Уйын Полоза Книга вторая

Глава 28 Рабы

Наверно самое несуразное, что может услышать человек, в такой момент, это пожелание доброго утра.

Сема, дерганый, вертлявый, черноволосый охранник, плавающий в данный момент в блаженных мечтах, о том, как вернется сегодня вечером в Бург, к новенькой, рыженькой рабыне, которую застолбил еще вчера, выкупив очередь на нее у Шкуры, ни как не ожидал, что со стороны леса кто-то тронет его аккуратно за плечо. Всего-то отошел по малой нужде, и не потому, что стеснялся кого-то, нет, он и слово-то такое забыл. Видимо просто рефлекс из прошлой жизни сработал, на автомате получилось.

— Доброе утро, — прозвучал за спиной, заставив вздрогнуть и резко обернуться, лаковый мужской голос. Холодные, незнакомые, голубые глаза улыбнулись недоуменному охраннику, и в то же мгновение жесткая ладонь, запечатала открывающийся в попытке заорать рот извращенца-мечтателя, а ледяная сталь ножа, с противным хрустом, прорезая камуфляж и кожу, вошла точно между третьим и четверым ребром, поразив сердце.

Сема умер мгновенно, и сильные руки подхватив еще не осознавшее смерти тело под мышки, ловко перетащили его за ствол ближайшего дерева, спрятав от любопытных глаз.

— Один есть, — Художник улыбнувшись вытер нож о труп. — Продолжим веселиться, — он обернулся к выворачивающему на траву содержимое желудка Илье.

Первый раз парень присутствовал во время хладнокровного, осознанного убийства человека. То, что случилось ранее у ворот, не идет ни в какое сравнение с этим, там все произошло на эмоциях, на бушующем в крови адреналине, а вот так…

Это только в книжках главный герой, бывший размазня-ботаник, становится в одно мгновение хладнокровным убийцей, не смотря на то, что ранее даже достающую его по ночам мышь убить не мог. Попадает куда-нибудь этот герой, расправляет плечи и ну махать мечем, стрелять, кровью умываться, не испытывая ни какого отвращения, и даже получая удовольствие, от расползающихся по земле внутренностей. В жизни все не так.

Хотите поспорить? Зарежьте барана, ну или для начала курицу, да хотя бы просто раздавите мышь.

— Привыкай парень, теперь это твоя жизнь, — вздохнул Максим. — Помоги мне его раздеть, нам пора переодеваться. Да соберись же ты, размазня, — неожиданно злобно прошипел он. — Не время сейчас себя жалеть. Тот кто тут валяется, — он ткнул кинжалом в труп. — Только с виду человек, а на самом деле зверь. У нас с тобой нет выбора, или мы их, или они нас. Вспомни, что они с Угрюмом сделали.

— Простите, — вытер бледные губы Тень, но вновь склонился в рвотном порыве. — Ничего не могу с собой поделать, это само собой получается. — Прохрипел он между выворачивающим желудок спазмом.

— Чего вы тут телитесь? — Вынырнул откуда-то из опавшей листвы Ойка, и скосился на Илью. — Вот же угораздило с мальцом необстрелянным связаться, — вздохнул он. — Не боец. Надежды на него нет, придется тебе Художник без прикрытия справляться.

— Я смогу, — прохрипел Тень, пытаясь унять рвоту.

— Сможет он, — оскалился лесной дед. — С внутренностями своими сначала совладай, а то кишки скоро изо рта полезут. Давай Художник, только на тебя надежда.

— Мог бы и помочь. — Злобно пробурчал Максим в сторону лесного деда, раздевая труп, и натягивая на себя его камуфляж. — Одно дело делаем.

— Не имею права, такова воля Полоза, ослушаться не могу, это ваш квест. — Ехидно улыбнулся Ойка.

— Сволочи вы, и ты, и Полоз твой. — Рыкнул Художник забрасывая за плечо автомат, и выходя из-за дерева.

— Я не обиделся, — хмыкнул ему в спину старик. — Удачи тебе игрок.

Максим немного прошел по тропе и остановился. Впереди метрах в сорока, на фоне базальтовой скалы, ковырялось десятка три вымазанных грязью рабов, выкидывающих из глубоких ям, деревянными лопатами, черную землю. Чем-то все это напоминало массовое рытье могил. Неприятная ассоциация, но сравнить это с археологическими раскопками, у Художника в голове не складывалось.

Охранники… Их сегодня было шесть. Нет, уже пять. Они расположились по краям раскопок, мало обращая внимания на своих подопечных. Что могут сделать зомбированные Строгом пародии на человека? Сбежать? Не смешно. Они даже в туалет ходят по приказу, не имея элементарных собственных желаний.

Не смотря на расслабленность, все же какое-то, элементарное соблюдение дисциплины они поддерживали, видимо самозваный хозяин этих земель строго спрашивал за нарушения, и карал жестко и безжалостно. Они стояли отдельно друг от друга, и не смотря на скуку и желание поболтать, попыток сблизиться и пообщаться не делали. Это не устраивало Художника, ему нужно было совершенно другое. Ему нужно собрать их в кучу, или все же вырезать по одному? Тут нужно думать, нужна хитрость.

Можно было бы конечно перестрелять уродов, меткость у Максима запредельная, любой снайпер из его старого мира, в подметки не годится тому, в кого превратился он в Уйыне, но недооценивать противника нельзя. После первого же выстрела они залягут и откроют беспорядочную стрельбу, перебьют ни в чем не повинных рабов, да и от шальной пули ни кто не зарекался, а ему умирать сегодня ни как нельзя, тут надо действовать наверняка. Риск оправдан только тогда, когда он обдуман.

Художник подобрался, подавив волнение, развернулся в сторону леса, и выставив указательный палец на вытянутой руке в ту же сторону, издал глухой, но отчетливый звук, выразив в нем озабоченность и удивление.

— Чего это у тебя там, Сема? — Окликнул его один из ближайших охранников.

Максим не слова не говоря, и не оборачиваясь, махнул рукой, приглашая следовать за ним, не торопливо, крадучись, словно опасаясь нападения, скрылся за деревьями.

— Чего это он? — Донесся до него уже другой дрогнувший страхом голос. — Глянь, Рашпиль, что там. Сема хоть и дурак, но зря паниковать не станет.

— А чего я-то? — Рашпиль видимо не горел желанием идти туда, где происходит что-то непонятное.

— Ты чего, рамсы попутал, фраер! Я сказал мухой туда! — Рявкнул все тот же голос, видимо старшего в команде, не оставляя бедолаге выбора. — Бегом!

Максим ушел не далеко. Лишь только растительность скрыла его из видимости стражников, он остановился, и приготовив кинжал, замер не оборачиваясь в ожидании. Ждать пришлось не долго. Острожные шаги прошуршали за спиной всего спустя несколько секунд.

— Чего тут у тебя, Сема? — Горячее дыханье врага обожгло ухо. Все произошло так как и предполагал Максим.

— Смерть. — Тут же, не оборачиваясь, он вогнал нож под кадык любопытному охраннику, и ловко подхватив агонизирующее тело, быстро затащил его за то же дерево, где лежал первый труп.

Тень уже пришел в себя, и с извиняющимся видом, косясь на все еще подрагивающее тело врага, с трудом сдерживая предательскую дрожь, помог Художнику.

— Очухался? — Обратился к нему Максим вытирая кинжал о затихшее тело. Бледный парень молча кивнул в ответ. — Тогда переодевайся в шмотки этого ублюдка, бери его автомат, и пошли. Делаем так, как и договаривались.

Из леса вышли два хохочущих человека в камуфляже, и схватившись за животы уселись рядышком у первой же березы, не в силах произнести ни слова, давясь истеричным, заразительным хохотом, тыча пальцами в сторону тропы уходящей в чащу подальше от раскопок.

— Вы чего? — Оставшаяся четверка непроизвольно растянула губы в улыбках, с интересом уставившись на них. Смех заразителен, а непонятная причина смеха еще и подогревает любопытство. — Мухоморов обожрались что ли? Чего там в лесу смешного нашли?

В ответ, не прекращая смеяться, едва не катаясь по траве, оба камуфляжных призывно замахали руками указывая в сторону леса, приглашая всех присоединиться к веселью, при этом умудряясь не показывать лиц.

«Ели нельзя, но очень хочется, то можно», — хорошая поговорка, тем более когда хочется всем, включая и самого начальника. Он и сам не прочь посмотреть, что там такое происходит. Нарушение небольшое, по этому наказывать за него ни кто не будет.

Любопытство, это такой порок, который приглушает все остальные чувства, притупляя даже чувство опасности. Да и что может исходить такого страшного, от закатывающихся смехом сослуживцев. Они ведь в доску свои.

Подогреваемая этим чувством, оставшаяся четверка охранников двинулась в сторону леса, очень удобно собравшись в одну плотную кучку. Когда расстояние между ними и хохочущими мнимыми сослуживцами сократилось до десяти метров, старший наконец заметил, что волосы у тех, кто их звал, другого цвета, чем у его подчиненных и рявкнул, срываясь на истеричный визг:

— Ложись!

Это было последнее, что он произнес в своей жизни. Короткая автоматная очередь рванула ему и остальной тройке тела, вырывая кровавые ошметки плоти, и роняя на землю. Корчась от боли, он попытался еще отползти подальше от опасности, но подошедший сзади незнакомец, сплюнул ему на спину и выстрелил в затылок, окончательно оборвав жизнь.

— Этого я кончу, а этот твой. — Обернулся к бледному Илье, ткнув стволом автомата в другое извивающееся в конвульсиях тело Художник. — Добей.

— Но я не могу. — Отступил в сторону растерявшийся Илья, и на выпученных в ужасе глазах выступили слезы. Ноги в одно мгновение стали ватными, а и так подрагивающие руки выдали такой триммер, что едва не выронили автомат. Это было выше сил, как он может выстрелить в живого человека? Он в своей жизни даже лягушонка убить боялся. Но добрый до этого дядя Художник мгновенно стал злым.

— Я сказал добей. — Прошипел он сквозь зубы, и вспыхнувший огонь в его глазах не обещал ни чего хорошего. — Или ты его, или я тебя. — Он поднял ствол в сторону парня.

— Но я не могу, дядя Художник. — Едва не взвыл Тень. — Он же человек, он живой…

— Стреляй, сука. Это не человек, это ублюдок, — передернул затвор Максим. — Вспомни, что они с Угрюмом сделали! Ну!!!

Илья закрыл глаза, наведя автомат на сучившего ногами уже в предсмертной агонии раненного и вдавил спусковой курокпобледневшими пальцами. Он так и не отпустил его, пока затвор не лязгнул пустым магазином, и не видел как кромсают тело пули.

Потом он долго стоял на коленях и его рвало остатками желчи, слезы заливали лицо, затекая солью в глотающий непослушный воздух рот. Сердце лупило молотом в грудную клетку, и рвалось на волю, когда на плечи легли жесткие ладони.

— Все парень, — поднял его и обнял мгновенно став ласковым Художник. — Все закончилось. Ты смог. Ты сделал это.

— Зачем? — Зарыдал Тень, упав ему на грудь. — Я же не убийца!

— Так было надо. Ты был должен перешагнуть через себя и сам пролить эту кровь, дальше будет проще. Я то же не убийца, поверь, но мы на войне, а на ней нет места ни сентиментальности, ни жалости. Ты молодец. — Взъерошил он потные волосы парня. — Прости, но так действительно было надо. Для тебя надо, по другому не выжить.

— У вас все получилось, — выскочил в этот момент из леса Ойка. — Пошли рабов в чувства приводить. Вот, держите. — Он протянул друзьям браслеты, и с удивлением посмотрел на Тень. — А этот чего тут нюни распустил?

— Отстань от него. — Рявкнул на деда Художник. — Не лезь парню в душу, ему и так тяжело.

— А-а… — понимающе протянул Ойка, — Ну ежели так, то тогда пусть посидит, поноет, успокоится, себя пожалеет, сиську мамкину вспомнит, ну а ты к рабам иди, ведь еще пока ни чего не закончилось.

Зомби, только так можно описать тех, кто копал землю по заданию Строга. Медленные движения, безучастные пустые глаза, и полное игнорирование к ним нормального, человеческого обращения. Максим попросил их прекратить работу и вылезти из ям, но наткнулся на полное отсутствия внимания. Просьбы не доходят до зомбированного рассудка. Мозг не воспринимает информации без насилия.

— Ты их еще по головке погладь, — хмыкнул подошедший к нему Ойка. — Они простых слов не слышат, им только приказывать надо, и пожестче, желательно с кнутом, иначе ничего не добьешься. Куклы они безвольные и тупые нынче. Разум у них Строг забрал.

Художник вздохнул, зло скосившись на деда, и рявкнул как можно более грубо.

— Прекратить работу, вылезайте! Строиться в одну шеренгу, правую руку вытянуть вперед. Быстро!

Рабы послушались беспрекословно. Они медленно, начали вылазить из ям, выстраиваясь в неровный, пошатывающийся строй. На них было жутко смотреть, не люди, а живые трупы. Грязные, худые, со спутанными длинными, засаленными волосами, сотросшими по грудь бородами, у многих гниющие раны, просвечивающие через рваные, заскорузлые от запекшейся крови прорехи в одежде.

— Я помогу, — подошел сзади Тень.

Максим кивнул, и молча протянул половину браслетов. Слова не нужны, парень молодец, все понял и собрался. Выйдет из него толк, есть в нем стержень, отличающий настоящего мужчину, лишь бы не обиделся и не затаил злобу.

Идя вдоль строя Художник и Илья накидывали на запястья бывших рабов кожаные браслеты, которые тут же, автоматически застегивались. В глазах невольников, в тот же момент вспыхивал разум.

— Где я?

— Кто ты?

— Что тут вообще происходит? — раздавались им в след удивленные голоса, обретших разум людей, пытающихся схватить за рукав, и в этом нет ничего удивительного. Когда ты только что был в одном месте, и вдруг оказываешься в другом, потеряв несколько дней, а то и лет из жизни, а у них именно так и произошло, да еще в таком жалком виде немытого бомжа, то по неволе поинтересуешься, что же такое с тобой произошло.

— Все объясню, — только и мог бормотать Максим едва сдерживая рвущуюся наружу злость. Тот, кто сделал такое с ними, не достоин жить, он нелюдь, которая по недоразумению еще смеет дышать воздухом, и топтать погаными ногами землю. Рабство, это самое отвратительное, что придумал человек за века своего существования, даже дикие звери не позволяют себе такого отношения друг к другу. Возвысится за счет унижения другого, да еще и гордиться этим, наслаждаться властью над тем, кто не может тебе возразить, что может быть ничтожнее?

Он шел вдоль строя, и чувствовал, как за его спиной недоумение быстро перерастает в едва сдерживаемую ярость. А что еще следовала ожидать от людей, вдруг осознавших, что ими попользовались в последнее время, ни спрашивая на то согласия.

Наконец все браслеты были розданы, и Максим остановился напротив шепчущихся людей. По правую руку от него встал бледный, едва сдерживающий волнение Илья, а по левую, с виду безучастный ко всему происходящему Ойка. Художник поднял руку, призывая к вниманию, и гул голосов тут же стих.

— Я знаю, что у вас много вопросов, но они могут и подождать, не время сейчас для объяснений. Но все же попробую вкратце описать где вы, и что происходит. — Максим говорил не опуская руки, призывая этим ему не мешать, и выслушать. — Все вы бывшие рабы, хотя, скорее всего и не помните этого. Вы находитесь в Уйыне, мире игры Полоза, и возврата к старой жизни нет и не будет. Подлостью Строга вы были лишены воли, и выполняли приказы его, и его людей. Я и мои друзья, — он кивнул по очереди в сторону Ойки и Тени. — Освободили вас от пакостных чар ублюдка. Теперь вы вольны поступать так, как велит вам ваш разум и ваша совесть. Я не смею приказывать, я могу только просить. Мой друг умирает на пыточном столбе, и мне нужна ваша помощь, что-бы освободить его.

— Не лей из пустого в порожнее, парень, нас уговаривать не надо. Может мы и не помним, что с нами было в последнее время, но у нас есть глаза, и мы видим, что с нами стало. — Сквозь поднявшейся одобрительный гомон произнес глухим басом огромный мужик, с черной бородой и длинными, спутанными волосами, которые несколько лет не видели ни воды, ни ножниц парикмахера, но у которого даже худоба не скрывала перекатывающихся под драной одеждой мышцы. — Говори, что надо делать. Я тех ублюдков, которые лишили меня памяти, в бараний рог скручу.

— Я услышал вас, — кивнул одобрительно Художник. — Кто владеет огнестрелом, шагните вперед. — Большая половина рабов уверенно вышла из строя. — Это много, парни, у меня столько стволов нет. Останьтесь только снайперы, или спортсмены-стрелки, остальные шаг назад.

— Я штангист, но стрелять умею, охотился частенько. Нет парень, я не уйду. Не дашь автомат, я голыми руками гнид давить буду. — Упрямо мотнул спутанной шевелюрой, все тот же мужик.

— Мне не нужны герои, мне нужен тот, кто поможет, — нахмурился Максим. — Если ты просто хочешь сдохнуть, то это без меня. Единственное, что могу пообещать, так это то, что возможность отомстить еще будет, а пока, мне нужны лишь те, кто хорошо умеет стрелять, и не боится крови. Остальные так же не останутся безучастными, уж поверьте мне на слово. Вы останетесь довольны.

— Почему я должен верить? — Упрямец ни как не хотел отступать.

— Да мне плевать на твою веру, мне помощники нужны, а не самоубийцы. Ты или с нами, или вали отсюда на все четыре стороны, крути свои бараньи рога, если дурак, — не смог сдержатся Художник. — Не держит ни кто. Вот только проживешь ты, с таким подходом, ровно до заката.

— Ладно, — потупился под грозным взглядом, не терпящим препирательств чернобородый мужик, делая шаг назад. — Надо так надо, но свое я потом все равно возьму.

— Возьмешь, — зло согласился с ним Максим. — У меня есть шесть свободных автоматов, и мне нужны стрелки, желательно воевавшие.

— Пять, — прошептал рядом с ним Тень.

— Что пять? — Не понял Максим.

— Пять свободных автоматов, я свой не отдам, — сжал упрямо губы парень.

— Отдашь. — Рыкнул Художник. — Я все понимаю, но прости, ты не боец, и в данный момент твое упрямство мешает делу. — И так, — он вновь обратился к строю, — Кто из вас имеет опыт боевых действий? Кто воевал, и готов еще раз повоевать?