Монстр поневоле. Книга 3. Снова на привязи

Глава 27

Бодрствовать Накато пришлось всю ночь.

Она подумывала о том, чтобы улизнуть потихоньку, или прикорнуть, пока Рамла спит. Но Фарадж приметил, что ведунью сморило. И служанку позвали, чтоб прислуживала его новой жене.

Той, должно быть, льстило, что она не только прошла впереди ведуньи своего супруга, но и теперь ей прислуживает служанка той самой ведуньи.

Не отпустили Накато, и когда подняли Рамлу на руки несколько рабов и вынесли. Должно быть, понесли в ее шатер – мол, нечего спящей делать на пиру.

А новая супруга Фараджа оказалась своенравной девицей. На замечание мужа – не устала ли она, и не хочет ли тоже отправиться отдохнуть – заявила: мол, она не слабосильная ведунья, и в силах остаться. Тот, должно быть, не захотел ссориться с женой в присутствии ее родственников. Благосклонно кивнул – словно так и должно быть. И отвернулся, отвлекшись на беседу с отцом девицы.

Накато приметила мелькнувшую по ее лицу тень.

Не понравилось пренебрежение! Ох, и нравную жену взял глава кочевья. То-то они с Рамлой вдвоем устроят. Ведь грызться станут не на шутку! Такая, как эта, не потерпит соперниц.

Впрочем, не ее, Накато, забота. Фарадж – вождь, уж как-нибудь с женщинами разберется. Даже и такими вздорными.

- Я тоже хочу молока, - капризно заявила новобрачная, не оглядываясь на служанку.

- Подогретого, госпожа? – почтительно переспросила Накато.

- Я люблю охлажденное! – та поджала губы.

Ага – что угодно, лишь бы не быть похожей на ведунью, с которой так носится ее супруг!

- Как скажешь, госпожа. Сейчас принесу, - девушка поклонилась и нырнула прочь из шатра.

Жаль, что молоко Рамлы уже вынесли прочь! Можно было бы подсунуть вздорной девице – пусть бы тоже отдохнула. Вон, уж давно за полночь, а ей все не спится! Сидит с мужчинами, не желая уходить. Нет, оно понятно – что за радость сидеть одной в шатре, когда твой муж пирует?

*** ***

Пирующие разошлись, когда над степью поднялся поздний рассвет.

Точнее – большая часть не разошлась, воины повалились на подушки там же, где и пировали. А некоторые – вовсе попадали лицами в объедки.

Вождь союзного племени и его приближенные удалились в свои шатры, Фарадж отправился к себе с молодой женой. Накато собиралась отправиться в шатер к Рамле, но ее дернули – мол, негоже прохлаждаться, когда другие из кожи лезут.

Пиршественные шатры требовалось привести в порядок. Подносы с объедками унести, подготовить все к продолжению пира вечером. Благо, хоть поесть удалось – перехватила несколько кусков от объедков на бегу.

К ведунье Накато вырвалась лишь после полудня, когда та давно проснулась.

Расположение духа у Рамлы нынче было еще хуже, чем накануне. Накато перепал добрый десяток затрещин. Правда, о своей внезапной сонливости шхарт не обмолвилась ни словом. Либо не связала ее с отлучкой служанки, либо не сочла нужным что-то говорить об этом. Мол, и затрещины со своевольной бестолочи достанет – сама пусть соображает.

Нынешним вечером она тоже решила быть на пиру. А что – она шхарт. Ей никто запретить не может! Даже Фарадж – он ведь дорожит миром с нею?

Накато пожалела, что накануне опрокинула в молоко для госпожи весь флакон: а ну, как та вновь надумает распускать язык?

- Ты все-таки скажешь, что хотела сказать вчера, госпожа? – покорно осведомилась она.

- Я скажу все, и пусть меня кто-то попробует остановить! А я вчера ничего не сказала? – она слегка нахмурила брови. – Я плохо помню окончание пира. Мне сказали, что я заснула. Но я вроде начала говорить?

- Ты подняла кубок, но тебя перебили, - отозвалась Накато, опуская глаза.

Да помилуют ее боги и духи! Она научилась так легко врать. И ложь выдумала так просто – словно всю жизнь тем и занималась. А шхарт, похоже, ничего не помнит. И хвала всем богам и духам!

В особенности – могущественной Нефер, - спохватившись, прибавила она мысленно.

Ответа не последовало. Но присутствие богини девушка ощутила явственно. Как и то, что Нефер услышала ее мысль и осталась довольна.

- Перебили, - повторила ведунья, покачала недоуменно головой. – Ничего не помню! Ты принесла мне молока, я подняла кубок… кубок? – переспросила она. – Не пиалу с молоком?

- О, госпожа. На пиру все, кто хотел что-то сказать, поднимали кубки! А молоко ты не допила. Отпила только немного, а потом собралась говорить.

- Ну, собралась, и что?

- И тебя перебили, а ты прилегла на подушки. Я не успела сообразить, глядь – а ты спишь!

- Странно, - пробормотала она. – Не помню!

- Ты долго не спала в тот день. Утомилась. А пир протянулся далеко за полночь! Ты уж после полуночи заснула.

- Одень и причеши меня как следует! – приказала властно Рамла, выпрямляясь. – Еще лучше, чем вчера. Как бы то ни было – но я скажу им все, что следует! Этой девке не место рядом с Фараджем – даже будь она дочкой самого вождя наших союзников. И пусть Фарадж после делает со мной, что захочет, - прибавила глухо.

- Как скажешь, госпожа, - Накато поклонилась. – Я сделаю все, как скажешь…

Спорить с ведуньей бесполезно – она не передумает! Благо, один день уже миновал, и впереди – меньше половины декады пиров. Она просто будет усыплять шхарт – а та пусть думает, что ей не хватает сил попасть на пир.

Хотя после третьего раза она, быть может, и заподозрит, что дело нечисто.

Но что она сделает? Нажалуется Фараджу – и Накато расскажет ему, зачем так поступала. А тот уж найдет способ помешать ведунье осуществить ее намерение и поссорить его с союзниками.

Чтобы выйти из шатра, ей и предлога сочинять не пришлось.

Старуха-лекарка только головой покачала, когда Накато объяснила ей, как опрокинула всю скляницу в молоко для Рамлы. Поворчала, но вручила новую – побольше. И настрого наказала не лить лишнего – чтобы со шхарт дурного не случилось. И усыплять не посреди дня, а на ночь, чтобы та уж наверняка спала до рассвета.

Что ж, придется исхитряться. Ничего, она справится! А главное – если никто о ней не вспомнит ввечеру, то и она сможет поспать, пока знахаркины капли действуют.

*** ***

- Мне бы хотелось навсегда остаться во сне. Или вовсе в потустороннем мире, - проговорила Накато.

Голова ее лежала на груди Таонга.

Летнее оглушительно-синее небо раскинулось над ними высоким куполом. Здесь, на границе миров явленного и потустороннего, всегда царило лето. В отличие от степи, забеленной зимней пургой. И здесь было хорошо. Спокойно и мирно – как редко бывало в настоящей жизни.

Накато впервые задумалась – а зачем ей сдалась жизнь? Беспокойная и полная горечи.

С Таонга они виделись не так часто. И сейчас был один из редких моментов близости и умиротворения. С покойным шаманом можно было говорить обо всем на свете, ничего не боясь. И ничего не скрывая – а что за смысл скрывать что-то, если ему здесь, в мире потустороннем, все ведомо?

- Стоит ли торопиться, - протянул он мягко. – Потусторонний край – место, где все оказываются рано или поздно.

- Здесь так спокойно, - признание вырвалось само и прозвучало горше, чем ей хотелось.

- И все же тебе не следует торопиться. Всему свое время в этом мире, - он помолчал, положил тяжелую жесткую ладонь на ее голову. – Мы можем видеться чаще. И еще мы сможем видеться наяву – а там никто не сумеет за тобой шпионить или мешать нам.

- Наяву? – Накато подняла голову, заглядывая ему в лицо.

Слова Таонга вызвали недоумение. Как они смогут видеться наяву? Он – дух бесплотный, и видеться они могут лишь здесь – в мире снов.

- Наяву, - он кивнул. Поглядел ей в глаза и улыбнулся вдруг озорно, точно молодой мальчишка. – Для этого нужно лишь мне очутиться в мире явленном.

- Ты заговорил об этом, - она приподнялась, села, глядя на него пристально. – Ты знаешь, как это сделать? Есть такой способ?

- Способ есть, - он тоже поднялся с земли, сел напротив. – Для этого мне нужно лишь тело, в которое сможет поместиться мой дух.

- Вот как, - до нее стало доходить.

Она прекрасно помнила, что ее бывший хозяин – Изуба – в доме которого она была одной из наложниц, после смерти сумел вернуться. Все, что ему для этого понадобилось – тело еще не рожденного ребенка. Тело, которое покинул дух, когда появилась угроза гибели. И Таонга, видимо, хочет вернуться так же! Только чье тело он изберет?

- Бомани – скверный шаман, - хмуро поведал он. – Мне не нравится то, что я вижу отсюда. Он глуп, напыщен, самонадеян и сластолюбив. Ему не место подле Фараджа!

- Ты хочешь занять его тело?

- А чье же еще? Бомани – шаман. И я вновь сделаюсь шаманом племени. Мне не придется никому ничего доказывать. Мне не придется даже называть свое настоящее имя. Я просто стану исполнять свои обязанности перед племенем.

- И мы вновь окажемся вместе!

- И мы вновь окажемся вместе, - эхом откликнулся он. – А освободить тело легче легкого. Ты ведь уже использовала цвет червей! Он хранится у твоей госпожи – Рамлы. Она в своей глупости считает, что он ей поможет раскрыть ее дар.

- А он ей не поможет? – удивилась девушка.

- Дар раскрывается сам и только сам. Тогда, когда приходит время, - жестко прихлопнул Таонга. – А использовать такие сильные снадобья – означает и гасить свой дар, и гневить богов и духов. А еще это – знак неверия и слабости.

- Почему ты не сказал об этом Рамле? – Накато растерялась.

- А я не обязан ей помогать на ее пути. У нее – своя дорога. Моя дорога – служение племени.

Накато хмыкнула. В конце концов, все это – не ее дело.

- Значит, дух Бомани можно изгнать из тела с помощью цвета червей? – переспросила она. – И я должна высыпать горсть в горящую жаровню, верно?

Как тогда, когда она вмешалась в ритуал Рамлы по приказу Амади. Странно – выходит, ее хозяин хотел, чтоб дух шхарт покинул ее тело? Да, наверное, так и вышло – ей-то вон как скверно было после того, как вдохнула того дыма!

- Ты все верно поняла, - Таонга пристально глянул ей в глаза, и на миг девушке сделалось не по себе – так горел его взгляд. – Горсти только вот будет маловато. Сыпь три – не меньше! Чтобы наверняка. Бомани скверный шаман, но дух его силен. И, чтобы выдворить его, понадобится немало сил.

- Я сделаю, как ты скажешь, - прошелестела Накато.

Он порывисто подался вперед, прижал ладонь к ее щеке. По телу разлилось тепло от этого прикосновения.

- Я буду ждать, - шепнул он. – Помни: я все время рядом, наблюдаю за тобой!

От его слов бросило в жар. И тут же внутри живота разлился холод.

Таонга рядом с ней! Даже там, в настоящем мире, среди зимы, холода и суеты. Там, где она – никто и ничто. Незримый, он рядом. Наблюдает за ней.

Да, утром снова начнется привычная суматоха. Проснется Рамла. Недовольная и недоумевающая. Придется сначала успокоить ее, и уж потом идти к шаману. Тот, возможно, будет спать – после ночи-то за пиршественной трапезой!

Ей понадобятся всего три горсти цвета червей. Главное – спрятать их как следует, чтобы Бомани не заметил, что у нее с собой что-то есть.

Она все сделает, как надо! И уже до заката она увидит Таонга как есть, живого, во плоти. Это стоило бы любых усилий! А уж стащить горсть сушеной травы у Рамлы и сыпануть ее в жаровню у шамана – сущая мелочь. О затраченных усилиях и говорить смешно. От нее нужно совсем немного, она же получит то, о чем больше всего мечтала.

*** ***

Маленький кожаный мешочек. Его Накато отыскала среди вещей Рамлы, когда наводила порядок. Припрятала под тунику.

В запасы сушеных трав влезла, когда шхарт прикорнула после обеда. Та не глядела – улеглась спать. Не иначе – решила днем выспаться, чтобы вечером уж наверняка не заснуть. Ну, это она зря надеется! Накато по-прежнему не могла допустить ссоры – приказ свой Амади не отменял. А Таонга, может, и не сумеет избавить ее от печати.

В любом случае, пока печать на ее руке – колдуна злить не стоит.

Другое дело – если вернувшийся шаман сумеет свести ее! Она окажется свободна. И будет находиться при Таонга, сделается ему верной подругой. Она все сделает, что он прикажет – и кочевью станет служить так же ревностно, как и он.

Фарадж и нынче остался в своем шатре. Новая жена неотлучно находилась при нем. О шхарт вождь вроде как и не вспоминал.

Вот уж вторую ночь длятся свадебные пиршества. Нынче будет третья.

Накато раздумывала, под каким предлогом явится в шатер Бомани. И сильно ли он удивится, увидев ее, незваную.

Впрочем, если и удивится – так удивление продлится недолго. Дым цвета червей быстро сделает свое дело – уж Накато знала! А она позаботится, чтобы шаман как следует надышался этого дыма. На ее стороне – внезапность. Он и сделать ничего не успеет. Пусть она и сама свалится – это не так важно. Таонга, выдавив из тела Бомани ослабший дух, займет его место. Тогда и о Накато сможет позаботиться.

Даже если Бомани уже не спит, выспался после бессонной ночи – ничего он сделать не успеет. Да может, он еще и не проснулся – все же до заката далеко. А к пиру начнут собираться перед закатом. Пока над степью светло – на стоянке суетятся только рабы.

Девушка задумалась.

Получается, она отныне будет видеть Таонга в теле Бомани? Ведь его собственное тело похоронено. Развеяно пеплом над степью.

Впрочем, что для нее важнее: тело или дух? Она-то будет знать, кто на деле скрывается под неуклюжей коренастой оболочкой нынешнего шамана!

Ладно, главное – она приготовила необходимое.

Оглянулась на спящую Рамлу. Не проснется ли, услышав, как служанка выбирается из шатра?

Да пусть ее! Спросит – так можно сказать, что готовит для нее ванну, чтоб подготовиться к вечернему пиру. Или легкий ужин, чтоб не ждать до темноты. Мало ли у служанки забот, чтоб госпоже было хорошо!

Идти нужно прямо сейчас – иначе не успеет.

Проснется все кочевье. Воины выберутся из шатров, чтобы размяться и вдохнуть морозного воздуха. Рабы станут носиться не так резво, кто-нибудь да приметит, как она прошмыгнула к Бомани. Да и сам Бомани проснется! Ее удача, если он еще спит.

- Помоги мне, могущественная Нефер, - прошептала Накато. – Прошу тебя! Ты ведь знаешь – я верна тебе и преданна! Только помоги нынче. Помоги!

Ответа не последовало.

Ничего. Богиня слышит все. А если делает вид, что не слышит – так, верно, так ей зачем-то нужно. Не смертной постичь, что на уме самой Нефер.

Накато, прижав руку к груди, где ждал своего времени заветный мешочек, выскользнула из шатра. И со всех ног припустила через кочевье.

*** ***

Когда она проскользнула в шатер Бомани, тот еще спал.

Ей же лучше!

Змеей скользнула к жаровне с тлеющими угольками. Вытянула из-за пазухи мешочек с лепестками и суетливо вытряхнула их все. Руками ловила разлетающиеся легкие лепесточки, чуть не голыми пальцами всовывала в угли.

Повалил густой синеватый дым. Хорошо!

Накато, спохватившись, подтащила жаровню поближе к ложу шамана. А то сама надышится вместо него.

- Кто здесь? – тот приподнялся на подушках. – Что ты делаешь?

Узнал ее? Видно, не так-то крепко уже и спал. Да неважно! Спустя несколько мгновений не будет иметь значения, насколько крепко спал. Узнал или принял за кого-то другого. Накато рывком подтолкнула жаровню прямо к его ложу, поближе к голове удачно приподнявшегося на локте шамана.

- Что ты творишь?! – настойчиво повторил он, хмуря брови.

Голос сделался громче – кажется, встревожился. Неважно! Накато подхватила с пола медный поднос, стряхнув с него все, что там стояло. И взмахнула широким движением над тлеющими углями. Огромный клуб дыма пахнул прямо в лицо Бомани, окутал его.

Шаман отпрянул – тщетно!

Как бы дыхание задержать не вздумал! – испугалась запоздало девушка.

Прыгнула львицей вперед, прямо на его грудь. Коленом ударила в живот – несильно, только чтоб ошарашить. Услышала сдавленный удивленный вскрик.

Отлично! Вскрикнул от боли и неожиданности – значит, и воздух втянет неосознанно. Она рывком подняла его, дернула на себя. Сама дыхание задержала, чтобы не потерять сознание прежде времени. В ушах шумело, а перед глазами плавали черные точки. Еще немного – и она вовсе перестанет различать что-либо вокруг.

Все-таки страшная штука – цвет червей.

Девушка услышала, как Бомани судорожно вздохнул. Навалился тяжело ей на плечо. Как бы не рухнул лицом в жаровню! Не слишком хорошо будет, если Таонга получит покалеченное тело, лишенное зрения или с ожогами.

Она ухватила его за тунику спереди, с натугой потянула на себя. И рухнула с ним вместе на ложе с краю.

- Ты, - захрипел Бомани.

Накато уже ничего не смогла ответить – губы не слушались. Занемели. Даже если бы и захотела, ни слова не сумела бы выдавить.

Но ее затея удалась! Она ощутила смутно, как руки Бомани сжимаются на ее горле. Успеет он задушить ее, прежде чем силы окончательно покинут ее? Кажется, этого она уже не узнает. Точнее – узнает много позже, когда придет в себя. Если придет, конечно.