Уйын Полоза Книга вторая

Глава 29 Освобождение Угрюма

Вереница рабов уныло брела по дороге со стороны раскопок. Все как обычно. Они каждый день уходили на работу утром, в сопровождении стражи, и каждый день возвращались обратно в Бург в том же составе. Рутина, ничего не меняется изо дня в день. Привычно — скучно. Охранники у ворот скользнули по ним безучастным взглядом и занялись более веселым занятием, которым развлекали себя уже более получаса. Игрой в города.

— Сыктывкар, — зевнул один из них, черноволосый увалень, лет сорока, прислонившись к притвору ворот.

— На «Р»? — Другой, такой же черноволосый парень, только помоложе лет на пять, переминающийся с ноги на ногу, словно танцуя, задал глупый вопрос.

— Тебе в твоем боксе совсем мозги отбили? — Первый стражник покачал осуждающе головой. — Сыктывкар заканчивается на «Р»?

— Вроде, да? — Недоуменно посмотрел на напарника бывший боксер. — А че?

— Не че, а на «Р» — передразнил его увалень. — Значит, и тебе нужно назвать город на «Р».

— Че за наезд? Я те че, лох? Сам знаю, что на «Р», — нехорошо оскалился танцор. — Рев.

— Что за Рев? — Посмотрел как на ничтожество, на напарника увалень.

— Ты чего тупой? — Ответил ему таким же уничижительным взглядом танцор. — В школе не учился? Город такой, там еще война была, только не помню, какая точно, училка на уроке рассказывала. Душевно так, рассказывала. Героические мужики воевали. Там еще народу уйма полегла.

— Ржев, что ли? — Хмыкнул увалень.

— Может и Ржев, говорю же, что не помню, — отмахнулся от напарника, как от назойливой мухи танцор. — Чего это меняет? Город оканчивается на «Р»? Вот и не придирайся. Тебе на «В» говорить.

— Тупой валенок, — буркнул напарник.

— Че, ты сказал? — Подпрыгнул к нему стражник с явным намерением кинуться в драку, но внезапно вздрогнул и выпучив недоуменные, словно обиженные глаза, застыл во фронтальной стойке.

— Чего это с тобой? — Приготовившийся отбивать атаку, но так и не дождавшийся нападения первый стражник, не закончил фразу. Прилетевшая пуля пробила ему лоб, превратив в кашу мозги.

— Собираем автоматы, трупы за ограду, с глаз долой и продолжаем также неторопливо идти на площадь. Не вздумайте ни в кого стрелять, не поднимайте панику, нам сейчас этого не надо, — распорядился Максим, забрасывая автомат за плечо и перешагивая через подрагивающие в конвульсиях тела.

Спасибо Ойке за бесшумность. Когда он открутил от своей СВД глушитель и потребовал у Художника автомат, то тот скептически посмотрел на бормочущего что-то деда.

— Не подойдет, крепление другое и калибр не тот. — скосился он на манипуляции старика.

Все это происходило на опушке леса, прямо перед тем, как выйти на дорогу к воротам Бурга. Лесной дед недовольно хмурил брови, крутя в руках, то оружие, то прибор бесшумной стрельбы.

— Не боись, пацан, у деда все подойдет, — усмехнулся он и с ловкостью фокусника, плюнув автомату на ствол, прикрутил без малейших напряжений сил глушитель на оружие Художника. — Пользуйся, звук отсутствует вовсе. Такая штукенция только у дедушки Ойки есть, цени, он тебе ее на время дал, то великая честь, еще ни один игрок не пользовал, не сломай. — Он повернулся к Максиму и резко сменил тему. — Ты уверен, что поступаешь правильно? Эта авантюра лезть в логово зверя, практически безоружным.

— Уверен? — Задумался тот. — Я не в чем не уверен. Но действовать так, как предлагаешь ты глупо. Если даже вооружить всех рабов из твоего тайника, то солдат из них не сделать, они ни пороха, ни крови не нюхали. Перебьют их всех люди Строга при нападении на город. Мы и Угрюма не освободим, и людей положим, а так, как предлагаю я, может, и получится. Мы вытащим из поганого логова братана, обратимся за помощью в Отстойник, Сытуху, к менквам и сихиртя, соберем армию и уничтожим «Свидетелей смерти».

— Тебе виднее, это твой квест, — вздохнул дед. — Поступай, как задумал.

Что и говорить, выручил глушитель. Не пришлось приближаться на расстояние прямого контакта ближнего боя, и использовать нож. Снял охрану двумя выстрелами, спасибо Уйыну за меткость, издали и без шума уничтожил. Теперь осталось только надеяться на везение, наглость и неожиданность.

По многодневным наблюдениям Ойки, на мнение рабов надеяться было нельзя, так как все время своего пленения они находились в бессознательном состоянии, с полностью подавленной волей, и если что и помнили, то урывками, и в бредовом тумане. Дед же все видел, пусть и издали, и все помнил. Так вот, жизнь в городе вечером переходила в разряд загула. Промаявшиеся весь день в безделии воины Строга, видимо, с его согласия, практически всем составом, отправлялись в увеселительное заведение, на площади, куда с регулярностью доставляли новоплененных девушек.

Визг и пьяный хохот раздавался оттуда полночи, а потом, видимо, натешившись и перепившись, садисты засыпали, и никто из них на улицу не выходил до утра. Бодрствовали только стражники у ворот, да еще в окне хозяина города горел свет.

Это был шанс, и Художник решил им воспользоваться.

Ворота прошли без происшествий, никто больше не помешал, два раба сидели у одного из домов, вытянув ноги, прижавшись к стене, но им не было ни до чего дела. Зомбированный Строгом мозг безучастен даже к собственной судьбе, а уж к окружающей обстановке и подавно. Вечер медленно переходил в ночь, солнце уже практически скрылось за горизонтом, подсвечивая черные уже дома кровавыми контурами заката.

Вереница рабов в сопровождении мнимых охранников, неторопливо брела не в бараки, как это положено, а в сторону городской площади, но некому было удивляться. Все воины Строга гуляли в увеселительном заведении города. По словам Ойки, до утра никто из них не должен выйти оттуда, но, как всегда, удача посмеялась над Художником.

— Вы куда это вонючее стадо ведете? — Раздался пьяный удивленный голос. — Их хлев в другой стороне.

Покачивающийся коренастый мужик, с красной, словно он только что вышел из бани рожей, вышел из-за угла и, уперев руки в бока, удивленно уставился в сторону остановившихся рабов.

— Попугать повешенным хотим, совсем страх потеряли, работать не хотят. Пусть посмотрят, что может быть с нерадивыми, может проймет картинка. Чужая кровь частенько в чувства приводит. — Максим пошел к нему навстречу и говорил первое, что приходило в голову. Ему нужно было время, и пока мужик поймет, что да к чему, он успеет сблизиться. Всего-то несколько шагов…

— А ну, стоять! — Тот выхватил из-за пояса ТТ. — Ты кто такой вообще? Где Хром? Где Рашпиль? — Несмотря на то, что был пьян, бдительный житель города сообразил, что происходит что-то не то.

— Так, они там новую рабыню поймали, в лесу остались, обламывают. — Художник приближался, медленно, без резких движений опуская руку к ножнам.

Автоматом воспользоваться он не успеет, тот закинут за плечо, а пистолет врага смотрит прямо в грудь, и палец того лежит на спусковом крючке. Глупо получилось, хотелось выглядеть как можно более естественно, охрана города ходила именно так, не держа в руках оружия, и надо было быть похожими на них. Кто же знал, что нарвутся на такого бдительного.

— Стоять сказал! Руки в гору! — Рявкнул, делая шаг назад, мужик. — Еще шаг, и я тебе мозги выбью!

— Что ты такой нервный? Опусти ствол, не люблю, когда в меня тычут. — Максим остановился.

Он практически выполнил то, что хотел, но ключевое слово тут: «Практически», так как пальцы только-только коснулись самого края рукоятки кинжала. Еще бы долю секунды, и можно бы воспользоваться, но враг давит на спусковой крючок, еще совсем немного и выстрелит. Художнику не дадут этих долей.

— Руки в гору, я сказал! — Рявкнул краснорожий, и вдруг, недоуменно выпучив глаза и захрипев, начал заваливаться на дорогу.

Максим не стал выяснять, что такое произошло, а молниеносно метнул кинжал и, как всегда, попал точно туда, куда хотел, в сердце. Враг тут же затих, а из воздуха, рядом с ним, немного сзади, материализовался позеленевший Илья с окровавленным ножом в руках, еле сдерживающий рвотные порывы.

— Я его убил? — Парень был явно в шоке, и, едва сдерживая панику, смотрел на подрагивающий труп.

— Все хорошо, — подбежал к нему Художник. — Молодец. Если бы не ты, он бы убил меня. Ты все сделал правильно. Держись парень, ты действительно молодец, не ожидал оттебя, — улыбнулся он, приобнимая его за плечи. — Но не время сейчас расслабляться. Соберись. Еще ничего не закончилось.

— Да, — пролепетал Тень. — Я все понимаю, — он отвернулся, чтобы никто не видел его слез, но дрожащий голос выдавал чувства. — Пойдемте дальше, дядя Художник.

Труп бывшие рабы спрятали за угол дома. Надо сказать, что многие из них, также чувствовали себя плохо и едва сдерживались от рвоты. Только единицы отнеслись к убийству человека на их глазах, как к саму собой разумеющемуся в данных условия действию. Современный человек воспитан в традициях гуманизма, что очень хорошо там в старом мире, в который нет возврата, но тут, в Уйыне другая реальность, жесткая, не оставляющая выбора, им придется к этому привыкнуть или погибнуть. Или ты, или тебя.

Максима порадовало, что из тех, кто взял в руки автоматы, не нашлось таких, кто не пробовал на вкус вражеской крови. Хоть тут удача не подложила ему в очередной раз свинью, выбрав достойных.

Вереница мнимых рабов и охранников, не столкнувшись больше с препятствиями, вышла наконец на площадь.

Ночь окончательно вступила в свои права, засыпав небо бездушными звездами, взирающими с ледяным спокойствием на жестокий мир Уйына, а луна освещала мертвым сиянием столб, с привязанным к нему Угрюмом. Друг не шевелился и, опустив голову, безвольно висел на орудии пыток.

Максим бросился к нему и приподнял лицо за подбородок. Стеклянные глаза, и холодное тело, его не смутили, он этого даже не заметил.

— Братан, ты чего! — Закричал Художник, не замечая, что в друге уже нет жизни. — Просыпайся, все уже закончилось, ты свободен. Сейчас уйдем отсюда, и как только восстановишься, вернемся и разворотим к чертям собачьим это змеиное кубло. Братан, — захлебнулся он слезами. — Да проснись ты, — он врезал ему пощечину, от чего голова мертвеца безвольно качнулась. — Гад! Ты не смеешь оставить меня тут одного! Это не честно! Сволочь! — Максим схватил податливое тело за плечи и начал трясти. — Очнись, сука! Очнись, братан! Не смей умирать! Братишка, — он упал на колени. — Как же так. Ты сволочь, Игорь, подлая сволочь. Ты сбежал…

— Надо уходить, — легла ему на плечи чья-то тяжелая рука. — Ему уже не помочь, он мертв. Все зря.

— Нет, — стряхнул с плеча ладонь, не оборачиваясь, Художник. — Он пойдет с нами.

— Он мертв, парень, — склонился над ним бывший штангист. — Он уже никуда не пойдет.

— Значит, мы его унесем, я не позволю тварям глумиться на телом друга, он будет похоронен как положено, — Художник поднялся.

— Мы все сделаем, только не раскисай, прими все как есть. — Глаза штангиста озабоченно посмотрели на Максима. — Ты его не вернешь и не смеешь расклеиваться, тебе поверили люди и пошли за тобой. Ты в ответе за всех нас.

— Что там еще такое происходит? — Из окна дома Строга выглянуло перекошенное злобой лицо.

Максим не целясь выпустил туда длинную очередь из автомата, и лицо, вскрикнув, пропало.

— Сдохни, гнида, — прошептал Художник в ту сторону, поднимаясь с колен, и уже громко скомандовал. — Тело Угрюма снять со столба. Понесем с собой.

— Тревога! — Раздался в тот же момент, крик из того окна, в которое стрелял Художник.

— Надо же, промахнулся, — зло оскалился Максим в ту сторону и скомандовал. — Выдвигаемся. Четверо с автоматами за мной, в авангарде, двое в конце, прикрывают отход, остальные несут тело, и не растягиваться. Бегом!

Дверь в увеселительное заведение воинов Строга резко, с оглушающим стуком, едва не слетев с петель, распахнулась, выпуская людей с автоматами, но Художник и четверка авангарда мгновенно срезала короткими очередями торопыг.

Как и предполагал Максим, Ойка ошибался. Не все «Свидетели смерти» находились внутри. То в одном месте, то в другом распахивались двери, и из них выскакивали вооруженные люди. Но поздно, рабы уже выбегали из городских ворот, унося ноги в сторону леса.

— Уходите к сихиртя, — остановил пробегающего мимо него Теть, Художник. — Я останусь тут и уведу погоню в сторону. Без этого вам не уйти. Ореки и менквы не дадут этого сделать, они прекрасные следопыты. На опушке ждет Ойка, он проводит. Скажи этой сволочи, что если он этого не сделает, то я его с того света достану. Дед знает, что я слов на ветер не бросаю. Все, уходите.

— Но дядя Художник, как я могу вас бросить? — Упрямо сжал губы Илья.

— Пацан! Брысь, я сказал! — Рявкнул Максим и ухватил за руку пробегающего мимо него боксера. — Тащи этого упертого барана на опушку. Там ждет лесной дед. Тень знает, что надо дальше делать, объяснит ему.

— А как же ты? — Недоуменно выпучил глаза бывший боксер.

— Я остаюсь прикрывать. Другого выбора у нас нет. Нашумели, не так предполагалось действовать. Все! Хватит базара. Выполнять! Это приказ. — Максим махнул рукой, прекращая нарождающийся спор.

Его послушались. Он умел быть убедительным, особенно если смотрел так, как в этот момент.

— Братана похороните, как положено, и пацаненка сберегите. Угрюм его полюбил, — крикнул он в сторону уже удаляющейся вереницы беглецов, и в спину закинувшего на плечо, брыкающегося ногами Ильи, боксера. — И уже тихо добавил. — И я.

От ворот в город вела прямая, без поворотов дорога, может, при обороне, это было бы и неплохо, вот только воинам Строга приходилось не обороняться, а нападать, и противостоял им тот, кому в Уйыне не было равных в меткости. Первый же выскочивший в погоню человек, был мгновенно застрелен, и его труп, как предупреждение остальным, валялся в пыли, раскинув руки, на фоне тусклой луны скорбной кучкой праха.

Завязалась позиционная борьба, что было на руку Художнику, специально затягивающему бой, и дающему бывшим рабам время убежать как можно дальше в лес. Но продлилось это не долго.

Первыми выскочили ореки, которым пули пять сорок пять, причиняли вреда столько же, сколько клопы человеку. Беспокоили, кусали, но жизни лишить не могли. Они рванули ловить упрямого врага, толкаясь и подвывая, мешая друг другу, но несмотря на суету, финал оставался неизбежен и печален, Художник умрет.

Следом появились менквы более медлительные, как танки, но и более упрямые, которые с бараньим упорством будут идти по следу, и когда настигнут измученную погоней жертву, от их мнимой медлительности не останется ни следа, твари атакуют со львиным проворством и ловкостью.

Во всем этом только один светлый момент. Твари не отличаются сообразительностью и будут преследовать врага, который нашумел, который попал в их поле зрения, а Максиму этого и надо было, он уведет их подальше, выиграет время, а потом попробует оторваться. Лес он не знал, но где находится лаз в пещеры сихиртя, Ойка описал ему подробно. Заблудится не должен.

Он разозлил их еще больше, стреляя по более уязвимым глазам, оставив многих окривевшими. Пора бежать, иначе будет поздно. Прятавшиеся до этого солдаты Строга, под прикрытием тварей повылазили из убежищ и тоже бросились в атаку. Если менквы и ореки не опасны, пока не доберутся до ближнего боя, то у людей огнестрельное оружие, и на открытой местности Художник будет прекрасной мишенью. Такого допустить нельзя.

Максим бросился бежать, но только не туда, куданаправились бывшие рабы и Тень, а в другую сторону, по диагонали пересекая расчищенное от зарослей пространство от города до леса.

Бежать было легко. Организм привык к трудностям более суровым, чем какой-то там бег. Едва он заскочил под прикрытие деревьев, Художник остановился и еще произвел несколько выстрелов в сторону преследующего врага. Нельзя, чтобы они его забыли. Надо изредка напоминать о себе.

Он сможет. Он выиграет этот бой и потом уйдет к сихиртя. Похоронит там друга, соберет войско и вернется. Это даже хорошо, что Строг остался жив, он недостоин легкой смерти.

Максим проскрипел от злости зубами, выстрелил еще один раз в наиболее прыткого орека, лишив его глаза, и трусцой припустил в чащу.

Игра в партизана началась.