот тоже поднялась:

— Нам нужно немедленно связаться с Университетом Деметры и Межпланетным Научным Советом. Это слишком важно, чтобы держать в секрете.

Я подняла руки, останавливая их.

— Подождите, я ещё не закончила.

Я знала, что впереди нас ждет много работы и, возможно, немало трудностей. Но сейчас, глядя на восхищенные лица своих коллег, я чувствовала — все было не зря. Я сделала то, о чем мечтали мои родители. Я открыла дверь в новый, неизведанный мир.

Когда первый шок от моего открытия немного улегся, я подняла руку, призывая всех к тишине. В глазах коллег все еще горел огонь энтузиазма, но я понимала, что должна сказать нечто важное.

— Прежде чем мы двинемся дальше, — начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо, — есть кое-что критически важное, о чем мы должны подумать в первую очередь.

Профессор Сильва нахмурился:

— Что вы имеете в виду, Юлия?

Я глубоко вздохнула:

— Безопасность полисов. Мы должны защитить их, причем немедленно.

— Защитить? — переспросила Альфина. — От чего?

— От нас, — ответила я просто. — От людей.

В комнате повисла тишина. Я продолжила:

— Подумайте сами. Полисы — это деревья. Они не могут убежать, не могут защититься. Они полностью уязвимы перед любыми нашими действиями. У меня создалось впечатление, что они как маленькие дети, они вообще ничего не могут нам противопоставить.

Хан медленно кивнул:

— Ты права. Если эта информация станет общедоступной…

— Начнется хаос, — закончила за него куратор Скариот. — Все захотят изучать их, общаться с ними. Сюда хлынут толпы исследователей, журналистов, просто любопытных.

— И это в лучшем случае, — добавила я мрачно. — А в худшем — найдутся те, кто захочет использовать их в своих целях, навредить им просто потому что они другие. Или даже уничтожить из страха перед неизвестным. Или увезти с родной планеты и продавать как диковинки вместе с переводчиками.

Профессор Сильва нахмурился:

— Боже мой, вы правы. Мы должны что-то сделать.

Я решительно кивнула:

— У меня есть предложение. Нам нужно добиться того, чтобы Церера была объявлена заповедником на государственном уровне. Полным, закрытым заповедником.

— Это… это серьезный шаг, — задумчиво произнесла куратор. — Потребуется вмешательство самых высоких инстанций.

— Именно, — согласилась я. — Но у нас нет выбора. Мы открыли разумную жизнь, совершенно новую для нас форму интеллекта. Наш долг — защитить ее.

Альфина вскочила:

— Я полностью за! Мы должны сохранить полисы в их естественной среде, без вмешательства извне.

Хан тоже кивнул:

— Согласен. Это единственный способ обеспечить им безопасность и возможность для дальнейшего изучения.

Профессор Сильва посмотрел на меня с гордостью:

— Юлия, вы не перестаете меня удивлять. Я поддерживаю вашу идею полностью.

Куратор Скариот встала:

— Я немедленно свяжусь с руководством Университета и Межпланетным Научным Советом. Мы должны действовать быстро.

Я почувствовала, как напряжение немного отпускает. Мои коллеги поняли. Они готовы бороться за безопасность полисов.

— Спасибо вам, — сказала я тихо. — Теперь я уверена — вместе мы сможем защитить этот удивительный мир и его обитателей.

Профессор кашлянул:

— Я хочу провести ещё испытания! Пойдёмте наружу! — словно маленький ребёнок, запросил профессор, сжимая в руках передатчик, как лучшую игрушку на день рождения. — Нам надо знать, о чём мы будем говорить на научном совете.

Мы все переглянулись и только вздохнули. Профессор, как самый увлекающийся и эмоциональный просто не могу терпеть. Ну как ему можно было отказать?

Мы покинули кураторскую базу и пошли по лесу небольшой группой — мы с Артемидой, профессор Сильва, Альфина и Хан. В руках у каждого по очереди побывал мой портативный передатчик-переводчик. Воздух был наполнен привычными запахом Цереры — сладковатым ароматом ванили.

— Давайте попробуем здесь, — сказала я, останавливаясь на небольшой поляне, слыша гудение и знакомые распевы.

Мы активировали устройства и замерли в ожидании. Через несколько секунд из динамиков раздался механический голос:

— Идут! Земля дрожит! Люди! Большие!

Мы переглянулись. Альфина не смогла сдержать улыбку:

— Они правда как дети, честное слово.

Я кивнула и попыталась начать диалог:

— Здравствуйте. Мы пришли петь песни с вами.

— Петь! Хорошо! Мы — петь вместе! — отозвались полисы.

Профессор Сильва нахмурился:

— Попробуйте задать им какой-нибудь вопрос, Юлия.

Я подумала секунду:

— Сколько нас?

Последовала пауза, потом передатчики ожили:

— Видим, люди, много, один старый. Другой старый, один средний, один маленький, другой маленький. Много! Страшно!

— А что вы еще видите? — спросил Хан.

— Большие! Двигаетесь быстро, как стрекозы! Мы не можем так!

Альфина присела на корточки, поднесла передатчик ближе к земле:

— А что под землей? Что вы чувствуете там?

— Вода! Корни! Нет солнца! Хорошо!

Я старалась не смеяться. У меня в голове ответы были стройными песнями, а через переводчик получалась какая-то несуразица. Ответы полисов были простыми, часто состояли из отдельных слов или коротких фраз. Они явно понимали нас, но их способ мышления был… иным.

— Они как вороны, или дельфины, — пробормотал профессор Сильва. — Разумны, но по-своему. Очень по-своему.

Я кивнула:

— Да, похоже на то. Но это не умаляет их значимости. Они просто… другие.

Мы продолжали задавать вопросы, пытаясь понять пределы их понимания. Полисы отвечали с энтузиазмом, но их ответы часто были нелогичными или неполными с нашей точки зрения.

— Вы знаете, откуда вы появились? — спросил Хан.

— Всегда были! Растем! Поём! Хорошо!

— А вы знаете, что мы прилетели с другой планеты? — поинтересовалась Альфина.

— Планета? Не знаем! Вы здесь! Это хорошо!

После нескольких часов общения мы решили сделать перерыв. Усевшись на поваленное дерево, мы обсуждали результаты.

— Это… не совсем то, чего я ожидала, — призналась Альфина.

Хан кивнул:

— Да, их интеллект явно отличается от нашего. Но это не делает его менее ценным.

— Верно, — согласился профессор Сильва. — Мы должны продолжать исследования. Кто знает, может быть, мы просто еще не нашли правильный подход?

Я смотрела на окружающий нас лес, чувствуя странную смесь разочарования, облегчения и восхищения.

— Вот поэтому им нужна защита, — сказала я наконец, — И, может быть, в этом и есть главное открытие. Мы искали человекообразных, а нашли — их. Разум может быть совершенно иным, чем мы привыкли думать. И наша задача — научиться понимать его, даже если он кажется нам странным.

Мои коллеги задумчиво кивнули. Мы еще долго сидели там, окруженные шепотом леса, пытаясь осмыслить наш первый настоящий контакт с полисами. Это было началом долгого пути к пониманию, но я чувствовала — мы на верном пути.

Интерлюдии

Процесс получения для Цереры статуса заповедника начался с интенсивной работы нашей небольшой группы ученых. Куратор Скариот, профессор Сильва, Альфина, Хан и я объединили свои усилия, понимая важность этой задачи.

Первым шагом стала подготовка подробного научного отчета. Мы с Альфиной провели бессонные ночи, систематизируя все данные о полисах и уникальной экосистеме Цереры. Профессор Сильва тщательно проверял каждый пункт, добавляя свои комментарии и наблюдения. Хан занялся техническими аспектами, разрабатывая планы по неинвазивному изучению и сохранению местной флоры и фауны.

Куратор Скариот взяла на себя роль связующего звена с внешним миром. Она начала серию переговоров с представителями Университета Деметры и Межпланетного Научного Совета, представляя им наши предварительные результаты исследований и аргументируя необходимость защиты Цереры.

Параллельно с этим мы с Альфиной занялись подготовкой информационных материалов для широкой публики. Мы создали серию увлекательных видеороликов и интерактивных презентаций, рассказывающих о чудесах Цереры и ее разумных обитателях.

Профессор Сильва и Хан сосредоточились на разработке юридического обоснования. Они консультировались с экспертами по межпланетному праву, изучали прецеденты и готовили проект законодательного акта о создании заповедника.

Месяцы напряженной работы привели к первым результатам. Межпланетный Научный Совет выразил заинтересованность в проекте. Это открыло двери для более серьезных переговоров на высоком уровне.

Нас с Альфиной пригласили выступить перед комитетом по экологии и сохранению планет. Наши страстные выступления и неопровержимые доказательства произвели сильное впечатление на членов комитета.

Последним этапом стало представление проекта на заседании Межпланетного Совета. Вся наша команда присутствовала на этом историческом событии. Наши совместные усилия, подкрепленные неопровержимыми научными данными и широкой общественной поддержкой, увенчались успехом.

После нескольких часов обсуждений и голосования, Церере был официально присвоен статус межпланетного заповедника. Это решение было встречено аплодисментами не только в зале заседаний, но и на научных базах Цереры, где наши коллеги с нетерпением ждали результатов.

Уставшие, но счастливые, мы обменялись радостными объятиями. Мы понимали, что это только начало долгого пути, но первый, самый важный шаг был сделан. Церера и ее удивительные обитатели были теперь под защитой закона, и у нас появился шанс на их сохранение и дальнейшее изучение.

Я сидела за своим рабочим столом, обхватив голову руками. Передо мной были разложены десятки распечаток с результатами анализов ДНК, графики и диаграммы. Я уже несколько недель пыталась разобраться в загадке, которая не давала мне покоя.

«Это просто не имеет смысла,» — пробормотала я себе под нос, в очередной раз просматривая данные. — «Ксеноген присутствует в ДНК практически всех долгосрочных исследователей Цереры, включая профессора Сильву. Но почему тогда только я могу слышать полисы?»

Я встала и начала ходить по комнате, пытаясь упорядочить свои мысли. «Что делает меня особенной? Что отличает меня от других?»

Я точно знала, что Хан и Альфина любовники и у них тоже был ксеноген. Значит, дело не в гормонах. Дело в чём-то другом.

Остановившись у окна, я посмотрела на серебристо-зеленый пейзаж Цереры.

«Может быть, дело не в самом ксеногене, а в том, как наш мозг использует полученные возможности передавать и получать информацию новым способом?»

Эта мысль заставила меня вернуться к столу и начать лихорадочно записывать. «Гипотеза: способность воспринимать полисов связана не только с наличием ксеногена, но и с индивидуальными особенностями мозга.»

Я продолжала размышлять о различиях между мозгом ученого, привыкшего полагаться на логику и факты, и мозгом человека с высокой эмпатией. «Возможно, ключ к разгадке кроется именно в структуре и функциях мозга,» — подумала я, делая заметки. — «У ученых, таких как профессор Сильва, фронтальная кора должна быть очень развита. Это объясняет их способность к абстрактному мышлению и анализу сложной информации. Но что если это развитие происходит за счет других областей?»

Я вспомнила о зеркальных нейронах и инсуле, которые играют важную роль в эмпатии. «Может быть, у людей с высокой эмпатией эти области более активны? Это могло бы объяснить мою способность воспринимать сигналы полисов.»

Я задумалась о роли миндалевидного тела и поясной коры в обработке эмоций. «Если эти области у меня более чувствительны, это могло бы объяснить, почему я так остро воспринимаю эмоциональные сигналы полисов.»

«Но как это связано с ксеногеном?» — я продолжала размышлять. — «Возможно, ксеноген создает потенциал для восприятия сигналов полисов, но реализация этого потенциала зависит от индивидуальных особенностей мозга?»

Я вспомнила о нейропластичности — способности мозга меняться и адаптироваться. «Что если годы интенсивной научной работы изменили мозг профессора Сильвы таким образом, что он стал менее восприимчив к эмоциональным сигналам? А мой опыт, напротив, развил области, отвечающие за эмпатию?»

Я откинулась на спинку стула, чувствуя, что нахожусь на пороге важного открытия. Это могло бы объяснить, почему не все люди с ксеногеном могут общаться с полисами. Возможно, нужен определенный баланс между логическим и эмоциональным мышлением.

Я почувствовала прилив энтузиазма. Это исследование могло не только объяснить мою уникальную способность, но и пролить свет на природу сознания и взаимодействия между различными формами разума.

«Возможно, это даже поможет нам лучше понять, как развивать эмпатию и межвидовую коммуникацию,» — подумала я, уже планируя эксперименты. — «Это может стать ключом к более глубокому пониманию полисов и, возможно, других форм внеземной жизни.»

Я встала, чувствуя прилив энергии и решимости. Впереди был долгий путь исследований, но я чувствовала, что нахожусь на пороге чего-то действительно важного. Это могло изменить не только наше понимание полисов, но и наш взгляд на природу разума и сознания в целом.

Я стояла у панорамного окна гостиницы на орбитальной станции Деметры, наблюдая за медленным вращением планеты внизу. Последние два года были настолько насыщенными, что я едва могла вспомнить, когда в последний раз позволяла себе просто остановиться и насладиться моментом.

Внезапно я почувствовала, как сильные руки обнимают меня сзади, и улыбнулась, узнав знакомый запах.

— Август, — выдохнула я, расслабляясь в его объятиях.

— Привет, звездочка моя, — прошептал он, целуя меня в макушку. — Как ты себя чувствуешь?

Я повернулась к нему:

— Честно? Немного странно. Кажется, я забыла, как отдыхать.

Август нахмурился, внимательно изучая мое лицо.

— Ты выглядишь уставшей. Когда ты в последний раз нормально спала?

Я попыталась вспомнить, но даты в голове путались.

— Э-э… на прошлой неделе? Может быть?

— Юлия, — вздохнул Август, качая головой. — Ты же знаешь, что нельзя так себя загонять. Пойдем, я приготовлю тебе чай.

Он взял меня за руку и повел в сторону наших апартаментов. Я позволила ему заботиться обо мне, чувствуя, как напряжение последних месяцев начинает отпускать.

В каюте Август усадил меня на диван и отправился готовить напиток. Я наблюдала за его уверенными движениями, чувствуя, как меня наполняет тепло.

— А как у тебя дела? — спросила я, когда он вернулся с двумя дымящимися кружками. — Ты тоже выглядишь немного уставшим.

Август сел рядом со мной, передавая мне чай.

— Последняя миссия была… непростой. Но давай не будем об этом. Я здесь, чтобы провести время с тобой, а не жаловаться на работу.

Я покачала головой, отставляя кружку.

— Эй, нет. Мы оба здесь, чтобы побыть друг с другом. Это значит, что ты тоже можешь поделиться тем, что тебя тревожит.

Он смотрел на меня несколько секунд, потом его плечи опустились.

— Ты права. Просто… иногда кажется, что чем больше мы делаем, тем больше проблем возникает, понимаешь?

Я взяла его за руку, нежно поглаживая большим пальцем.

— Понимаю. Поверь, я очень хорошо это понимаю.

Мы сидели так какое-то время, просто наслаждаясь присутствием друг друга. Потом Август встряхнулся и улыбнулся.

— Знаешь что? Давай устроим настоящие выходные. Никакой работы, никаких тревог. Только ты и я.

Я почувствовала, как на лице расплывается улыбка.

— Мне нравится этот план. С чего начнем?

— Как насчет долгого горячего душа, а потом закажем ужин и посмотрим какой-нибудь старый фильм или сразимся в шахматы?

— Ммм, идеально, ваше предложение принято! — промурлыкала я, чувствуя, как усталость начинает отступать. — Но только если ты присоединишься ко мне в душе.

Август рассмеялся, его глаза засветились:

— С удовольствием, моя дорогая ученая. С удовольствием.

Когда мы вставали с дивана, я поймала его за руку.

— Спасибо тебе. За то, что заботишься обо мне. За то, что ты есть.

Он наклонился и нежно поцеловал меня.

— Я просто буду рядом, Юлия. Всегда.

Когда мы расставались, Август обнял меня:

— Чем теперь планируешь заниматься? Опять собираешься потрясти всю Ойкумену? — пошутил он.

Я подняла на него взгляд:

— Ты как догадался?

Август заметно забеспокоился, переливаясь фиолетовым:

— Эй, что ты задумала? Это вообще безопасно?

Я спрятала лицо у него на груди и неразборчиво забормотала.

— Что? — спросил мой любимый. — Юлия?

— Я говорю, что теперь я займусь тем, что учёные ненавидят и презирают больше всего — сраной политикой.

— Что?! — вот теперь он забеспокоился по-настоящему. — Юлия, что ты собираешься вытворить?!

Я только вздохнула:

— Много чего, и мне понадобится твоя помощь. И других рейнджеров тоже.

…И это я ещё не сказала ему, что собираюсь проводить эксперименты на человеческом геноме и вообще (по возможности) заняться чудовищной, омерзительной, шарлатанской евгеникой…

На мониторе появилось изображение разгромленного мостика небольшого космического корабля. Обстановка выглядела хаотичной и напряженной.

Одна из женщин-рейнджеров лежала на полу, явно раненая. Вторая отчаянно отстреливалась из двух бластеров, пытаясь сдержать натиск нападающих.

Внезапно третья женщина в куртке рейнджера поднялась и сделала несколько шагов вперед, протягивая руки к вооруженной толпе. На ее лице было сосредоточенное выражение.

Произошло что-то необъяснимое — нападавшие внезапно замерли, а затем начали падать на пол, словно марионетки с обрезанными нитями. Стрелявшая рейнджер воспользовалась этим, быстро обезвредив оставшихся противников.

— Это что за цирковое представление? — спросил один из наблюдателей с явным недоумением.

— Это еще не все. Позвольте показать второе видео, — ответил второй, переключая изображение.

На новом видео был показан глайдер, несущийся через горный пейзаж. Камера снимала с приборной панели, показывая двух пассажиров — мужчину и женщину.

Женщина повернулась к мужчине и спокойно произнесла:

— Сегодня ты узнаешь, каково это грянуться с небес на землю.

Мужчина рассмеялся и наклонился к ней:

— И что ты сделаешь, радость моя? Удиви меня…

Женщина молчала, но через несколько секунд мужчина начал задыхаться, его глаза закатились, и он потерял сознание.

Женщина повернулась к камере, ее лицо было спокойным и решительным.

Оба видео были остановлены, а лицо женщины с них выделено и идентифицировано.

— Это молодой ученый Университета, Юлия Соколова, весьма известная своими открытиями в научных кругах, — пояснил показывающий видео.

Второй наблюдатель откинулся в кресле, задумчиво вертя в пальцах золотое писчее перо.

— Как интересно, — произнес он тоном, не предвещающим ничего хорошего для упомянутой особы.

Совсем ничего хорошего.