Уйын Полоза Книга вторая

Глава 30 Переменчивая судьба

Два, три выстрела, не обязательно точных, не обязательно в цель, главное, что бы они слышали, главное, что бы они видели, главное, что бы они чувствовали, главное что бы они не забывали.

Выстрелить, пошуметь, а затем бежать дальше. Бежать не спеша, не отрываясь от погони, но так, чтобы стволы деревьев прикрывали спину, ведь за ореками и менквами следуют люди, а у них есть то оружие, которое издали может прервать этот затянувшийся бег Художника. Этого допустить нельзя. Он теперь в ответе за тех, кто ему доверился.

Он обязан выжить, и не потому, что боится смерти, ему давно уже плевать на собственную жизнь, даже поиски жены отодвинуты на второй план, они подождут, сейчас есть дела поважнее. Он обязан выжить для того, что бы отомстить. Отомстить не потому, что на противоположной стороне враг, это как раз не важно. Врагов у Максима было много и раньше, но он не хотел им мести в те времена, он солдат и привык воевать с теми, кто по другую сторону и кто готов убивать, к ним он не испытывал подобных чувств, они просто делали свое дело, как и он делал свое. Они просто выполняли приказ. Здесь же совсем другое.

Те, кто теперь противостоят Художнику в этой локации не могут называться людьми. Это даже не звери. Звери не делают подобного. Это мрази, для которых нет ничего святого в жизни. Твари, мучившие и лишившие жизни его лучшего друга, садисты и извращенцы стирающие разум, превращающие человека в раба и унижающие того, кто уже не может сопротивляться. Они должны ответить за все. Они должны умереть.

Память Угрюма —это боль, страдания и смерть замученных у столба пыток и на раскопках, принесенных в жертву похоти извращенного безнаказанностью разума, взывают к мести. Художник обязан исполнить последнюю волю этих людей. Теперь это стало смыслом его жизни, все другое подождет.

Пуля взорвала кору над головой. Он пригнулся и перекатом ушел за ствол другой березы, сменив позицию. Надо быть внимательнее, не время сейчас для размышлений, нельзя отвлекаться, он слишком близко подпустил врага, и по этому немедленно следует сделать рывок и выйти из-под обстрела. Еще не время умирать, у него много дел.

Впереди горная гряда перекрывающая выход из локации, ее уже видно, а справа, немного дальше, не очень широкая, но глубокая и быстрая река, и только в одном месте через поток, перекинуто бревно.

Ойка подробно описал всю дорогу к этому месту. Спасибо ему за все. Дед конечно вредный, но правильный. Мост не далеко, а там надо будет перебежать на другой берег и скинуть в воду бревно, подготовленное лесным дедом для отхода, отрезав погоне путь. Для этого даже приготовлена жердина, как рычаг для совершения действия, которое не под силу голым человеческим рукам. Все продумал Ойка, и все подготовил. Когда только успел?

Ну а пока немного пострелять, в сторону врага. Позлить. Менквам с ореками это безразлично, они даже не дрогнут, как бежали, так и будут бежать, а вот люди залягут, вжавшись в землю, им страшно, ведь слава у Художника жуткая. Он не промахивается. Он несет смерть.

Вот только Максим и не думал прицеливаться, он припугнул короткой очередью «Свидетелей смерти», выскочил из укрытия и бросился наутек, петляя как заяц, между стволов деревьев.

Всю ночь он водит за нос по лесу погоню, всю ночь бегом. У нормального человека давно бы закончились силы, а он словно создан из железа. Бежит легкой трусцой, постреливает изредка экономя патроны, и не разу еще сам не подставился. Может он уже и не человек вовсе? Кто его знает, этот Уйын с его извращенной фантазией. Что он может сделать с человеком неизвестно. Ни кто не изучал, институтов нет, а редкие, забрасываемые сюда ученые, или гибнут, или занимаются выживанием, плевав на науку.

Ночь уже растворялась в сером небе набухающих дождем облаков, медленно наливаясь хмурым утром. Мелкие, холодные капли приятно холодили разгоряченное бегом лицо. Нет, он не уйдет просто так, это слишком гуманно к тому, кто не достоин жизни. Сейчас Максим пусть и немного, пусть и не всем, но отомстит. Это будет маленький аванс, а все положенное он отдаст потом, когда вернется подготовленным.

Вот уже в пелене дождя, больше похожего на пыль, проявились более отчетливые, чем прежде контуры горной гряды. Темные силуэты скал на фоне темного неба, хмурые великаны, в хмурой пелене рассвета. Как только они умудрились не слиться в одно, в серое, в холодное целое, в одно безликое ни что — непонятно. Очередная загадка Уйына, которую вряд ли кто-то, когда-то разгадает. Да в общем-то Художнику нет до этого никакого дела. У него сейчас другая задача.

Он резко забрал в лево, немного отбежав в сторону, в надежде сбить преследующих его нелюдей со следа, затем развернулся и рванул по широкой дуге за спину погоне. Через четыреста ударов сердца он их нашел.

Они даже не скрывались и не пытались что-то рассмотреть впереди себя. Они уверены, что жертва где-то далеко впереди, убегает преследуемая жуткими созданиями Полоза. Четыре воина Строга, легкой трусцой бежали по следу Художника, отдалившись от основной погони. Нельзя быть такими самоуверенными, за это можно поплатиться.

Максим злорадно улыбнулся.

Три плевка раскаленным свинцом и как следствие, три агонизирующих трупа, на устланной опавшей, подгнившей листвой земле. Еще один «Свидетель смерти», увидев гибель товарищей, быстро нырнул за ствол дерева, и затих. Он уже не боец, его страх чувствуется даже физически, он практически витает в сыром, наполненным дождливой взвесью воздухе. Пусть он и боится, но смело идти на сближение так же не стоит, это опасно, загнанная в угол крыса в отчаянии кидается, без шансов на победу, на своего врага.

— Эй, парень! — Срывающийся от ужаса голос, неожиданно раздался из-за дерева. — Давай договоримся. Я тебя не видел. Ты просто уйдешь. Только не стреляй.

Максим ни чего не ответил, он не собирался никуда уходить.

— Ну что тебе стоит? Я тебя не трону, и ты меня не трогай. — Он едва не плакал. — Хочешь я автомат выкину. Ты только слово дай, что не убьешь! В Бурге все знают, что ты держишь слово.

Максим снова не ответил.

— Ну чего ты молчишь? Я не хочу воевать, меня заставили.

Максим молчал.

— Ты ведь честный человек, и не станешь стрелять в безоружного, — он уже почти выл. — Смотри, я кидаю автомат и выхожу с поднятыми руками, я безоружен. — Из-за дерева вылетел «Калаш». — Я уже выхожу, — появилось в начале бледное, перекошенное лицо белобрысого, молодого парня, а потом и он сам. — Не стреляй, я сдаюсь. — Он поднял руки вверх.

Максим пристрелил его, и сделал это с ледяным спокойствием. Он убил не человека, он убил оболочку потерявшую душу, и заполненную мразью. Жестоко? Может быть и так, вот только и взбесившихся собак пристреливают, ведь они неизлечимо больны. И это людское подобие вышедшее из-за дерева, трясущееся от страха, то же больно. Больно безнаказанностью к свои поступкам, оно уже вкусило плод превосходства над себе подобными, и вылечиться от этого не сможет. Как только обстоятельства изменятся, и ничего не будет ему угрожать, он продолжит жить, убивать и унижать того, кто слабее и не может ответить, как и прежде.

Художник собрал магазины, калибр тот же, и они ему еще пригодятся. Посмотрел задумчиво на трупы, брезгливо сплюнул и отправился легкой трусцой в сторону приготовленного Ойкой перехода через реку. Он сделал все, что смог, и даже больше, пора возвращаться, надо еще очень многое подготовить, со многими договориться, многих убедить, прежде чем вернуться.

Разочарование, это страшное чувство. Больно осознать, в один прекрасный момент (Хотя какой же он прекрасный? Какой идиот дал ему такое определение?), что все, к чему ты стремился, к чему шел через страдания, труд и муки — все зря, а награду за все пережитое получит другой, и не всегда это друг.

Художника поймали. Застигли там, где он этого не ожидал, и от того еще обиднее. Зажали с двух сторон в последний момент, когда до спасения оставался всего один шаг.

С двух сторон бревна, перекинутого через реку, встали ореки и менквы, а за их спинами люди с автоматами. Зря он пошел мстить. Не справился с желаниями продиктованными бушующими в душе чувствами, потерял время, и за это жестоко поплатился.

— Эй, клоун! Спринтер! Кидай автомат, поднимай руки и подходи. Обещаем, что не убьем сразу. С тобой, смешным ублюдком, сам Ледяная гора поговорить желает. — Прозвучал ехидный, сиплый голос.

Максим не стал ничего отвечать. Он в западне и надо принимать какое-то решение, но душу терзала гремучая смесь отчаяния, разочарования и злости, а они плохие советчики. Да и какое тут может быть решение, тут простой выбор, или умереть прямо сейчас в бою, или утонуть, или немного позже в муках на пыточном столбе.

Думал он не долго, и решившись, бросил в воду бесполезный в данный момент автомат, который теперь будет лишь сковывать движения, и поднял руки. Медленно, оценивая расположения врагов, и просчитывая перспективы последней в жизни схватки, пошел по бревну вперед, приближаясь к первому, ближе всего стоящему к жердине, заботливо приготовленной Ойкой, для разрушения моста через реку, ореку.

Абсурдный, невыполнимый план мгновенно созрел в голове. Шансов, что он осуществится нет, но почему бы и не попробовать, отступать все равно некуда, что впереди, что сзади, что снизу, везде смерть.

Не дойдя двух шагов до намеченной цели он молниеносно выхватив кинжал, прыгнул, рыбкой нырнув замешкавшемуся, не ожидавшему ничего подобного ореку под ноги, и завертелась карусель неравного сражения.

Нож, способный резать даже алмаз, с легкостью разрубил сухожилие на ноге орека, и тот мгновенно рухнул, на короткое время скрыв Максима от возможной атаки с помощью огнестрельного оружия, и Художник не стал медлить, он все рассчитал, за то короткое время, что шел по бревну.

Спасибо лесному деду, что так все удачно задумал и исполнил, всего-то и надо было теперь, что толкнуть рычаг ногой, и мост рухнул, отрезав два берега друг от друга, и мгновенно ополовинив численность врага.

Первая задумка исполнена. Ткнув лезвием в орущую от боли пасть орека, прямо под верхнее небо, поразив мозг, Максим убил первого врага, и тут же отсек протянутую кисть еще одного, прыткого менква, решившего достать игрока из его импровизированного убежища.

Закрылся Художник трупом удачно, автоматчики достать не могли, мешал подергивающийся еще орек, но это только начало, ведь существовали еще и твари Уйына, которые вряд-ли испугаются одного единственного человека. Да и не знают они, что такое страх, такими уж создал их Полоз.

Пауза затянулась не на долго.

Сразу трое менквов прыгнули в атаку. Ловкие и быстрые твари навалились с трех сторон, одновременно. Но то ли удача наконец проснулась, то ли еще какое чудо произошло, но тот, что атаковал посередине, зацепился ногой за труп, и кувыркнувшись в воздухе улетел в реку, где был мгновенно подхвачен бурным потоком и скрылся под водой.

Художник воспользовался моментом, и полоснув врага, того, что справа по боку кинжалом, кувырком через плечо, перелетел через труп и бросился бежать в сторону леса, под защиту деревьев, хаотично меняя направление, стараясь таким образом затруднить работу автоматчикам.

Он бы наверно удивился и задумался, почему по нему не стреляют? Но в этот момент думать не получалось, в такой момент все происходит на инстинктах, выработанных еще в пору службы в армии, в старом добром мире, в который вряд ли удастся вернуться, тело в этот момент само знало, что ему делать, подсказки не требовались. Лишние мысли только помеха.

Удача посмотрела на своего подопечного, улыбнулась ехидно и вновь отвернулась, занявшись чем-то более интересным чем судьба человека. Пусть сам разбирается со своими проблемами, не ее это дело.

Растянутую в траве сеть Художник не заметил, да и тяжело заметить то, что окутано чарами невидимости. Умеет Уйын удивить.

Нога попала в ячею, запуталось и Максим, потеряв равновесие покатился по инерции, накручивая на себя переплетенные нити, став похожим на кокон бабочки. Кинжалом воспользоваться не дали. Чей-то грязный сапог наступил на кисть, вдавив ее в землю и выхватив нож из руки, а несколько тел упали сверху, окончательно сковав движения.

— Отбегался, — оскалилась изъеденная псориазом, склонившаяся над ним рожа, все тем же ехидным, сиплым голосом, видимо командира банды мразей. — Что сучонок, не получилось сбежать? Зря дергался.

Руки Максима быстро заломили за спину и стянули веревками, поставив на колени и срезав мешающую сеть.

— Скажи спасибо Ледяной горе, что приказал тебя не убивать. Была бы моя воля, я отрезал бы от тебя маленькие кусочки и скармливал тебе же, и так, пока не останется одна голова. — Носок сапога врезал Художнику под ребра, перехватив дыханье дикой болью. — Чего молчишь, гнида?

— Не люблю девочек-извращенок, — сплюнул тягучую слюну Максим. — Найди себе подружку, среди друзей -ублюдков, и с ней разговаривай.

— Урод, — последовал еще один удар ногой в солнечное сплетение, от которого Художник едва не потерял сознание. — Подохнет скоро, а все хохмить пытается. Клоун недоделанный.

— Слушай, Шпала. — Хитро сощурился еще один из воинов Строга. — Ледяная гора велел доставить его живым, но он ничего не говорил о сохранности. Может и правда накормить этого ублюдка его собственными причиндалами.

— Заманчивое предложение, — заржал Шпала, сверкнув злобно глазами. — Вот только он может подохнуть от такой ласки. Дружок его не выдержал даже срезанной с ляжек шкуры и загнулся, а этот на вид еще хлипче. Отвечай потом за него перед убыром.

— Так мы аккуратненько, сначала обезболим, приложив нежно дубиной по голове, потом отрежем все что положено, что его басом говорить заставляет, потом рану прижжем, что бы значит, от потери юшки не загнулся, ну а потом в чувство приведем и накормим. Жрать не захочет, так заставим, у меня много способов есть.

— Я в твоих способностях не сомневаюсь, — не переставал ржать Шпала. — С удовольствием и сам поучаствовал бы в такой комедии, да вот только боюсь, что после этого, убыр с нами сделает все то, что ты придумал, да еще и сам добавит чего-нибудь для смеха.

— Так что, так и не тронем этого ублюдка? И это после того, как он наших корешей порешил? — Ты стал слишком труслив, Шпала. Авторитет теряешь. Это не хорошо. — Зло сощурился садист.

— За базаром следи, Сучок. — Шагнул к нему на встречу Шпала, схватив того за грудки. — Я ведь могу и осерчать, а ты знаешь, что я себя в таком состоянии не контролирую. Могу тыковку дурную свернуть.

— Да я чего? Я ни чего, — забегали глаза Сучка. — Я только предупредить хотел. Мы же кореша.

— Еще раз вякнешь, удавлю. — Швырнул Шпала сжавшееся в ужасе тело на землю. — Этого, — он ткнул рукой в сторону Художника. — Привязать к жердине, к Ледяной горе его ореки понесут. Своим ходом ему двигаться не стоит, слишком прыткий. Если упустим, убыр с нас шкуру спустит.

Максима пинком в спину уронили на землю, скрутили ноги, переплели по новому, уже спереди, руки и привязали к длинной палке. Два орека взвалили ношу на плечи и в сопровождении остальных охотников за двуногой дичью, двинулись в сторону Бурга.

Его несли как барана на заклание, а он не чувствовал в душе ничего, пустота поселилась внутри, словно какая-то связующая нить оборвалась, между ним и реальностью. Его ни сколько не волновало, что будет дальше. Он воспринимал свое будущее как долгожданное окончание затянувшегося, неприятного приключения.

Теперь он свободен, и уйдет туда, где ждет его Угрюм. Художник улыбнулся и закрыл глаза. Плевать на все. Он устал, и его больше ничего не интересует.