Монстр поневоле. Книга 3. Снова на привязи

Глава 36

— Мой браслет! — орал в ярости Таонга. — Как ты могла ей отдать мой браслет!

Встряхнуться.

Это ей? Таонга. Накато поняла, что не помнит ни сколько времени прошло, ни что происходило. Все-таки впала в беспамятство? Но вопль — до чего же громкий.

Браслет? Да — тот самый браслет из разноцветных бусин, что он дарил ей! Рамла отняла его, а она украла. А потом отдала Нефер... это и привело мертвого шамана в ярость?

— Она попросила, — в растерянности отозвалась Накато.

Что его так взбесило? Ведь не то, что она его подарок принесла в жертву богине. Он — шаман, он лучше, чем кто-либо, должен знать, что боги любят именно такие жертвы — когда отдают что-то дорогое.

А ей в тот момент дорог был браслет, оставшийся в память о шамане. И память о днях с ним была дорога.

— Этот браслет, — прошипел Таонга. — Безделушка из стеклянных бусин! Он дал ей мощь, которую приходится давать богам и духам многими кровавыми жертвами. И это сделала ты! Ты, — повторил с ненавистью.

— Я не знала, — безучастно отозвалась Накато.

Многими кровавыми жертвами? Шаман подарил ей безделушку. Чтоб украсить свою временную забаву. А эта безделушка, отданная Нефер, перевесила щедрые жертвоприношения. Странно!

И... чем ему помешала Нефер? Богиня стала сильнее, чем была — что за дело до этого мертвому шаману?

Спрашивать бессмысленно — он только разозлится. Да и лень.

Все-таки долгое пребывание здесь отразилось на ней. Сил почти не осталось. Любое движение души, любая мысль требовали усилий, на которые она не была способна. И она оставалась безвольной, надеясь, что ее оставят в покое...

Можно спросить, чего он хочет от нее. Не просто так ведь надумал осыпать упреками? Но слышать ответ на этот вопрос тем более не хотелось. Если она должна что-то сделать, он и сам об этом скажет. И, скорее всего, ей не понравится, чего он потребует.

— Я, — Таонга заговорил сам после некоторого молчания. — Я не могу дозваться Рамлы. Она не слышит меня!

— Странно, — с легким удивлением отозвалась Накато. — Ты ведь — сильный шаман!

— Это ты! — он вновь вышел из себя. — Это твоя вина.

Возразить она не посмела — по тону ощущала, насколько взбешен Таонга. Но... чем она могла помешать ему? Это ведь нелепость!

— Я не знаю, почему Нефер на твоей стороне, — продолжил шаман. — Почему она помогает тебе и твоему хозяину — хоть ему и плевать и на богиню, и на ее помощь! Но она не дает мне дозваться Рамлы. И такую силу она получила, когда ты отдала ей мой браслет!

— Я не только твой браслет ей отдавала...

— Но мой сделал ее много сильнее!

— Богам принято приносить жертвы. А Нефер всегда помогала мне. Даже и сейчас, когда я пыталась вернуть тебя. Без ее помощи мне бы это не удалось. И почему ты решил, что она помогает моему... хозяину? — она едва не назвала Амади мастером. — Зачем ей это?

— Затем, что она насквозь видит твою лживую, подлую натуру. И понимает, что с твоим хозяином эти качества лишь разовьются.

На это Накато промолчала. Что тут ответишь?

Слова о лживой и подлой натуре удивили ее. Но какова ее натура на самом деле? Она и сама не знала. Ей не было интересно. Да даже если бы считала иначе — не переубеждать ведь Таонга? Он и не поверит. А ей безразлично.

Точнее — это неважно.

Накато задумалась. Получается, сама Нефер помогает ее хозяину, препятствуя каким-то планам шаманов. А это означает, что богиня, хоть и разгневана на нее, но поможет рано или поздно освободиться.

Радости при этой мысли она не ощутила. Слишком устала. Она ведь даже не знала, сколько времени провела в таком состоянии!

Может, оно и к лучшему. Тюремщики наверняка заметили бы ликование. А заметить то, чего нет, невозможно. Только выдержит ли она? Тело ее куда крепче человеческого. Но душа — это обычная душа женщины-степнячки. Рабыни, начисто лишенной намека на колдовской дар. И эта душа устала.

Может, и помощь Нефер ей не принесет особой пользы.

Возможно, Нефер вовсе нет дела до нее. Она ведь вызвала недовольство богини в последний раз! Не вняла предупреждению... и это не впервые.

Возможно, Нефер рассчитывает теперь вовсе не на нее, а на ее хозяина?

Хотя станет ли Амади приносить богине жертвы и поклоняться ей? Он — колдун, а колдуны, насколько заметила Накато, не испытывали особенного трепета перед богами.

Они, скорее, относились к богам настороженно. Чего стоят только законы города Ошакати!

Мысли текли вялые. Что-то было не так, не давало покоя. Что-то в жалобах и бессильном гневе Таонга было неправильным.

«А почему ты не воспользовался просто моим телом или телом мастера?!» — чуть не воскликнула она, ухватив-таки скользкую мысль. И едва сдержалась.

А правда, почему? Спросить — но как бы не стало от этого хуже.

Скверно, что она не знала, сколько прошло времени. Ей казалось — невозможно много. На деле, возможно, не прошло и дня. Вот только что это меняло? Оба они — и Накато, и ее хозяин — были изгнаны из своих тел. И что стоило шаманам занять оставленные душами оболочки?

Не сумели договориться между собой? Да чушь! Сейчас-то они действовали куда как слаженно.

О том, что Таонга с Бомани попросту не подумали о самой простой возможности вновь оказаться в мире живых, и думать глупо. Уж наверняка об этом думали прежде всего!

А если нет? Если у шаманов есть какие-то запреты, не позволяющие воспользоваться чужим телом?

Хотя откуда такие запреты. Едва ли изгнание души из тела и возвращение таким путем умершего — это что-то обыденное в степи. О таком не рассказывали подле костров долгими вечерами. И даже не передавали таких историй шепотом, боясь наказания.

А нет историй — не могло появиться и запретов.

Или могло? Накато задумалась. Откуда вообще берутся запреты? Не те, что отвращают от совершения поступков, опасных для самого человека или его племени. А те, что восходят к понятиям благочестия и благонравия.

Шаманы говорят с богами и духами. Могло ли вхождение в чужое тело помешать этому?

А Таонга что-то долго не слышно, — спохватилась она. И двоих учеников шаманов, что насмехались над нею, тоже. Забыли о ней?

Таонга так ярился, что она посмела отдать его подарок!

Интересно, разозлило бы его, если б она позволила Рамле забрать браслет? Если б даже не попыталась вернуть его.

Нет, дело ведь не в том, что она не сохранила подарок. Шаман злился, что богиня получила могущество, позволяющее ей не просто вмешиваться в дела смертных, а даже мешать бесплотным духам, сохранившим данный от рождения дар.

Должно быть, он понял, что злость его бесплодна. Накто не могла отобрать назад подарок богине. Даже если бы и захотела.

— Таонга, ты здесь? — окликнула она вяло.

Нет ответа.

— А ведь я могла бы быть верна тебе, — с горечью сообщила она, не надеясь ни на то, что ее услышат, ни на ответ. — Если бы ты не взбеленился вдруг, и не отказался от меня. Я была бы верна тебе! — крикнула она, уже понимая, что не услышит отклика.

Да наплевать ему. Он — шаман, а шаманы — кто их знает, что у них на уме?

И все-таки что-то вывело из себя Таонга. Их с Бомани планы нарушились, неожиданно для них обоих. Из-за Нефер. А Нефер получила силу от браслета, отданного ей в качестве жертвы.

Если бы она не ощущала себя обессилевшей, надежда всколыхнулась бы в душе. Но теперь ей хотелось лишь поскорее вернуться в долгожданное забытье.

Ученики шаманов, кстати, тоже больше не донимают ее. Только ей уже все равно.

*** ***

— Ну-ну, приходи в себя, — за плечо настойчиво потрясли.

Что?

Голова была тяжелой, глаза не открывались. Плечо снова затеребили. Попыталась пошевелиться — и висок пронзила боль. Накато зажмурилась со стоном.

Снова волна боли. Кажется, мышцы лучше вообще не напрягать. По крайней мере, не пытаться двигать головой и открывать глаза.

Что случилось — она снова в настоящем мире? Судя по боли — да.

Последнее, что помнила — окружавший ее золотистый свет. Яркий и красивый, но надоедливый. Давящий. И еще — ярость Таонга, его упреки. А до того — насмешки двух учеников шаманов. Выходит, она вернулась в свое тело? Видно, это случилось без ее участия.

Знать бы, как все произошло! А Амади — он тоже вернулся?

— Ну? Она по-прежнему одержима? — голос Фараджа!

— Придется проверить, — а это — голос Бомани.

И руки Бомани трясут ее! Вот только не поймешь: Амади это, занявший тело шамана, или тот вернулся?

Кто-то приподнял Накато, заставив сесть, потом — подхватил под руки. Волоком выволокли из шатра — разом охватил холод. Зима ведь! За пологом шатра царит мороз, а землю покрывает снег. На плечи даже покрывала не накинули. Разорванная короткая туника облепила бедра, повисла с пояса, открыв грудь практически полностью.

Ветра не было, но холод мгновенно пробрал насквозь.

Должно быть, над степью царила ночь. Под веками было черным-черно. Изредка, правда, вспыхивали перед глазами тускло-рыжие пятна — словно от факелов, оказывавшихся слишком близко. Разлепить веки по-прежнему не получалось.

Тащили, ухватив с двух сторон. Ноги безвольно волоклись по стоптанному снегу.

Голосов вокруг становилось все больше. Люди переговаривались, кто-то кричал. Все это сливалось в невразумительный гвалт. Разобрать отдельных слов не получалось.

Куда ее тащат, зачем?

Фарадж ведь грозил, что заставит ее говорить. Вот, она вышла из беспамятства. Вернулась в свое тело. А значит — ему ничто не помешает выполнить угрозу.

Руки подняли над головой, прикрутили к столбу, и Накато бессильно повисла. Плечи заныли. Ноги касались холодной земли, с которой расчистили снег. Под веками разливался тусклый оранжевый свет — кругом горели факелы. Пахло дымом. Сил не было, голова болталась.

Что они собираются делать?

С трудом удалось-таки разлепить веки, но перед глазами все плыло. Ритуальный круг в центре кочевья — здесь собирались обычно для жертвоприношений и обрядов. Над головой и правда — ночь. Только факелы освещали все вокруг. Толпящиеся галдящие люди — кажется, все обитатели кочевья собрались. Рядом двигались несколько смутных фигур — кажется, воины. Различить фигуры Фараджа, Рамлы или Бомани не получалось.

Страшно!

Она совершенно без сил, не может даже пальцем шевельнуть. Еще и связана. По щекам покатились слезы.

Взвились вверх костры с четырех сторон. Отгородили привязанную жертву от толпы.

Возле столба остались четверо воинов, вождь и шаман. Фарадж застыл, выпрямившись. Бомани что-то раскладывал на земле, чертил фигуры. Рамлы видно не было.

От холода и страха трясло. Что с ней собираются делать? И зачем.

Привели в себя, но ни о чем больше не спрашивали. Бомани... кто сейчас на самом деле в его теле? Да, совсем скоро она узнает. Только Накато не была уверена, что это знание ее обрадует.

Смотреть было больно — костры светили тускло, но все равно глаза резало. На фоне черной ночи они казались невыносимо яркими.

Шея ныла, и Накато позволила голове повиснуть.

Что проку вглядываться напряженно в лица, невидимые за кругом, очерченным огнями костров? Что проку размышлять, пытаясь понять, что сейчас будет.

Она и так прямо сейчас и узнает, что с ней сделают.

Она ничего не может поделать. Ничем не может помешать. Так что за прок раздумывать и напрягать глаза?

Прикрыла веки. Накатила сонливость. Сейчас бы заснуть и ни о чем не думать, не помнить. Только холодно очень — мороз пробирает до костей, и ее уже начинает трясти. И веревки впиваются в руки, и тяжело, и неудобно. Но поднимать голову, чтобы взглянуть еще раз вокруг, не хотелось.

От горящих костров под веками мерцало и дрожало темно-рыжее. Иногда кто-то проходил между Накато и огнем, и тогда перед закрытыми глазами воцарялась на миг синеватая чернота.

Помимо воли девушка прислушивалась к происходящему вокруг.

Слышала только потрескивание костров. Воины застыли неподалеку изваяниями, и она едва могла уловить звук дыхания. Шаман кружил вокруг — это его фигура то и дело закрывала от нее пламя. Что он делал? Движения казались размеренными — он явно не торопился.

Нет, ее не собираются допрашивать. Они готовят какой-то ритуал. Она же услышала обрывок разговора...

В лицо плеснули водой — это оказалось неожиданно. Накато вздрогнула, подняла голову, заморгала. Вода немедленно замерзла, превратив волосы в сосульки, а обрывки одежды — в ледяную корку. Она с запозданием поняла, что ног уже не ощущает. И даже не помнит, давно ли.

Останется ли она жива, или так и умрет здесь?

А может, у Бомани другие планы на нее — может, он собирается сделать ее своей игрушкой. А что — была послушной куклой колдуна, теперь станет так же служить шаману. Должно быть, это все-таки Бомани — это ведь его тело! Навряд ли он так просто отдал бы его Таонга.

Холод охватил ноги до колена — ниже Накато их не ощущала. Ледяные щупальца поднимались выше. Ее давно перестало трясти.

Шаман не торопился. Видимо, в его распоряжении была вся ночь. Костры трещали, высыпая в черное небо снопы искр. Потрескивали многочисленные факелы — теперь Накато различала их в темноте. Кажется, все кочевье собралось, чтобы поглядеть — что будет.

Вокруг Накато на земле, очищенной от снега, расположились начерченные фигуры. Линии некоторых были начертаны пеплом, другие — выложены тлеющими углями.

Шаман расставил глиняные плошки с тлеющими в них травами. От плошек вверх поднимались струйки дыма.

Сердце невольно сжалось в ожидании.

— Не трясись, — проговорил над самым ухом шаман, очутившись вдруг совсем рядом. — Не приманивай голодных духов! Они идут на запах страха. Не мешай мне. Тебе нужно просто повисеть здесь смирно. Можешь смотреть. Можешь вздремнуть, если сможешь — от тебя ничего не требуется сейчас. Только не мешать.

Накато замерла.

Интонации Амади! Что он сказал — не приманивать голодных духов, жадных до чужого страха? Да, колдовство ведь требует осмотрительности — вспомнить, как ее чуть не утащили духи, когда она впервые звала человека через потусторонний мир!

Значит, все-таки Амади. Освободился!

Как? Прямо сейчас она не узнает. Что он делает — тоже не понять. Но важно ли это? Когда придет время — все станет ясно. Он сам ответит на все вопросы.

Во всяком случае, расскажет все, что ей требуется знать, — поправила Накато сама себя. Чтобы правильно исполнять дальнейшие приказы.

Однако бешено колотящееся сердце стало успокаиваться. Слезы высохли. Страх ослабил хватку. Если Амади здесь, пришел в себя — значит, все будет хорошо. И она тоже пришла в себя. В конце концов, не зря ведь Таонга так злился! Наверное, у них что-то пошло не так. Да и ученики шаманов отстали еще до ее возвращения в настоящий мир — значит, стало не до нее.

Страх ушел. Увел с собой тревогу, а вместе с тем накатила усталость.

Вокруг загудели тамтамы, а Накато сама не заметила, как их гул слился с гулом в голове. Тусклый свет костров померк окончательно, отдалился.

Что будет дальше?

Ничего необычного. Будет жизнь в этом кочевье — раз уж оно так колдуну приглянулось. И его приказы, и тянущиеся один за другим дни. И визгливый голос Рамлы, и раздраженные взгляды Фараджа.

Мир кувыркнулся.

Руки, больше не связанные над головой, лежали поверх теплого покрывала. Холод не пронизывал насквозь, ноги согрелись. Она не под открытым небом — в шатре. Лежит на подушках, прикрытая теплым. Слух улавливает потрескивание горящих веток — но это не костры. Жаровня.

— И надолго это? — резкий голос Фараджа прозвучал совсем рядом.

— Нет, — и в голосе Бомани послышались сухие интонации, свойственные Амади. — Мне эта девка в моем шатре не нужна. Пробудет до тех пор, пока я не уверюсь: ведьма-хиу покинула ее.

— Зачем мы ведьмам-хиу? Зачем им мое кочевье?!

— Искать ответов у хиу бессмысленно, — отозвался Амади после некоторого раздумья. — Во всяком случае, не теперь. Да и искать их будет хлопотно. Сейчас зима. Куда идти зимой?

— Значит, мы оставим это так? — гневно вопросил вождь.

— Оставь это пока, — мягко отозвался колдун. — Я не забуду о произошедшем — уж поверь. И сделаю все, чтобы выяснить: кто хочет твоей гибели. Это задевает и мою честь! Но суета в таких делах лишняя.

— Что ж. Я доверю это тебе, — уронил хмуро Фарадж после некоторого молчания.

Шорох и тишина.

— Фарадж ушел, — поведал Амади. — Можешь больше не притворяться. Открывай глаза. Хочешь есть?

Накато поднялась на ложе. Странно — и слабости как не бывало! Взглянула на колдуна. Тот выглядел здоровым и даже вроде как довольным. Амади хмыкнул, подвинул к ней поднос с едой. И она поняла, что невообразимо проголодалась. А еще — что силы, хоть и частично, но вернулись к ней.