В тени чужих холмов

Глава 17

Девушка завернула домой. Не торопясь переоделась. Ружье, лесной нож, рюкзак, снегоступы. Пачка таблеток, шприц и ампулы, - это на крайний случай. Выпила жидкого чая. Выходить из дома мучительно не хотелось. Боль растеклась по всей левой стороне тела. Даже задняя поверхность бедра ныла и немела. Катрин еще раз обдумала план. Как и все идеи, что обычно приходили в голову отставному зеленоглазому сержанту, схема действий отличалась вопиющей наглостью и прямолинейностью. И как всегда, успокоив себя тривиальной мыслью, о том, что все гениальное просто,

Катрин принялась собирать приготовленные у камина поленья. На Бьер-Та заниматься топливом будет поздно. Щенок вертелся у ног. Вид ружья пса явно возбудил. Нет, братец, на сегодняшнюю охоту ты не пойдешь.

Все готово. Захлопнув багажник "Индейца", Катрин подошла к двери.

- Мы ничего не забыли?

Пес сунулся в щель приоткрытой двери, проверять. Катрин коварно поддала ботинком под мохнатый зад. Щенок оказался в доме, и девушка захлопнула дверь. Пес издал изумленный звук. Катрин сделала несколько шагов к машине. Изнутри дома донеслись глухие удары. Щенок целеустремленно вышибал дверь. Ничего, голова у него крепкая, дверь тоже, - сегодня Катрин была настроена безжалостно.

У выезда на шоссе девушка остановилась. Еще не поздно опомниться и передумать. Сейчас повернешь направо – к оживленному Нью-Бриджу, к госпиталю. В университете отличные врачи, там помогут. А еще лучше уехать подальше. В Эдмонте есть отличные клиники. И еще дальше…. Не будет же проклятый Бьер-Та тянуть призрачные руки за тысячи километров?

Катрин уткнулась лбом в рулевое колесо. После возни с дровами и машиной сердце никак не желало успокаиваться. Девушка, морщась, помассировала руку. Нечего здесь торчать, все равно ничего не высидишь.

Катрин выехала на шоссе и двинулась в сторону Соут-Куас.

По-крайней мере, с обязанностями разведчиков хаяда справились. Полицейский пикет стоял там, где и предупреждал Уоти. Разумнее всего, не доезжая до пикета, съехать в лес, оставить машину и проделать остаток пути пешком. Достаточно обойти копов по лесу, дальше можно без проблем шагать по расчищенной дороге до самого поворота к проклятому "памятнику индейской культуры и истории". Там и указатель есть, и шлагбаум. Катрин так бы и сделала. Но только не сейчас. Слишком далеко зашло. Слабость, холодный пот, а главное, - предающее хозяйку сердце. Физические нагрузки нынче явно неуместны.

Патрульная машина, (слава богам, одна), перегораживала шоссе. Другой патруль, наверняка, перекрывал проезд со стороны Соут-Куас. Но тот второй патруль сейчас волновал Катрин меньше всего.

"Индеец" не торопясь подкатил к полицейской машине. Катрин наблюдала как выходят двое в широкополых шляпах. Наверняка следующие кандидаты на госпитализацию. Торчать вдвоем на пустынной дороге, и в лучшие времена занятие не из приятных. Нервы у копов на пределе, нужно быть осторожнее, а то пальнут с перепугу.

- Проезд закрыт, мисс, - один из полицейских заглянул в джип. Лицо мужчины было серым, под стать низкому, плотно затянутому тучами, небу. Глубоко запавшие глаза, непонятно откуда взявшаяся щетина серебрилась на щеках. Патруль перекрывал шоссе лишь с десяти часов утра, но теперь и самим стражам порядка, и глядящей на них Катрин, казалось, что они вечно торчат посреди промерзшего асфальта.

- Что случилось офицер? Мне нужно проехать в Соут-Куас.

- Мне очень жаль, мисс. Разворачивайтесь. Трасса закрыта. Попробуйте двинуться через Нью-Бридж на Форт-Атаба, далее через перевал…

- Но это же почти триста миль?! Меня ждут в Соут-Куас.

- Ничем не могу помочь, леди. Разворачивайтесь пока не начало темнеть.

- Но, сэр, если я быстренько проскочу? Клянусь, мне просто необходимо проехать.

- Об этом не может быть и речи, - сипло сказал второй полицейский. Он утомленно опирался о капот вездехода. – Проезд закрыт даже для спецтранспорта. Уезжайте, мисс. Не стоит в такую дурную погоду путешествовать в одиночестве.

- Погода давным-давно испортилась, - пробормотала Катрин. – Значит, проехать никак нельзя?

-Вам уже сказали, мисс, - раздраженно сказал полицейский. – Не мешайте нам работать, - он хлопнул по двери машины.

Катрин пожала плечами. У нее оставался единственный довод. Джип сдал назад и резко остановился метрах в десяти. Полицейские недовольно шагнули к машине…

Девушка распахнула дверцу, и вскинула поверх нее ствол ружья.

- Стоять!

Катрин не раз приходилось самой оказываться под направленным на нее оружием. Крайне неприятное ощущение. Полицейским из лесной глубинки, если и приходилось испытывать подобные эмоции, то уж наверняка гораздо реже.

Стражи порядка замерли. Один успокаивающе выставил ладони:

- Мисс, не делайте глупостей…

- Не сделаю, - с отвращением сказала Катрин. – Во-первых, никаких переговоров. Во- вторых, поднимаем руки за голову. В-третьих, поворачиваемся спиной ко мне…

Полицейские покорно положили пистолеты на асфальт. Катрин отогнала безоружных копов подальше в снег. Открыла багажник полицейской машины, бросила туда пистолеты, дробовики из салона, выдернутый из рации провод с микрофоном. Проверила, надежно ли захлопнулся багажник. Держать "ремингтон" в одной руке было тяжело. Катрин чувствовала себя усталой, равнодушной, занимающейся идиотским, никому не нужным делом.

- Вы нарушаете закон, мисс. Будьте благоразумны, положите оружие, - сказал один из полицейских.

Второй, переступая во влажном снегу, нелюбезно добавил:

- Тебя через час арестуют, идиотка.

- Заглохни, - Катрин качнула стволом, - наберут на работу хамов деревенских. И о чем ваш шериф думает? Смотреть на меня внимательно…

Ключи от полицейской машины описали высокую дугу и канули в сугроб метрах в пяти от дороги.

- Не торопитесь, а то вовсе затопчете, - предупредила Катрин, садясь в свой джип.

Она по обочине обогнула патрульную машину, притормозила…

Полицейские выбирались из сугробов, намереваясь приступить к поискам ключей.

- Господа офицеры, - окликнула их девушка.

Полицейские мрачно, но без особых эмоций посмотрели на преступницу. Изнурительный страх, испытываемый ими последние часы, притупил все остальные эмоции. Даже на угрозу оружия мужчины реагировали слабо. "Ремингтон" был привычным дробовиком 12-го калибра, а людей мучили ведения пострашнее.

- Вы бы отъехали ближе к "Миле". Какая разница, где перекрывать это дурацкое шоссе? Кстати, я пошутила, - Катрин подняла ствол ружья к серому небу, нажала на спуск. Незаряженный "Ремингтон" клацнул вхолостую. – Глупая шутка, правда? Ну, уж извините…

Патрульная машина давно скрылась за поворотом. По обеим сторонам шоссе тянулся беспросветный лес. Чуть подтаявший снег стал таким же серым и тяжелым как низкое небо. На одинокую девушку давило всё: темные ели и сосны, заросли кустарника, похожего на жутко спутанную колючую проволоку, пустая и черная, окаймленная бесконечными валами снега, лента шоссе. Хоть вовсе зажмуривайся. Катрин дышала мелко и неровно, - каждый глубокий вдох отзывался болезненными толчками сердца. Две таблетки, чуть позже еще одна. Девушка запила лекарства минеральной водой, с отвращением вытерла мокрый подбородок. Печка машины работала во всю, но спине было холодно. Шоссе начало мутнеть, поплыло. Пришлось остановиться. Катрин обессилено оперлась о руль. Кожаная оплетка рулевого колеса даже сквозь шапочку давила на лоб. Неожиданно подкатила тошнота. Девушка открыла дверцу, сплюнула. Не слюна, а желчь, густая как клей. Еще один короткий приступ, Катрин пережила не шевелясь.

Вспомнилось первое знакомство с "Двумя лапами". Вот уж где поблевали, так поблевали. Весело было, не то что сейчас. Что бы подумали тамошние обитатели, узнав что доблестная леди-хозяйка умирает от страха перед мутными и необразованными призраками?

Стало чуть легче. Катрин с трудом дотянулась до брошенного на заднее сидение ружья, принялась заряжать. Возня с оружием всегда успокаивала, но сейчас девушка просто тупо набивала "Ремингтон" патронами. К чему это все? Ни картечь, ни тяжелые 30-граммовые пули, сейчас не помогут. Патрон не лез в ружье, - ну, да, - магазин полон. Катрин машинально спрятала оставшиеся патроны в карман. Сердце ныло все сильнее и сильнее. Боковое зрение уверяло, что на опушке, у огромной ели со сломанной верхушкой, кто-то стоит. Челюсти заболели – так пришлось напрячься, чтобы заставить себя посмотреть прямо туда. Да, стоят двое. Нет, никого там нет. И быть не может.

Сердце, словно ведя с кем-то ожесточенный спор, неровно колотило то в ребра, то в горло. Ладно, спорит пока, и ладно. Хуже будет, когда согласится. Вперед, леди, или вы уже никуда не успеете. Смотрит сейчас на тебя кто-то, или нет, - значения не имеет. Здесь только ты и давно мертвый Бьер-Та…

Дыхание хриплое, как будто бежала. Нет, уже отбегалась. Катрин сидела в машине. Впереди поворот, яркий шлагбаум, рекламный щит, полузалепленный липким снегом. "Исторический парк "Холмы Бьер-Та". Охраняется федеральным законом и законом провинции…". Дальше много мелкого шрифта, читать который нет ни малейшего желания. "Для организации экскурсий обращаться – Соут-Куас, телефон…".

Угу, сейчас обратимся.

Катрин вылезла из джипа. Ноги подгибались в коленях. Главное, - дышать мелко-мелко, не тревожа нервничающее сердце. Девушка подержалась о крышу автомобиля, осторожно достала из багажника топор. Замок на шлагбауме висел чисто символический. Хорошая страна, мирная. Если бы в ней еще бы не было столь дьявольских местечек... Удары металла о металл гасли, не успевая долететь до ближайших деревьев. Еще и глухота. С третьего удара замок слетел и канул в снег.

Тишина. Шоссе молчало, снег молчал. Только верхушки елей чуть покачивались, осуждая незваную гостью. Сюда, к заснеженной земле, ветер не приближался, - брезговал.

Тишина-то какая. Только собственное частое и громкое дыхание. Взмахи топором не прошли даром. Сердце истерично трепетало у горла. А ведь ты не дойдешь. Стенокардия только предупреждение. Возможно, последнее…

Нитроглицерин еще помогал. Маленькие мускулы с чудным античным прозвищем "миокард" держались. Зря, что ли их столько тренировали? Забавно, - оказывается, ты бегала, плавала и прыгала, чтобы в нужный день хватило сил доковылять до кладбища.

С застывшей улыбкой, Катрин забралась в машину. Как здесь тепло. Девушка взялась за руль, но тут сердце так сдавило, что пришлось замереть с открытым ртом. Даже охнуть сил не хватило. Нет, еще не конец. Катрин осторожно вздохнула. Нужно покашлять, наукой не доказано, но говорят, помогает. Собственное кхекание в тишине звучало так странно, что девушка, морщась потянулась к ключу зажигания. Джип заурчал, сразу стало спокойнее. Исчезли тени безмолвно ждущие у ближайших деревьев.

Машина ползла по ребристой накатанной колее. Вчера по дороге прошел вездеход, и должно быть не один. Андерс со своими людьми вывозил тело. Или несколько тел? Когда погибли люди шерифа? Может быть, и Кеш тоже мертв? Какая разница? Думай, как бы ничего не напутать с ритуалом. Обидятся Вожди.

На этот раз сердце предало так неожиданно, что окаменевшая девушка не успела среагировать. Джип соскочил с колеи, недовольно урча, пополз по снежной целине, пока окончательно не увяз.

Через несколько минут Катрин поняла, что все еще дышит.

Машина глубоко засела в сугробе. Катрин смотрела как тает снег на теплом капоте. Пора выходить. Собственно, на сто метров ближе или дальше значения не имеет. Все равно по колее вездехода двигаться нельзя. Уведет в сторону, а двигаться следует на самую вершину холма. Пустошь Бьер-Та начиналась сразу за узкой полосой леса, но пока девушка не решалась даже взглянуть в ту сторону.

Ботинки погрузились в снег как в болотную топь. Катрин с трудом сделала шаг. Сил не было. Абсолютно. Ты даже до багажника не дойдешь. Мелкими старушечьими шажками Катрин двинулась в обход бесконечной машины. Глубокая плотная боль в груди уже не стихала ни на секунду. Багажник поддался с трудом. Катрин потянула к себе рюкзак, связку дров. По щеке покатилась теплая капля. Плачешь? Ладно, чего уж теперь. Сил осталось как у пятилетнего ребенка. Можешь чуть-чуть сопли распустить. Все равно никто не видит, а те, кто видит, смеяться не станут. Не умеют они смеяться.

Дотянуться до ружья, оказалось задачкой потруднее. Катрин чуть-чуть передохнула. Таблетки таяли под языком, но действовать нитроглицерин перестал. Сердце продолжало свой сумасшедший танец. Вот же безмозглый орган. Потерпел бы еще немножко…

Катрин принялась подвязывать снегоступы…

Рюкзак, связка сучьев, "ремингтон", - сначала казалось, что весь груз никак не удержать. Ноги-то и собственное тело едва держали. Шаг, другой… Плетенье "лыж-ракеток" цепляло снег. И ходить ты разучилась...

Джип остался за спиной. Машина увязла глубоко. Без посторонней помощи, скорее всего не выбраться. Возвращаться придется другим способом. Возвращаться не придется. Теперь Катрин осознавала это совершенно точно.

Левый локоть странно онемел, из него словно вытянули нитки нервов. Рука еще гнулась, но вместо сустава вставили протез. Снегоступы проминали влажный снег. Весна близко, но не для тебя. Зато можешь гордиться каждым шагом. Девяностолетние старушки редко шляются по снежной целине.

Катрин двигалась напрямик через лес. День, так и не начавшись, угасал. С каждой минутой серый свет тускнел. Тени двигались следом. Катрин машинально прислушивалась, но под призрачными мокасинами снег не скрипел. Впереди деревья поредели. Ну, вот…. Осталось немного. Можешь успокоиться, - выбора у тебя никакого нет. Сердце выкинуло новый фокус, - сжалось и замерло. Катрин с ужасом почувствовала, какое оно маленькое, замершее и неподвижное.

Стукнуло, снова пошло. Поломанный, но еще кое-как тикающий механизм. Тени встали вокруг, почти вплотную. Ждали. Катрин ощутила приступ ненависти. Не убивают, мучают, суки пустые. Прислонившись рюкзаком к древесному стволу, сунула в рот пару таблеток. Нитроглицерин не помогает, и черт с ним. Есть средства и посильнее. Не зря лекции слушала.

Еще десять шагов. Еще двадцать…

Бьер-Та… Пологая возвышенность. Крутые спуски к ручью и реке только угадываются. Там уже сгустилась темнота, а над вершиной-пустошью еще плывут клочья белесого света. Поле холодных чудес в стране мертвецов. Иди. Вон там вершина. Наметь ориентиры, ближе всё будет казаться плоским и одинаковым.

Воздуха не хватало. Катрин дышала только ртом. Крошечными глоточками. Чуть глубже в легкие, и сердце возмущенно прыгало, резало болью. Девушка сняла с плеча ружье. Надо было бы повесить на ветку, но сейчас правильнее сэкономить силы. Катрин поставила оружие под дерево. Прости "ствол", придется тебе ржаветь в неуютном месте. Не обижайся, сам понимаешь, сейчас дурной хозяйке нужнее дрова.

Чмокал и лип к снегоступам снег. Каждый шаг казался последним. Тупо и обреченно ныло всё: суставы и кости, костный мозг, кожа и волосы. Сердце скупо и неровно гнало густеющую кровь. Тени угрюмой вереницей тянулись следом, другие обступали со всех сторон, встречая живую гостью. Катрин не смотрела. Шаг, еще шаг. Главное, - следить, чтобы носы снегоступов не цепляли снег. Все равно что и кто тебя окружает. Ты не можешь себе позволить отвлекаться.

Здесь? Ориентиры сгинули. Основная масса могил таилась под снегом дальше по склону. Уоти говорил, что нужно держаться ближе к центру холма. Желательно выйти на самое высокое место. Катрин глянула прямо сквозь тени, обвела взглядом снежную пустоту. Зубчатая стена леса, казалось, отдалилась и теперь темнеет за многие километры отсюда.

Полсотни мучительных шагов. Девушка села в снег. Сердце играло с кем-то в прятки. Катрин уже поняла, что маленький насос отныне будет жить своей жизнью, и с этим ничего не поделаешь. Поменять бы его на что-нибудь большое, надежное, с грубыми шестеренками и крепкими заусенчатыми поршнями.

Тени обступили плотнее. Катрин старалась не смотреть, но все равно видела бахрому на мокасинах, тусклый блеск нашитых бусин и игл дикобраза. Сквозь замшу и украшения проглядывал снег. Ну и что? – девушка все равно могла рассмотреть каждую складку, каждый узор призрачной обуви.

Катрин собралась с силами и встала. Нужно утоптать место для костра. Жаль, что мертвые не оставляют следов, было бы полегче. Сердце на движения и усилия уже не реагировало. Редкие судорожные удары, испуганная дробь. Сейчас-сейчас, подожди. Сделаем укол. Вряд ли поможет грубый допинг, - любой бы врач был против. Но врачей здесь нет. Ты одна.

Зажигалка, как ни странно, послушалась. Огонек сверкнул дивно ярко, - казалось, он виден и в Нью-Бридже. Занялись голубоватым пламенем таблетки сухого горючего, затем и дрова. Катрин без сил села на рюкзак. Ну, вот и все. Дошла, почти все сделала. Еще немного. Постарайся, боец. Катрин замерзла так давно, что снимать куртку было вовсе и не страшно. Пока возилась со шприцем и жгутом, тени плотно обступив, наблюдали. Застарелая ненависть мертвых девушку уже не трогала. Совсем скоро она отправится в тот мир, и, пусть боги или кто там есть, помогут встретиться с древними вождями в честном бою. Есть что проорать в размалеванные лица.

Игла вошла в тело как в дерево, к счастью не сломалась. Катрин выдавила в себя содержимое шприца. Никаких ощущений вслед за инъекцией не последовало, разве что дышать стало чуть легче. Девушка бросила пустой шприц в снег, принялась равнодушно натягивать куртку. Непростое занятие, когда собственное тело твои намерения игнорирует. Всё, больше ты не можешь ничего сделать. Еще остались таблетки, но пользы от них, как от горсти семечек. Сидеть ровно неудобно, согнуться к костру не дает боль. Сердцу тесно в грудной клетке. Огонь лизал поленья. До утра топлива не хватит. Да и не нужно. Тебя самой "не хватит" значительно раньше. Как тихо. За спиной, впрочем, как и во все стороны, простирался безлунный безжизненный мир. Миллионы призраков неприкаянно бродили среди темных лесов и промерзших гор. Ненависть и жажда мести, злоба умерших на умерших, наполняли мир.

Девушка подумала об убитых ею. Много. Разные страны, разные времена, разные люди. Ненависти Катрин к покойным не испытывала. Раскаяния, впрочем, тем более. Осталась ли ненависть у них? Скоро узнаешь. Нет, сейчас думать о врагах не хотелось. За грань ушли ведь не только враги…

От мертвых мысли перешли к живым. Катрин грела ладонью сердце. Поломанный моторчик жалобно бился в пальцы. Неровные точки и паузы. "Морзянка". Телеграфисткой Катрин была никудышной. Кроме "sos" ничего не помнила. Сердце жаловалось, но хозяйка ничем помочь уже не могла. Боль растекалась все шире…

Не думай, если не можешь помочь.

Спина, шея чувствовали бесплотные прикосновения. Катрин не поворачивала головы. Когда останавливается сердце, иррациональное вовсе перестает волновать. Сидела в окружении мертвых вождей, скупо подсовывала в огонь поленья. По щекам медленно текли слезы. У, как оказывается девчонке жалко себя. Столько не успела. И "Две лапы", и живой веселый лес, и теплое солнце, и Блоод со своим еще не родившимся малышом, и сварливая Ингерн с мужем, и делающая "свечу" над речной водой пятнистая щука.… Как жалко всё это оставлять. И главное, - Фло. Так и не найденная, не узнавшая что её никогда не смогли забыть. О, боги, позволено ли на том свете трахаться и любить?

Сзади надвинулась широкая тень. Девушка почувствовала как зашевелились волосы на затылке. С трудом повернув шею, сказала в смутное лицо:

- Отстань, вождь. Еще не время.

Индеец смотрел провалами глаз. Под разодранной курткой зияли резаные раны. Прямо на них рваными сухожилиями спускались нити ожерелья. За поясом вождя торчал томагавк с узким и темным клювом-лезвием. Резко сказанные слова отозвались усилившейся болью. Не дыша, девушка сосредоточила туманящийся взгляд на индейском оружии, похожем на сувенир. Морщась, прошептала одними губами:

- Мне жаль. Вы все были достойны лучшего.

Индеец вглядывался в ее глаза, требуя ответа за забытые вековые грехи, совершенные бледнолицыми, чернокожими и желтокожими пришельцами. Отвечать за толпы эмигрантов и завоевателей девушка не могла. Духи, между прочим, глупы. Смотреть снизу вверх было трудно, Катрин опустила голову, пододвинула в огонь головню. Свет костра делал фигуры вокруг костра совсем прозрачными. Костер не грел. Ноги казались ледяными. Хотелось подвинуться еще ближе к костру, но девушка боялась шевельнуться. Сердце вздрагивало и покачивалось в неустойчивом равновесии.

Сначала двинулись тени, потом Катрин сама почувствовала что пора. Уже без необходимости глянула на часы, - 2:30. Час Тьмы, как считают мудрые хаяда. Катрин успела пододвинуть в костер последние поленья. Ощутила спиной прикосновения многих рук. Дернула локтем, рывком встала на ноги. Застонала, шатаясь на слабых ногах. Говорить пришлось полусогнутой, придерживая левой рукой бунтующее сердце.

- Вожди, я хочу обратиться к вам, - не говорила, а хрипела Катрин.

Наставления Ноя Уоти из головы вылетели, остался лишь смысл того, что требуется сказать.

– Люди с белой кожей вновь нарушили ваш покой. Теперь они сполна наказаны. Народ хаяда, ваши потомки, и вожди города белых, и я, сержант и леди, ныне носящая фамилию Бёртон, разделяем ваш гнев и безмерно сожалеем о случившемся. В знак примирения примите жертву и простите всех ныне живущих на вашей земле…

Катрин вынула из кармана куртки кожаный мешочек, вытряхнула над огнем. Костер затрещал, взлетели голубые и малиновые искры, пахнуло сухими травами, летним зноем, ягодами и удачной охотой. На миг на душе стало легче, даже сердце удивленно стукнуло.

- Простите нас, Преданные вожди. Воины-хаяда помнят подвиги своих предков. Все осквернители мертвы. Воины-хаяда смыли позор кровью, - Катрин возилась с пакетом из супермаркета.

Плотная упаковка не поддавалась ослабевшим пальцам. Девушка вытащила нож. Содержимое пакета не успело окончательно промерзнуть. Катрин подняла на ладони кусок прохладного мяса. Левый желудочек, правый желудочек, митральный клапан, синусно-предсердный узел… Центральный узел организма, а на вид просто мертвое мясо весом под 350 грамм. Только хозяин этого мяса умер не от некроза сердечной мышцы…

- Оренда[31] свидетель, что я не лгу. Ваши дети и соседи ваших детей больше не посмеют нарушить покой Бьер-Та. Жертва принесена, я разделяю ее с вами, и прошу о снисхождении, - Катрин впилась зубами в упругое холодное мясо.

Откусить оказалось трудно, но девушка справилась. Кусок с трудом скользнул в горло. Катрин швырнула остаток мертвой плоти в огонь и с силой провела окровавленной ладонью по своему лицу. Нужно было нанести раскраску на лоб и щеки, но видят боги и духи, сил на это уже нет.

Тени метнулись к костру. Девушку повело, закрутило. Прикосновений она не чувствовала, но мир вертелся все быстрее. Множество лиц темными провалами глаз заглядывали в лицо живой гостье, беззубые рты вопили, требуя, ненавидя и торжествуя. Боль разрывала грудь.

- А-амбе! - прохрипела Катрин, валясь в снег.

Как холодно. Катрин, дрожа, смотрела в беззвездное небо. Поднять руку, отодвинуть рукав, и посмотреть на часы казалось непомерно тяжким трудом. Уже все равно. В груди боль увядала, дело было не в ней. На смену боли пришло онемение. Сердце отсчитывало удары, но каждый из них мог стать последним. Катрин спокойно приняла этот последний сигнал сдавшегося тела. Хорошее было тело. Конечно, дело вкуса, но самой Катрин нравилось. Не капризничало, и кое-что могло. Представилось, как её (нет, уже его – тело) будут фотографировать в морге. Наверное, фото тату попадет в какую-нибудь коллекцию. Можно надеяться с плеча рисунок не срежут. Хотя кто знает эти провинциалов. Родных и близких у умершей нет. Кому достанутся амулеты? Может быть, Уоти позаботится, если сам сумеет выкарабкаться из госпиталя?

Рука как мерзлое полено. Катрин нащупала на шее амулеты. Дерево ожерелья чуть заметно грело пальцы. Вот хорошей девочке Дики выпала теплая смерть. И короткая. А ты так и будешь морозить задницу? До завтра тебя не найдут, и до послезавтра. А если пойдет снег? Через неделю ты будешь выглядеть как тот Оци из неолита, найденный в Альпах.

Кажется, это и есть самый великий подвиг в твоей жизни. Катрин стояла уже на четвереньках, и поражалась своему упорству. Костер краснел угасающими углями. Вокруг никого не было. Девушка слабо чувствовала взгляды издали. На могилы Бьер-Та возвращалось двухвековое мертвое спокойствие. Нет, еще не мертвое.

Согнутый, прижимающий обе руки к груди, человечек шаг за шагом удалялся от черно-багрового пятна кострища. Улитка на снежном холме. Как нелепо. Тебе не дойти и за год. Нет у тебя ни года, ни дня. Снегоступы цепляют, пашут снег. Срезать бы ремни, да нож остался у костра. Костер умер, а ты еще нет. О, еще один великий подвиг. Здесь все умирают не победив. Цель – просто пережить кого-то.

Например, несколько поленьев.

Хочу домой. Хочу увидеть закат с башни, хочу сесть в свой старый челнок. Хочу грести по течению и слушать всплески в камышах. Хочу хоть раз заглянуть в вишневые глаза.

Не в этой жизни. Сердце гаснет как костер. Рассыпаются, пощелкивая последние угли.

Шагай. Война - это движение. Умри в бою.

Движение ради движения. Существо, покачиваясь, топталось почти на месте. Ноги бессильно подгибались. Чувств уже не осталось. Только упрямство. Месить снег под ногами. Не думать. Идти по своим следам. Значит, ты уже умирала? Раз возвращаешься к своей смерти?

Катрин обнаружила рядом с собой дерево. Ага, можно упереться лбом. Стоять легче. Еще легче упасть. Но снег такой холодный. Осторожное дыхание с тихим свистом выходило из легких. Сердце не билось, только неровно и мелко вздрагивало. Напоследок и ему, родненькому, стало жалко хозяйку. Все-таки старые знакомые. Сквозь холод в ноздри пробился запах смолы с соснового ствола. Придет лето, здесь будет щедро пахнуть хвоей и грибами, будут жужжать насекомые, и светить настоящее солнце. Но тебе в другую сторону…

Снег цепляет за ноги. Покачиваются темные деревья вокруг. О, боги, сколько же сил нужно человеку чтобы просто держаться на ногах? Никогда об этом не думала. По спине ползет холодный ручеек пота. Очень холодный, холоднее снега. Когда ты упадешь?

Сейчас.

Снегоступ зацепился, Катрин повалилась на колени, последним усилием удержав себя от падения лицом в снег. Кажется, все. Сил встать не хватит. Сердце решило, что двадцать лет вполне достаточный срок, и пора завершать неплодотворное сотрудничество. Жаль, до дня рождения оставалось всего ничего.

Темные деревья кружились все быстрее. Катрин уперлась в снег рукой. Правая ладонь все еще безнадежно прижимала, защищала, под курткой остывающее сердце.

Откуда-то из глухого далека, просочился шорох. Мелькнула четвероногая тень. Забавно, тебя сразу и сожрут. Может быть, еще заживо. Пушистый шар радостно скакал вокруг. Гордость от долгого, сквозь всю ночь, но не напрасно проделанного пути так и распирала зверя. Глубокая царапина на порезанном об оконное стекло ухе давно запеклась.

- Чего пришел, дурак? Тебя только не хватало, - беззвучно прошептала девушка.

Пес быстро лизнул ее в лицо. Язык у него был горячий, длинный. Катрин невольно моргнула. Пес лизнул ее в другую щеку.

- Ага, целоваться будем на прощание.

Щенок был согласен целоваться. Все скакал вокруг, забрасывая комками снега. Катрин охнула, - лобастая голова пса стукнула ее в задницу, чуть не повалила.

О, боги, и помереть спокойно не дают. Соседство живого, пусть и бестолкового существа было приятно. Только как умирать, когда по тебе прыгает развеселившийся зверь?

Встать… Шаги медленные как те зимние дни. Ты уже зомби. Пес отбегал на несколько шагов вперед, возвращался. На морде удивление. Почему так медленно?

Впереди темнел силуэт джипа. Перебираясь через сугроб в кювете, Катрин все-таки упала. Сердце дрогнуло и встало. В глазах стремительно сгущалась муть. Озабоченный пес закружился вокруг, не понимая игры. Запрыгнул на спину. Девушка вздохнула. Щенок нетерпеливо дергал за рыжую опушку капюшона. Катрин задышала. Набившийся в ноздри снег медленно таял. Хватило сил доползти до машины. Двери девушка не запирала, но открыть даже двумя руками было нереально. Щенок раздраженно рычал рядом. Замок поддался, девушка стукнула себя дверцей по лбу. Жалобно застонала, хотя боли не было. Ничего не было. Мозг не желал ни о чем заботится. В забытье Катрин заползла на чуть теплые сидения. Если ты не сдохла, то что-то обязана делать… "Гражданский" нож спрятан под сидением... Серрейторное лезвие пилило неподатливые ремни снегоступов... Пес топтался по сиденьям рядом, лапы увесисто наступали на человеческие колени. Четвероногий тоже предпочитает тепло... Да, дверь можно закрыть… Подголовник жмет на затылок, глаза девушки закрыты… Покой… Сердце, сломанный метроном, считает последние такты. Щенок лезет на колени. Он большой, от него тесно. Шерсть холодная, но в глубине прячется тепло. Руки машинально обнимают хвостатого…

Последний толчок сердца. Ты умерла…

Замерзнет ведь дурак. Хотя у него шерсть и гены полярных предков. Залез в мышеловку…

Мертвая рука тянется, поворачивает ключ зажигания. Джип недоуменно, неуверенно фыркает, но заводится. Последнее что слышит Катрин в этой жизни – отчаянный вой обиженного, оставленного пса.