Монстр поневоле. Книга 3. Снова на привязи

Глава 17

Что-то нарушило равномерный гул, дрожащий в воздухе. Сбило его.

Накато вздрогнула, когда в полог шатра рядом с ней вонзилась стрела. Следом за ней – еще одна и еще. Девушка недоуменно уставилась на оперенные древки, застрявшие в толстом войлоке. Ей казалось невероятным то, что стрелы ухитрились преодолеть сопротивление воздуха, который сделался плотным.

Это их свист вклинился в плотный гул!

Она, приподнявшись, попыталась отползти назад, за шатер. Не ровен час – попадут! Не смертельно, и надолго ее это не остановит. Но неприятно.

Воздух сопротивлялся, не пускал. Движения получались замедленными.

Как же так! Стрелы летят беспрепятственно, а она не может толком пошевелиться. А ведь она куда сильнее самого сильного из воинов в кочевье. Только что голыми руками опрокидывала мощных зубров наземь! Сильнее всего злило то, что Накато не могла понять – что ее удерживает.

И что заставляет врагов тратить впустую стрелы. За кажущейся бессмысленностью крылся неясный замысел. Но в чем он заключался?

Дальний край неба осветился ярко-алым, и Накато обернулась туда.

Рассвет! Неужели только наступил? Враги напали, когда небо посветлело, и до появления солнца оставалось совсем немного времени. Получается, налет начался совсем недавно. А ей показалось, что прошла уже едва ли не половина дня. И теперь должно быть позднее утро.

А солнце только показалось из-за горизонта.

Как мало времени прошло! На стоянку только напали – а ей кажется, что налетчики уже невесть сколько времени носятся среди шатров. Хотя – ей ли не помнить их стремительности? Когда солнце поднимется – оно осветит разоренное стойбище.

Шаман говорил накануне – Фарадж должен вернуться нынче! Если бы он успел – врагов удалось бы отбросить. Вот только он, похоже, не успеет.

Или успеет? Воздух по-прежнему гудел, давил, пригибая к земле. Пыль частично осела. Так, что солнечные лучи, вырывающиеся из-за края степи, не играли радужными бликами на снегу – потому как тот густо припорошило бурым.

А потом сбоку мелькнуло какое-то движение. До Накато с запозданием дошло – кто-то из налетчиков решил спешиться.

Для чего?

Согнутые фигуры смутно копошились за окраиной стоянки, перебегали вдоль нагромождения, устроенного защитниками. Пройти пытаются, что ли? Их заметили и изнутри стойбища. Кто-то кинулся в ту сторону.

Слишком медленно. Воздух давил, замедляя движения и налетчиков, и защитников.

Грохот и рев обрушились на голову внезапно. Девушка лишь тогда осознала, что до этого момента вокруг было слишком тихо. А может, это ей уши заложило разливавшимся гулом? Теперь же тот исчез. Кажется, такое произошло второй раз за утро. И воздух перестал давить неподъемной тяжестью, позволил подняться на ноги. Снова грянул гвалт, вопли, грохот оружия и вопли, рев животных. Крики и ругань людей.

Мимо девушки промчался очередной всадник на зубре, за ним – еще один и еще.

Прорвались! Видимо, у шамана закончились силы. Или закончилось время его колдовства – Накато знала, что всякие чары действуют лишь определенный срок. Чем они сильнее – тем этот срок меньше. А он создал мощнейшие чары – до сих пор Накато сталкивалась с чем-то похожим разве что в знаменитой башне колдунов в Ошакати. Причем не один раз, а дважды за короткое время! Девушка боялась представить, сколько сил шаман на это потратил.

Она встряхнулась. Враги прорвались, а она сидит под пологом пустого шатра!

Вот казалось бы – что ей за дело до того, что стойбище разгромят? Она здесь рабыня, да и вовсе – она здесь не навсегда! Она ведь решила уже, что происходящее ее не касается. Что нужно сидеть тихо и не высовываться. Быть может, этот разгром с самого начала входил в планы ее хозяина – колдуна?

Да, слишком сложно. Но расчеты Амади всегда отличались избытком сложности.

И она застыла в нерешительности. А потом, спохватившись, ринулась наперерез очередному всаднику.

Тот был не один. Она опрокинула того, что вырвался вперед, потом – следующего за ним. А третий исхитрился ударить ее древком длинного копья и отшвырнуть в сторону.

В другое время она ни за что не допустила бы подобного. Но неожиданность сыграла свою роль. Накато кувырком отлетела в сторону.

Почти сразу поднялась, ошарашено оглядываясь.

Налетчики прорвались через заслон, и теперь носились среди опустевших шатров. С середины стоянки послышались первые панические вопли. И тут же снова раздался грохот оружия. Опять затрубил мамонт – кажется, громадных животных разворачивали, направляя на носящихся по кочевью всадников.

Наездники на зубрах стали сталкиваться между собой. Среди них появились и воины на единорогах.

Это защитники стойбища оседлали оставшихся животных стада, - сообразила Накато. И теперь сделались с пришельцами на равных.

Обширная стоянка внезапно сделалась тесной и маленькой – носящиеся беспорядочно громадные животные с наездниками на спинах цеплялись боками за боковины шатров и опрокидывали их.

Теснота была защитникам на руку. Налетчики не могли в полной мере использовать свое численное превосходство.

И все-таки их было чересчур много.

Шаман ничего больше не предпринимал. Видимо, закончились силы. А может, сложно творить чародейство, требующее начертания крупных фигур на земле и раскладывания всяких ингредиентов, когда носятся среди шатров всадники с оружием? Так или иначе, ничего похожего на давешний гул и загустевший воздух, больше не было.

Раздался с середины стоянки пронзительный надрывный вопль, полный ужаса и ярости. Даже не вопль – визг. Накато обернулась в ту сторону.

Над куполами уцелевших шатров виднелись мохнатые спины мамонтов. Они плавно покачивались, словно животные перетаптывались с ноги на ногу.

Кто же кричал?

Там, рядом с мамонтами, под их защитой, сгрудились самые слабые обитатели кочевья. До них добрались налетчики? Само собой, добрались – вон они, носятся туда и обратно, точно оглашенные! Вот только мамонты ведут себя странно тихо. Только топчутся на месте – и все. Уж наверняка там есть, кому направить их на чужаков!

Накато принялась пробираться в ту сторону, напрочь позабыв о брошенной в шатре ведунье. А ведь ту почему-то не увели!

А может, и увели, - подумалось девушке. Просто она не знает об этом – ей было не до того.

Мысль мелькнула и пропала. Ну, до шхарт ли, когда стоянку практически сровняли с землей! Вот кто-то из всадников, проносясь мимо, походя сшиб древком копья одну из опор какого-то шатра, и тот завалился набок. Кажется, в стойбище и шатров целых осталось не так-то много!

Позади загрохотали копыта, и Накато, спохватившись, обернулась, прянула под ноги зубра. Опрокинув всадника, двинулась дальше.

Над стоянкой снова поднялась пыль, так что приходилось закрывать рот полой туники. И все равно в горле першило, то и дело пробивал надсадный кашель.

Когда девушка выбралась к площадке, на которую собрали обитателей кочевья, как раз один из мамонтов завалился с трубным ревом набок, колотя ногами и хоботом. Налетчики кинулись врассыпную, чтобы не попасть под мощные удары. Окруженным кольцом мамонтов обитателям кочевья было хуже – им и отступить особенно было некуда. И они просто в испуге пятились от раненого животного, разбрасывающего вокруг себя клочья выбитой им мерзлой земли.

А ведь, если бьющийся от боли гигант перевернется на другой бок, людям несдобровать.

Впрочем, если бы они не были окружены животными – их давно бы перебили. А так – мамонты не подпускали вражеских наездников слишком близко, сшибали наземь тех, кто осмеливался подобраться к ним.

Защитники кочевья, оседлавшие зубров, не позволяли налетчикам как следует прицелиться, чтобы расстрелять беззащитных женщин и детей стрелами.

Здесь Накато впервые растерялась. Верхом были и враги, и защитники! В сутолоке она не могла толком разобрать, кто есть кто. И потому застыла в нерешительности возле обрушенного наполовину шатра, прижавшись к земле возле смятого полога.

И тут послышался топот приближающихся всадников.

В первый миг Накато похолодела – решила, что к налетчикам спешит подмога. И, лишь увидев, как те заметались, поняла: это не подмога, это глава кочевья возвращается со своими воинами.

Догадка оказалась верна.

Налетчики, мгновенно забыв о сбившихся в кучу обитателях кочевья, ринулись прочь, явно спеша убраться поскорее. Однако скрыться им не удалось.

Столкновение произошло возле окраины стоянки. Воины Фараджа смяли взмыленных налетчиков. Они сшибали всадников наземь, топтали их копытами единорогов, добивали копьями. Натиск оказался столь свирепым, что вырваться и ускользнуть удалось едва половине десятка нападавших. Израненные, потрепанные – они позорно бежали прочь.

Одному из них в спину полетела стрела.

Лучник расстрелял бы всех, кто остался в живых. Фарадж остановил его – приказал отпустить. Чтобы выжившие смогли рассказать о случившемся. И тем самым предостеречь желающих поживиться в его кочевье в отсутствие предводителя.

Люди с ликующими воплями кидались навстречу подоспевшим спасителям.

Фарадж торопливо раздавал приказы, его доверенные воины рассыпались по стойбищу. Разгромленную стоянку начинали приводить в порядок. Животных отогнали подальше в степь – пастись. Раненых поднимали и сносили на ту самую площадку, где укрывались обитатели кочевья под защитой мамонтов.

Накато поднялась кое-как на трясущиеся ноги.

Нет, она не была ранена. И даже то, что она приняла участие в схватке, не утомило ее. Она просто была перепугана, и никак не могла прийти в себя.

По-хорошему, следовало идти к Рамле. Хотя бы узнать, как она себя чувствует. Она ведь бросила ведунью, когда всему стойбищу грозила опасность! И не знала теперь, стоит ли еще на месте шатер, где та осталась.

Однако ноги понесли Накато совсем в другую сторону.

*** ***

Шаман лежал, вытянувшись в полный рост, возле собственного шатра. Накато замерла, не понимая. Не веря.

На земле виднелись еще линии фигур, что он чертил нынче утром.

Они сохранились почти целиком. Лишь местами оказались стерты чьими-то ногами – в основном, с краев.

Верховые налетчики к шатру шамана не приближались – следы от копыт их зубров обходили его стороной. Должно быть, боялись попасть под удар. Да и вернувшиеся защитники пока не приближались. Правда, у них забот пока что и без того хватало. Даже пучки трав и прочие предметы, разложенные шаманом, почти все остались на своих местах. Лишь некоторые оказались чуть сдвинуты.

И шаман лежал неподвижно прямо поперек начерченной фигуры. Пучок травы под его откинутой вверх рукой слегка дымился.

В первый миг показалось – он устал и просто заснул. А руки закинул за голову, вытянув их. Только приблизившись, девушка увидела торчащее из глазницы древко стрелы.

Дыхание оборвалось, в животе стянулся тяжелый, болезненный комок. Накато прижала с силой ладонь к губам. Она видела только распростертого в пыли шамана и стрелу, пробившую запачканное пылью лицо. Вместо глаза – кровавая лужица, струйки стекали по щеке и виску.

Попыталась вздохнуть – и не смогла, горло сжалось, не пропуская воздух.

Мир вокруг исчез, погас. Не осталось ни воплей раненых, ни оставшихся на ногах обитателей кочевья, что наводили сейчас спешно порядок. Не осталось разгрома и валяющихся обломков, которые люди сейчас растаскивали, спасая то, что еще можно было спасти.

Только распростертое на земле тело.

К нему не подходили – сначала следовало позаботиться о живых, и уж потом – о мертвых. А погребением шамана следовало заниматься с особенным почетом и соблюдением всех необходимых ритуалов.

Накато, пересилив оцепенение, на трясущихся ногах подошла к безжизненному телу и рухнула на колени рядом. Прижалась, положив голову на грудь, обхватив руками.

По щекам покатились жгучие слезы. Тело шамана оказалось жестким, словно деревянным. И уже отдало большую часть тепла промерзшей почве, сделалось холодным. Она, словно только теперь поняв, что жизнь покинула его навсегда, тихонько взвыла.

Накато не помнила, сколько пролежала рядом с безжизненным телом.

Она смутно ощущала, как ее хлопают по спине, не соображала, что ей говорят. Как ее поднимают, силой отцепляя скрюченные пальцы от закоченевшего трупа. И почти волоком тащат прочь.

Сквозь застилающие глаза слезы она смутно видела, как лежащее в пыли тело остается все дальше. Пришло глухое понимание – это ее оттаскивают.

Накато протянула руки, попыталась рвануться обратно. Но ее не пустили. Тело налилось противоестественной слабостью. И она не в силах была ни удивляться этому, ни воспротивиться.

Она едва осознала, что ее перенесли в шатер Рамлы.

Равнодушно взглянула на госпожу, склонившуюся над ней. Безучастно подумала, что та сейчас примется по своему обыкновению вопить и требовать исполнения приказов. Но та молчала, глядя встревожено.

Короткий обмен репликами – Накато не вслушивалась. Ей сделалось безразлично.

Она не обрадовалась тому, что ее не трогают. Как не огорчилась бы и привычной ругани госпожи. Ее оглушило.

*** ***

Рамла нежно, тихонько гладила ее по лбу, по волосам. Вытирала со щек бегущие безостановочно слезы.

- Не плачь, не плачь, милая, - шептала она. – Не нужно плакать. Все пройдет, все. И это пройдет и забудется, и утечет, словно вода в ручье. Словно облака по небу. Я утишу твою скорбь, убаюкаю печаль…

Слова ее и правда убаюкивали, уносили.

Кажется, и слезы уж не текли, а Рамла все гладила ее осторожно-осторожно по горячим, воспалившимся от плача щекам. Остро и густо пахло травами.

Да, ведь ее госпожа – ведунья. Ведьма, что умеет слышать духов и взывать к ним. Она сможет утишить ее тоску и горечь. Ей это под силу.

Однажды ее, Накато, хозяин, уже усмирил смертельную тоску своей рабыни. Когда она узнала о гибели сына. Чародейство надежно усмиряет любое горе, любую боль. Миг – и то, что терзало сердце невыносимой горечью, уходило навек. Засыпало или рассеивалось пылью, которую разносил ветер над степью. Рамла не обучалась колдовскому ремеслу – но имела дар.

Можно не сомневаться: она сделает, что обещает. Наутро Накато и не вспомнит о своей потере. И о своих слезах.

- Я развею твою тоску, - шепнула та проникновенно. – Ты веришь мне, скажи?

- Верю, - выдохнула Накато – сил на споры не осталось. – Да, верю…

«Ты сделаешь, что обещаешь, - этого вслух не сказала. – Ты утишишь мою тоску, мою боль. А я за это предам тебя. Сделаю с тобою все, что велит мне мой настоящий хозяин – а он не ведает жалости. И я тоже о жалости не вспомню».

Мысли прерывались, расплывались. Веки сделались тяжелыми-тяжелыми, глаза закрывались.

Накато знала – когда она их откроет, облик шамана в памяти померкнет. И со временем сотрется полностью. А еще она знала, что никогда не забудет последней своей мысли. И будущие поступки станет сверять с ней.

Темнота обволакивала, и голос Рамлы за ней терялся, рассыпался, превращаясь в сухой шелест зимней травы.

Накато погружалась в эту темноту, точно в вязкую воду. Воистину, сила даже неопытной шхарт пугала! Не зря, ох не зря боятся и ненавидят ведьм на равнине. Да и всюду их боятся и ненавидят. Просто некоторые – вот, как Фарадж – осмеливаются прибегать к их помощи, заручаясь верностью и поддержкой в обмен на почет и исполнение любых прихотей.

Она все-таки попыталась шевельнуться, всплыть из-под черноту, которая ее утягивала.

Тщетно. Ей нечего противопоставить силе ведьмы.

Она забудет шамана, с которым недолго делила вечера в его шатре. Забудет, как уже однажды забыла сына.

Однажды.

Не так-то и давно. Сколько декад прошло? Кажется, меньше десятка. Или чуть больше. А она уж не вспоминает о своем малыше. Забыла – и не печалится об этом.

И о шамане не будет печалиться. Очередное воспоминание превратится в сухую пыль.