Уйын Полоза Книга вторая

Глава 20 В плену

Где находится душа, когда мы находимся без сознания? Когда наш разум отключили с помощью наркоза, или доброго удара дубиной по затылку. Никто пока не смог дать точный ответ на этот вопрос. Мы не мертвы, но и не живы в этот момент существования. Там нет страданий, нет радости, нет никаких раздумий о смысле жизни, там есть только черное, пустое ничто, и порой возвращение оттуда похоже на пробуждение от ведра ледяной воды, вылитого на спящего в теплой постели человека.

Художник, возвращаясь к жизни, толчком вынырнул из мутного омута беспамятства, попытался вдохнуть всей грудью, до боли, до разрыва легких, этот спертый, кислый воняющей мочой и плесенью, но такой долгожданный для организма воздух, но что-то соленое, противное и упругое, заполняющее все пространство рта, мешало сделать это. Он безуспешно попытался выплюнуть мешающую дышать гадость, но скулы свело спазмом, и у него ничего не получилось.

Голова болела, и это ощущалось так, как если бы в затылок неторопливо забивали пудовой кувалдой, крепежный рельсовый костыль, а в перерывах между ударами, монотонно проворачивали его в ране, накручивая воющие от боли мозги на ржавое железо.

Максим застонал с трудом открыв слипшиеся глаза. Пыльные, солнечные лучи пробивались позолоченными тропинками через щели дощатого потолка, и упирались зайчиками в грязный пол полутемного помещения. Такое освещение едва разгоняло мрак, но позволяло все же рассмотреть убогую обстановку царившую вокруг, которая не предвещала Художнику ничего хорошего.

Небольшой, то ли амбар, то ли хлев, с подгнившими бревенчатыми стенами, земляным полом, усланным тонким слоем прелой соломы, а напротив злые глаза связанного, извивающегося змеей в попытке освободиться Угрюма, с грязной тряпкой-кляпом во рту. Слово: «Злые», наверно мало передает сущность данного состояния разъяренного друга, глаза его пылали бешенством, даже скорее были переполнены огнем дикой ярости, не находящей выхода из беснующегося тела.

«Так вот что мешает мне дышать», — скосился на кляп во рту друга Художник.

Между тем Игорь, изображая из себя раненную улитку, пытающуюся добраться до спасительного водоема, убегая от преследования хищника (по другому передвигаться, закрученный в веревки, как кокон личинки бабочки) он не мог, подполз ближе к Максиму, и ткнул его головой, пытаясь перевернуть на бок, что-то гневно мыча при этом. Что хотел сказать Угрюм, услышать Художник был не в состоянии, из-за мешающего говорить другу кляпа, но все же замысел понял, не даром же они провели вместе столько времени, пройдя огонь и воду, и потому понимали друг друга порой без слов.

Кое как раскачиваясь, перекатываясь с одного бока на другой помогая себе связанными ногами, с третий или с четвертой попытки, он наконец повернулся спиной, и тут же ему в ладони ткнулась влажная, пропитанная слюной и кровью тряпка. Одеревеневшими, от нехватки крови, практически бесчувственными, ватными пальцами, он потянул из рта друга кляп, и тут же услышал то, что и ожидал услышать, отборный мат.

— Сука Ойка, если выберусь из этой передряги живой, жизнь положу, что бы найти и удавить подлую гниду. Давай, братан, разворачивайся, теперь я тебе кляп вытащу, а то я разговариваю с тобой как с лупающим глазами куском парной отбивной. Вместе думать будем, как выпутываться из всего этого дерьма, куда нас с тобой угодить угораздило. — Угрюм говорил, отплевываясь, избавляясь от грязи и крови во рту. — Пить хочется как никогда в жизни не хотелось, башка раскалывается, и от злости трясет, в общем полный набор впечатлений, или даже скорее их перебор.

Спустя несколько минут и Максим избавился от кляпа, и полностью согласился с другом в оценки впечатлений.

— Давай теперь из веревок выпутываться, — между тем продолжил командовать Угрюм. — Снова разворачивайся ко мне спиной, лежи смирно, и никуда не уходи, буду пытаться узлы грызть, надеюсь ты руки мыл, а то я дюже брезгливый, инфекций всяких боюсь, особенно микробов. Если вдруг укушу ненароком, то не ори, это я не со зла, а от избытка чувств, сука. — Невесело усмехнулся он, и вцепился зубами в веревки, запыхтев от натуги.

Возился он долго, но так как за все то, за что брался, доводил до конца, сколько бы времени это не занимало, спустя несколько минут, освободившиеся от пут друзья, сидели друг напротив друга, на грязной соломе, и растирая онемевшие руки, размышляли над создавшимся положением и поиском выхода из «этой задницы», — как довольно образно высказался Игорь.

— Что тут думать? У меня уже мозги кипят. Выскакиваем отсюда, валим всех подряд, кто на пути встретится и быстренько уходим в лес. Там находим Ойку, я ему сворачиваю шею, согласись, что это вполне гуманно, и вот только после того, как все это мы провернем, можно будет спокойно посидеть и подумать основательно, а до того момента, ты уж извини братан, никак. — Горячился Угрюм, напрочь потеряв рассудительность от свалившихся на голову неприятностей и унижений.

Максим не мешал ему, не видел смысла, пройдет совсем немного времени, он успокоится, придет в себя, и поймет всю абсурдность своих планов.

Художник сидел на грязном полу, прислонившись к стене, вытянув ноги, смотрел в никуда невидящим взглядом, погрузившись в себя, и думал. Ситуация действительно безвыходная. Они пленники, сидят в каком-то сарае, находящемся скорее всего в городе, возможно даже в том, в который они и стремились попасть, в Бурге, но вот только от этого почему-то не легче.

Даже если получится выбраться из этого помещения, то дальше что? Выполнить задание, и забрать у Сварга браслет? Это даже не смешно. Тогда что? Бежать? Но город они не знают, куда пробираться не известно, вокруг люди, которые им совсем не друзья, и дорогу к свободе не укажут. Судя по лучам света из щелей, сейчас или день, или утро, точно сказать невозможно, так как не известно, сколько времени они были без сознания. Если и удастся сбежать, то только ночью, поэтому ничего не оставалось как ждать.

Художник закрыл глаза.

— Ты чего, братан? Спать собрался? — Воскликнул возмущенно Угрюм, склонившись над другом. — Самое время нашел для отдыха, или тебе по барабану, что мы в ловушке и выхода нет?

— Не истери. Возьми себя в руки. Как ты собрался сейчас бежать? — Максим говорил спокойно, не открывая глаз. — Мы среди врагов, безоружные, а на улице день. Пяти минут не пройдет, как мы снова окажемся в этом хлеву, но связанными куда более тщательно, еще и под охраной, и это в лучшем случае, а в худшем нас просто пристрелят. Ты этого хочешь?

— Да прав ты, прав. Все я понимаю, да только душа горит, сил нет бездействовать. — Угрюм махнул обреченно рукой и начал маятником ходить взад, вперед, остервенело вколачивая ноги в прелую солому. — Не могу я больше ждать. Сил нет.

— Успокойся! — Рявкнул на него поднимаясь, и вставая напротив Художник. — Не будет у нас с тобой второго шанса, не дадут. Сразу надо все делать обдуманно, без суеты. Ночи ждать надо, и тогда уходить. Лучше подумай как выбираться будем? Двери нам никто не откроет, наверняка заперты, — он кивнул в сторону массивных досчатых ворот.

Угрюм на секунду замер, оглянулся и неожиданно улыбнулся:

— Что бы ты без меня делал, братан. Ты когда-нибудь в цирке выступал? — Совсем не к месту спросил он, и не дожидаясь ответа продолжил. — Сейчас испытаешь то, что чувствует атлет на арене. Стой и не шевелись, папка дорогу к свободе искать будет. Стой говорю. — Он схватил за руку пытающегося отмахнуться от него Максима, и заглянул ему в глаза. — Я тебе на плечи встану, как раз до потолка дотянусь. Кажется мне, что он хлипкий, и удастся разобрать. — Больше не говоря ни слова он ловко вскарабкался другу на плечи. — Не дергайся, и так неудобно стоять. — Он начал толкать по очереди доски настила крыши. — Я прав. Парочку можно сорвать. Вот тебе и дорога на волю.

— Слазь, всю спину оттоптал, — беззлобно выругался Художник и улыбнулся. — Дорогу нашли, теперь можно и отдохнуть, До вечера времени много.

— Лишь бы только не заявился кто по наши души. — Спрыгнул на пол Игорь. — Не просто же так нас повязали. Думаю и поспрашивать придут.

— Вот тут мы с тобой бессильны, — вздохнул Максим. — Будем ждать и надеяться на удачу.

— А удача, скажу я тебе, баба стервозная, а в твоем случае еще и знатная, — усмехнулся Угрюм. — Так что готовимся к последним в жизни приключениям. Кулаки страсть как чешутся. Повеселюсь на последок.

— Это я уже от тебя не раз слышал, вот только «последок» твой никак не наступит, — рассмеялся Максим ложась на солому и закрывая глаза. — Если гости заявятся, буди.

— Вот за что я люблю тебя братан, так это за поразительную невозмутимость, — завалился рядом с ним Игорь. — Будить не буду, гости придут, сами разбудят. — Он прикрыл глаза и замурлыкал про себя какой-то блатной мотив.

Не смотря на обстоятельства, совершенно не способствующие отдыху, ведь в такой ситуации любого нормального человека колотит от страха неизвестности и адреналина, Художник не заметил, как уснул.

Ему снилась, раскрасневшаяся от мороза, держащая в руках беговые лыжи и палки, с прилипшим к ним снегом, почему-то в свадебном платье и спортивной красной шапочке, усталая, но счастливая Настя, стоящая на пьедестале почета, на первом месте. Он, как одновременно тренер и судья, одевал ей на шею золотую медаль чемпиона, на розовой ленточке, играла громкая музыка, но не торжественная, как положено в данной ситуации, а веселый вальс.

Настя что-то кричала ему, но из-за ошалевшего оркестра, заглушающего даже рев беснующихся трибун, он ничего не слышал, и лишь глупо улыбался в ответ. Не дождавшись понимания от мужа, девушка размахнулась лыжами, и врезала ему по плечу, да с такой силой, что тот не выдержав дикой боли заорал и тут же проснулся.

Мгновенно грубая ладонь запечатала ему открывшийся в вопле рот, а сильное тело придавило к земле. Художник, тут же открыв глаза увидел склонившееся над ним, взволнованное лицо Угрюма.

— Сдурел?! Ты чего это орать удумал? То улыбаешься во сне, не дозваться, то вопить принимаешься как оглашенный. Очнулся? — Он убрал перекрывшую дыхание руку. — Гости у нас. С замком на воротах кто-то возится, а между тем еще светло, бежать рано. Что братан делать будем?

— Руки за спину и лицом к воротам ложись, пусть думают, что мы все так же связаны и с кляпами во рту, в полутемках сразу не разберутся, — мгновенно сориентировался в обстановке Максим резко поворачиваясь от друга в обратную строну и складывая за спиной ладони.

— А потом что? — Повторил его действия Игорь.

— Будем действовать по обстоятельствам, — прошипел Художник, так как ворота уже распахнулись, впустив в помещение вместе с солнечным светом поток свежего воздуха и судя по шагам, одного посетителя.

— Как отдыхается? — прозвучал насмешливый фальцет, но самого гостя друзья не видели, так как лежали к нему спиной, а он в свою очередь, то ли по невнимательности, то ли из-за плохой видимости в помещении, не замечал отсутствия на них веревок. — Сварг послал меня с приветом, рассказать что еще совсем немного терпения, и вас привяжут по утру к столбу. — Заржал противный голос. — Как вам рифма про утро и столб? Ах да, вы же гости, и про гостеприимный столб ничего не знаете. Поверьте, он великолепен, и вам и всем присутствующим на ритуале понравиться. Вам предстоит познакомиться с самим, истинным хозяином Уйына. Вы так удачно и вовремя зашли в нашу локацию, что упустить такой шанс было бы глупо. — Он снова засмеялся и подошел ближе. Чего молчите? Или не рады? — Носок сапога врезался Максиму в спину в области печени.

Дикая, нестерпимая боль пробила тупым копьем поясницу Художника. Перехватив дыхание, она попыталась сковать щупальцами спазма все тело, парализовав движения, но он, силой воли смог задавить в себе это чувство. Максим, почти теряя сознание, крутанулся, ловко подсекая ноги ненавистного гостя, и уже в шею падающего врага, влетело ребро ладони, с хрустом вдавливая в горло кадык. Он победил, и только после этого позволил себе расслабиться, и со стоном поджав к груди ноги, скуля и подвывая, отдать тело на растерзание немощи.

Враг забился в агонии, задергав в конвульсиях ногами, хватаясь руками за смертельную рану, и делая безуспешные попытки сделать вдох, но вместо этого выплевывал сгустки крови и хрипел. Подскочивший Угрюм, метнулся к нему, но заметив, что все уже кончено нагнулся к Художнику.

— Что случилось, братан? Я не видел ничего. Спиной лежал. Слышал только два удара, и стук падающего тела, а пом ты корчишься. — Он взволнованно разглядывал друга, в поисках раны и пытаясь понять его состояние.

— Эта гнида мне ногой по печени пробил, как по футбольному мечу. Гад. Ты не представляешь, на сколько это больно. — Прошипел злобно выдыхая из легких внезапно ставший густым и горячим воздух Максим.

— И после всего этого ты его умудрился завалить? — Выпучил глаза в недоверии Угрюм. — Но это невозможно. Там такая боль, что тело напрочь парализует.

— Нет, это не я, это он сам оступился и шею свернул, — огрызнулся Художник медленно приходя в чувства. Боль медленно отступала, оставляя после себя ноющую тяжесть. — Печени здорово досталось, теперь долго тянуть будет. Ты посмотри, что у него там с собой, может оружие какое есть, нам бы сейчас очень даже пригодилось.

— Здоровый бугай, — усмехнулся, обыскивая уже мертвое, начинающее медленно коченеть тело Угрюм. — Когда он вошел и заговорил, я думал что недоразумение какое-то мелкое женоподобное пожаловало, а тут медведь целый. Посмеялась над мужиком природа, одарив таким мощным торсом, и таким жалким голоском. Лихо ты его однако завалил, братан. Живем. — Неожиданно воскликнул он, звякнул затвором найденного пистолета. — Макаров, обойма полная и еще одна. Держи, тебе в стрелкотне равных нет, так что владей, — он кинул Максиму оружие. — Ну а это мне трофей, финка, сталь вроде неплохая, но рукоять немного подкачала, не очень удобная. Ну да дареному коню в рот не смотрят, и зубы не считают.

— Извините, что отвлекаю, но зря вы его убили.

Максим перекатом ушел в сторону и из положения лежа направил в сторону голоса уже взведенный пистолет, Угрюм рыбкой нырнул в другой угол и изготовился к отражению атаки, но в помещении никого кроме них не было.

— Мы одновременно свихнулись? — Затравленно осмотрелся Игорь. — Пустое место не может разговаривать? Ну-ка объявись, приведение…

— Простите, вы не могли бы опустить оружие. Я очень не люблю когда мне угрожают. — Как-то не уверенно попросил незнакомец.

Друзья переглянулись, понимающе кивнули друг другу и выполнили просьбу, однако не теряя при этом бдительности, кто его знает, что скрывается под пологом невидимости.

Воздух в темном углу сгустился в фигуру невысокого, грязного щуплого парня, со стянутыми на затылке в пучок рыжими волосами. Грязная футболка, красного цвета, пляжные шорты с аляповатым рисунком тропических пальм и шлепанцы на голую ногу, явно говорили о том, что в Уйын он попал скорее всего с курорта и относительно давно, дней пять или шесть назад.

— Кто ты, болезный, — улыбнулся странному виду незнакомца Угрюм, — и как ты такой фокус невидимостью изобразил?

— Простите еще раз, вы не могли бы угостить меня водой. Очень пить хочется. — Игнорировал вопросы Игоря парень, и с мольбой в глазах посмотрел сначала на одного из друзей, потом на другого.

— Откуда у нас-то вода? — Хмыкнул Угрюм. — Уроды местные отобрали все имущество, когда вязали. Начисто обчистили сволочи. Одежку да трусы только не тронули, побрезговали видимо.

— А у покойника во фляге, разве не вода? — Скосился с нескрываемой жадностью во взгляде на труп незнакомец.

— Вот я балда, — хлопнул себя по лбу Игорь. — Оружие увидел и руки от жадности задрожали, про все на свете забыл.

— Ну так что? Угостите водичкой? — Едва не заплакал невидимка.

— Обзовись сначала, кто таков? — строго посмотрел на него Угрюм.

— Илья я. — Вздохнул как-то обреченно незнакомец. Шахматист. Прячусь тут.

— Хм. — Сощурился Угрюм. — Однако ловко ты прячешься. Может расскажешь, как это у тебя получается?

— Дайте пожалуйста воды, — взмолился Илья.

— Подходи богатырь, напою, коль тридцать три года на печи ждать отказываешься. Не соответствуешь ты как-то статью своему богатырскому имени, ну да в том не твоя вина.- хохотнул Игорь. — Вот только угощаться водичкой, будем все по очереди, мы то же пить хотим.

— Так парни, готовимся, чувствую, что кто-то еще сюда идет. — Максим отпрыгнул к стенке, прижавшись спиной к бревнам, затаившись за косяком ворот, Угрюм сделал все то же самое, но с другой стороны, а Илья неожиданно растаял в воздухе.