Уйын Полоза Книга вторая

Глава 23 Тень

Илья стоял на опушке леса, рассматривая городские ворота. Ему было страшно. Страшно так, что ватные ноги, предательски подгибаясь, не желали делать первый шаг, а зубы не стучали только потому, что он до боли сжал скулы. Он ведь совсем не герой. Он простой молодой человек, как и все избалованный ленью цивилизации, недавно закончивший школу, и строящий вместе с мамой дальнейшие планы его шахматной карьеры.

Они приехали на курорт, на берег теплого моря, на соревнования. Все предварительные партии он блестяще выиграл, легко вышел в четверть финал, немного помучился в полуфинале и теперь имел все шансы в свои семнадцать лет, стать самым молодым чемпионом страны.

К шахматам его привел дедушка, Афанасий Ильич. Когда маленькому Илюше исполнилось шесть лет, он подарил ему на день рождения деревянную коробку, с фигурками двух цветов. Огромный, расчерченный черными и белыми квадратами ларец с магией. Как сказал дед: «Эта игра погрузит внука в мир волшебства древней мудрости».

Афанасий Ильич объяснил внуку, чем отличается ферзь от пешки, и почему надо беречь слабенького короля. Как, по другому, буквой «Г», непохоже на другие фигуры, ходит конь, и как маленькая, слабенькая пешка, только на своей силе воле и разуме игрока, пройдя долгий путь, превращается в самую мощную фигуру на поле.

Уже через год, маленький Илья поставил свой первый в жизни мат, с трудом, но обыграв родного деда, а тот, покрасневший от удовольствия, улыбающийся в седые, слегка желтые, пропахшие табаком усы, крякнув от удовольствия, отвел внука в шахматную школу, дав старт карьере будущего великого шахматиста.

Илья не был физически слабым, все тот же дед вырастил из него вполне достойного юношу, не давая матери и бабушке избаловать внука. Мама Ильи, одинокая женщина, от которой муж ушел к другой, когда мальчику исполнилось всего полтора года, души не чаяла в единственном сыне, и вместе с бабушкой потакала любым его капризам, за что получала выволочку от сурового Афанасия Ильича, с виду грозного, но на самом деле очень доброго деда.

К своим семнадцати годам Илья сформировался в довольно крепкого молодого мужчину спортивного телосложения, приспособленного к жизни, но только не к такой как в Уйыне, а к спокойной, мирной жизни в городе, в комфорте и уюте.

В тот день они сидели с мамой вечером в кафе. Звездное небо с шаром полной луны, запах жасмина, пение цикад, легкая музыка. Нина Афанасьевна отлучилась не на долго в дамскую комнату, оставив сына в одиночестве. Юноша отрезал от отбивной столовым ножом маленький кусочек мяса, наколол его на вилку, поднес ко рту, и тут его привычный мир рухнул.

Вот только что играла музыка на открытой веранде кафе, а теплый вечерний, соленый морской ветер ласкал кожу, и вот уже темный лес, в руках нож, под ногами пластиковая бутылка с водой, и радостный вопль жуткого монстра, бьющего, ничего не понимающего, растерянного юношу огромным кулаком в лицо. Затем несколько подбежавших, хохочущих мужчин, с автоматами, их пинки, унижения, и в итоге связанные руки, долгая дорога в какой-то убогий, словно свалившийся из средневековья город, а там гнилое сено на полу сарая.

Раздавленный, голодный, Илья пытался понять, что такое с ним случилось? Где он находится? В сказки про каких-то там пападанцев, он не верил, это не может быть правдой, это все выдумки… Такого не может быть, потому что не может быть никогда. Ну а если все-таки нет?.. Да нет же, это просто страшный сон, и он сейчас проснется, и мама склонится над ним, поцелует и скажет: «С добрым утром, сынок».

Жуткий сон так и не прошел, но зато на следующий день пришли эти страшные мужики с автоматами. Илья сжался в комок приготовившись к очередным издевательствам, но случилось чудо. Мучители смотрели прямо на него, но не видели. Он стоял, боясь даже дышать, дрожал, и ждал когда его снова начнут бить, но время шло, а ничего не происходило.

Они так и не увидели его. Громко матерились безуспешно обыскивая углы, кричали о побеге урода, которому надо было сразу переломать ноги, а потом привели огромного монстра, который все обнюхал, но так же ничего не нашел, хотя ходил рядом с застывшем в ступоре Ильей. В итоге жуткая тварь рыкнула что-то нечленораздельное и убежала, а за ним ушли и мучители, закрыв за собой ворота.

Пять дней в темном помещении. Пять голодных дней наполненной дикой жаждой. За это время он понял, что получил удивительный дар невидимости, и даже научился им управлять, появляясь и исчезая, когда это требовалось. Нужно было просто пожелать исчезнуть из этого жуткого мира, и желание исполнялось.

Практически через неделю снова распахнулись ворота, и в его тюрьму закинули еще двоих избитых, связанных пленников, которые однако довольно быстро пришли в себя, развязались, да еще и свернули шею одному из своих мучителей. Илья стоял и смотрел на все это, не жив ни мертв, едва сдерживая рвоту, от свершенного на его глазах убийства. Он видел насильственную, да и не только насильственную, а вообще смерть человека первый раз в жизни. Смотрел на все происходящее как на жуткое кино, и единственное чего боялся, так это появиться.

Они не выглядели страшными, эти новые пленники, и он решился наконец довериться им, этим не унывающим даже в безвыходной ситуации людям. Враги его врагов ему точно друзья. Он открылся и не пожалел.

Потом они вместе бежали из плена, понеся при этом потери. Мужчина, которого звали Угрюм, остался в городе, пытаясь добыть для них транспорт. Он не успел, его схватили, и он снова плену. Те слова, что крикнул Угрюм последний раз, так и стоят в ушах. Он пожертвовал собой, ради них, он приказал уходить, и сберечь его, Илью. Почему? Откуда такая забота, ведь они едва знакомы…

Затем бег по лесу. Невыносимый, наполненный болью в разрывающихся легких, и в изодранных о сучки, и коряги ступнях ног. Шлепанцы, не приспособленные к такому использованию, развалились на первых метрах, чего еще можно было ожидать от пляжной обуви, а рядом подбадривающий Художник, так и не бросивший его до самого конца, бежавший рядом, хотя было и видно, что он сдерживает скорость, ради того, что бы Илья не отстал, и не заблудился.

Странные они, такие разные и такие одинаковые, эти наполненные какой-то внутренней силой, и благородством, два друга. Легко, без тени сомнения убивающие врага, но в то же время добрые, сочувствующие, и помогающие, даже ценой собственной жизни тому, кто им доверился. Дед Ильи был такой же. Полковник в отставке, много где воевавший. Наверно только тот, кто видел много крови и много смертей, только тот по настоящему умеет ценить жизнь. Ценить такой, какая она есть, и только такой может быть таким искренним в своей чести.

Художник едва не пристрелил странного деда, мало похожего на человека, сидящего на поляне, на которую они прибежали, обвинив его в предательстве, но сдержался. Потом они долго разговаривали, строя планы освобождения Угрюма, и Илья, слушая их, внес свое предложение, радостно принятое, но мгновенно отвергнутое, так как какой-то там волшебный кинжал, и рубины остались в городе, который они называли Бург, а без них никак нельзя.

Тогда отчаявшись, Художник решил идти в город напролом, и выкрасть нужные предметы, или отобрать их у врага, а заодно и отбить Угрюма, ну а если не получится то сдохнуть там же вместе с другом. И тут Илья, которого теперь называли не иначе как Тень, и который этим гордился, сделал то, чего сам от себя не ожидал. Он предложил себя в качестве разведчика и вора.

Зачем он так поступил, он не знал. Может не мог поступить по другому, ведь у него, у невидимки, больше шансов чем у нового знакомого. Или это совесть истинного мужнины, который должен брать ответственность на себя, и преодолевая страх идти до конца? Какая разница в чем причина, главное это результат.

Его истерзанные ветками и сучками ноги, перевязали какими-то грязными тряпками, изобразив что-то вроде обуви, которую Ойка назвал пахнущим древностью словом: «обмотки». Странный, не похожий на человека дед, проводил его под пологом какого-то «отвода глаз», который яко бы скрывает их присутствие от чужого внимания, до стен города, и теперь стоит как ни в чем не бывало в сторонке, хитро щуриться и ждет, когда новоявленный разведчик отправиться выполнять задание, которое сам себе дал.

Страшно до жути. В руках пистолет, это немного придает уверенности, но выстрелить в человека Илья вряд-ли сможет. Это только в кино, или компьютерной стрелялке все так легко и красиво, там ты зритель. В жизни все не так, в жизни на тебя смотрят пусть и врага, но живые глаза. Как их можно убить? Да. Тут все по настоящему, и кровь, и вонь и смерть, и второго шанса не будет.

Но стой не стой, размышляй не размышляй, а идти надо. «Дал слово, сдохни, но сдержи». — Так говорил его дед Афанасий Ильич, а старый всегда говорил то, что думал, и поступал так, как говорил. Внук будет достоин героического предка, и не подведет.

Два стражника у ворот, вздрогнули и переглянулись, пожав плечами, почувствовав колыхание ветра, от пробежавшего мимо них невидимки. Он поспешил, и на будущее сделал себе зарубку, что торопиться нельзя, даже невидимым он оставляет след, а это может привести к провалу. Дальше он пошел очень осторожно, выбирая твердый грунт, на котором не оставалось отпечатков ног, и не делал резких движений, несодрогая воздух. Он быстро учился.

На улицах пустынно и тихо. Редкие прохожие, в грязных обносках, бродят опустив головы, безвольными куклами, выполняя задания своих хозяев. Только в одном доме с вывеской «Тут есть вкусно пожрать», видимо то ли столовой, то ли в местном ресторане, стоит гомон пьяных голосов, женский визг и хохот.

Тень поморщился, он не любит таких мест, и потому прошел мимо. Вряд ли там могут находиться нужные ему предметы.

Выше по улице площадь, которая в прошлый раз напугала парня кровавым ритуалом. То, что он увидел, неуверенность в том, что Илья не сможет выстрелить в человека, резко пошатнуло в сторону «непременно убьет».

Около столба, с привязанным к нему голым пленником, в котором Тень с трудом узнал Угрюма, сидел на высоком табурете совершенно лысый человек. Лица его парень не видел, так как находился со стороны спины узкоплечего, с толстой морщинистой шеей мужчины. Голос у того был довольно приятный, но вот слова, что произносил сидящий на табурете садист вселяли в Илью дрожь. Он просил, с издевательской любезностью, рассказать, где может быть Художник, и кто тот третий, кто с ними бежал.

— Не удивляйся Угрюм, что я знаю ваши погоняла, в этом нет ничего странного. — Надменно говорил лысый. — Вы умудрились дважды обидеть того, кого не следовало обижать. С его возможностями выяснить имена врагов не составляет труда. Расскажи мне где твой друг, и кто тот третий, которого видели мои люди, и который помогал вам бежать, и я избавлю тебя от страданий. Подумай, стоит ли терпеть, и в конце всего этого умереть? Я же предлагаю тебе жизнь, службу настоящему, достойному хозяину, достаток. У тебя будет все, драгоценности, вино, еда, женщины, не это ли настоящая жизнь. Выбора у тебя все равно нет, а мне нужны такие люди как вы.

— Выбор всегда есть, — сплюнув в сторону садиста кровавую слюну из разбитого рта, заговорил Угрюм, при этом криво усмехнувшись. — Можно выбрать судьбу пресмыкающегося, лижущего пятки своему хозяину, и сдохнуть на дне выгребной ямы, а можно прожить достойно, не предавая себя, и умереть с гордо поднятой головой.

— Ну ты и насмешил. — Захохотал палач. — Ты же только что сам выбрал себе смерть. Решено, по твоему желанию тебя утопят в нужнике, и обязательно с высоко поднятой головой. Ты захлебнешься дерьмом этого города дурак, а потом еще и я помочусь сверху. Тебе это надо? Прими мое предложение, сдай Художника, и переходи на мою сторону.

— Ты просто моральный урод Строг. — Рассмеялся Угрюм. — Гордая голова, это не орган тела, это состояние души.

— Вот с души пожалуй я и начну. — Прошипел сарказмом палач. — Я сломаю тебя, сломаю до такой степени, что ты будешь ползать в луже собственной мочи и рвоты, лизать мне сапоги, и просить убить. Ты будешь висеть тут, на солнышке, поедаемый слепнями. Тебе каждый день будут срезать по лоскуту кожи и сажать в раны опарышей, не давая при этом умереть, а в конце всего этого, когда останется только мясо, отрежут и хозяйство, оно покойнику без надобности. Ну и когда ты наконец сломаешься, а ты обязательно сломаешься, тебя утопят в выгребной яме, как ты и придумал. Как тебе перспектива? Голова еще поднята? Подумай, тебе это надо?

— Сучонок ты мелкий. — Вновь рассмеялся ему в лицо Игорь. — Только и можешь, что гадить в лоток, на другое не способен. Ты думаешь, что напугал самого Угрюма? Сморчок лысый. Не дождешься. Я и не из таких передряг выпутывался. Когда я освобожусь и поймаю тебя, то буду убивать медленно, как ты этого и заслуживаешь, ублюдок.

— Дурак ты, Угрюм. Мог бы жить в шоколаде, а сдохнешь захлебнувшись дерьмом. Жди, скоро я пришлю к тебе Фарта, и когда он немного позанимается с тобой, то мы продолжим разговор. — Строг резко поднялся с табурета. — Не скучай. — Он развернулся и пошел в сторону самого большого дома в городе.

Илья растерялся. Первое, что захотелось сделать парню, так это освободить пленника. Душа рвалась выполнить именно это, но трезвый расчет гнал в другую сторону, за удаляющимся палачом. Где-то там, в его доме, хранятся столь необходимые друзьям вещи. Угрюму он вряд ли поможет. Из города израненному, покалеченному другу, без оружия не выбраться, его тут же снова схватят, а Илья провалит задание. Но предупредить-то он его может, это не долго, он успеет проскользнуть за местным хозяином в двери, тот идет нарочито медленно, как цапля переставляя длинные, худые ноги. Думает что выглядит важно, а на самом деле смешно.

Тень скользнул к столбу и склонился к уху пленника.

— Потерпите немного, дядя Угрюм, мы с Художником уже придумали план как вас вытащить отсюда. — Прошептал он в то, что весьма смутно напоминало ухо. — И не думайте плохого на Ойку, он не виноват в пленении, он на нашей стороне, он помогает.

Угрюм улыбнулся кровавой улыбкой, оголив несколько пеньков обломленных зубов.

Тепло разлилось по душе видавшего виды, огрубевшего солдата, ведь его не бросили, даже не смотря на просьбу. Художник остался верен себе, и парень под стать ему, такой же упрямый и такой же верный. Теперь он точно знает, что выдержит все, выстоит, вырвется на свободу и удавит эту тварь, не имеющую право на жизнь, этого возомнившего себя хозяином жизни Строга, а потом попросит прощения у Ойки, за то, что плохо думал о нем. Так будет обязательно. Он это знает.

Илья, стараясь ступать бесшумно, но в то же время быстро, подбежал к дверям дома, в котором скрылся палач, но опоздал, вход был закрыт. Просто так открыть двери и войти, значит привлечь внимание, не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, что сами по себе они не открываются, а Строг далеко не дурак, хоть и сволочь, поймет все сразу. Надо искать другой способ проникновения.

Тень заскользил вдоль дома, выискивая открытое окно, и удача улыбнулась ему. На втором этаже нашел то, что искал, и самое главное, рядом, напортив, еще одно сооружение, видимо сарай, крыша которого, чуть ниже нужной ему цели. Однако между зданиями около полутора метров расстояния, что создавало определенные трудности, летать он не умеет, а перепрыгнуть далеко.

Забраться на крышу сарая оказалось так же не просто. Парень не отличался особыми навыками в скалолазании и пауком не был, что бы бегать по стенам. Несколько раз обойдя вокруг, и не найдя никакого способа, он практически отчаялся, когда увидел сложенный неподалеку штакетник. Долго наблюдал за обстановкой и прикидывал свои возможности, взять одну из длинных палок. Улица была пустынна, и потому наконец решившись, он выполнил задуманное. Пристроив штакетину к крыше сарая, между двумя зданиями, где ее трудно будет заметить, он начал подъем.

Вот когда Илья пожалел, что мало внимания уделял физической подготовке. На уроках физкультуры они лазали по канату, но так как у него это плохо получалось, а вернее вообще не получалось, то учитель, то ли жалея будущего чемпиона по шахматам, и не портя ему аттестат плохими оценками, то ли по другим каким соображениям, отправлял его в это время прыгать через козла, или бегать.

Тут такого доброго учителя нет, ни кто не пожалеет. Надо лезть, а это даже не канат, это упругий, не строганный шест, готовый в любой момент сломаться, еще и стоящий под наклоном. Страшно, руки трясутся, а после нескольких неудачных попыток, еще и ладони болят и в крови, утыканные, болезненными занозами, как ежик иголками. Отчаянье медленно вкрадывается в душу, выливаясь из глаз слезами безнадежности.

Есть два варианта как поступить, когда ситуация заходит в тупик, и кажется, что на этом все, все что можно сделано, но ничего не получилось.

Первый, и самый простой способ, это огорченно махнуть рукой, поплакать, плюнуть и сдаться, тем более зная, что ни кто за это не осудит. Второй же сложный способ, это разозлиться на себя, на свою немощность, да еще и с такой силой, что бы организм взбрыкнул, отключил все свои «не могу», и на злости и силе воли, выдал такой всплеск, что бы потом удивляться, глядя на дела рук своих, восхищаясь что ты смог то, что другому человеку не под силу.

Заливаясь слезами, оставляя на штакетнике кровавые следы от порванных ладоней, Илья все-таки залез на крышу сарая, и уже там растянувшись, жадно глотая воздух, глупо улыбнулся.

— Я смог, — шептали его губы, а слезы текли из глаз, но это были уже не слезы боли и отчаяния, а слезы радости победы. Тень смог преодолеть себя, и совершить самый главный подвиг в своей жизни. Но это было только начало. Впереди самое главное.

Ну до чего же страшно.