Монстр поневоле. Книга 3. Снова на привязи

Глава 14

Вид сластей и запах вина размыли молодое лицо с точеными скулами и презрительно поджатыми губами перед внутренним взором.

- Бери все, что пожелаешь, - радушно предложил шаман. – Мне не нужна голодная женщина.

- Спасибо, господин, - выдавила Накато.

Отвыкла говорить! Теперь трудно заставить себя произнести хотя бы звук. Она-то думала – совсем забыла рабскую привычку молчать.

Она и правда проголодалась – за целый день только ранним утром и поела. Перехватила кусочек жесткого вяленого мяса, пока Рамла отвлеклась, возясь с бусами и браслетами. А после – сплошная беготня, просьбы одна за другой, тычки других рабов и Фараджа. И вот уж вечер, шхарт улеглась отдыхать. А Фарадж потащил вымотанную служанку к шаману, не дав даже воды выпить.

Нужно поесть, пока предлагают. Хозяин шатра в любой момент может передумать. Накато протянула руку, подцепила кончиками пальцев кусочек мяса.

Сочный! Это – не вяленое пересушенное и пересоленное мясо, каким кормили рабов. Свежее, нежнейшее, запеченное в углях.

- Ешь-ешь, не бойся, - ободрил шаман и сам взялся за ужин.

Ты гляди-ка, в этот раз ей повезло. Накато и прежде попадались добрые хозяева – те, кто вспоминал, что служанку нужно и накормить.

Рамла тоже была добра к ней – по-своему. Но о том, что служанке нужно поесть, порой забывала. Нынче вот забыла – что-то ей дурное ночью приснилось, и весь день она была не в духе. Правда, с бусами и браслетами возиться взялась – долго перебирала, примеряла на себя.

Прямо поверх заляпанной туники без рукавов. И расчесать себя не позволила.

Правда, украшения потом пришлось собирать Накато – госпожа, разозлившись, расшвыряла их по всему шатру.

Она тряхнула головой, отгоняя муторные впечатления истекшего дня. Подцепила еще кусок мяса, вгрызлась. Сок потек по пальцам, подбородку.

Вспомнилось – в городах на равнине ценилось умение есть аккуратно, не пачкаться. А сюда, в степи, добрались южные нравы, интересно? Забавно будет, если шаман сейчас разозлится да прогонит ее. Хотя – она якобы обычная рабыня из кочевья. Откуда ей знать, как принято на южной равнине?

Шаман ведь не знает, что она когда-то не только жила в большом городе, но и училась в настоящей школе! Ее там обучили и манерам, и чтению, и пению, и танцам.

Кинула украдкой на него быстрый взгляд. Нет, лицо совершенно спокойное. По виду – его ничуть не изумили и не возмутили небрежные манеры служанки.

Вот и ладно! И сыра кусочек – боги и духи, до чего же она проголодалась! Лишь бы все съеденное наружу не вышло, когда шаман вспомнит, зачем ее позвал в свой шатер. А то ей ли не знать, что господа бывают разные. И предпочтения у них порою оказываются неожиданные.

И пусть его! Сладкую лепешку она все равно съест.

Зря, что ли, шаман положил их на поднос? А она и забыла, когда в последний раз ела сладкое. Кажется, невыразимо давно. Хотя – вроде всего несколько декад прошло.

Ну да, еще в начале осени она ела сласти. А теперь – конец всего-то конец осени. Хотя в степи уж вовсю хозяйничает зима.

А вот в шатре своего брата, в родном кочевье на далеком востоке, она сластей не видела. Может, дело в том, что кочевье, откуда ее забрал когда-то Амади, бродило дальше к северу? Вот туда и не добрались многие диковины с юга. Только вино привозили изредка, да продавали задорого – выменивая на драгоценную желтую краску.

- А ты не ешь ничего, господин, - спохватилась Накато, уже готовая отхватить зубами кусок от сладкой лепешки.

И тут же пожалела о несдержанности: рабыне не пристало говорить господину, что он делает не так. Даже и заботясь о нем. Да и решит сейчас шаман, что довольно служанке есть! Раз болтает – так значит, сыта. И она торопливо отгрызла кусочек.

Шаман на это только усмехнулся слегка.

- Ты ешь, это вкусно, - проговорил он. – А я уж поужинал.

- Ты очень добрый, господин, - совершенно искренне сообщила Накато.

И спешно опустила глаза в пол. Вгрызлась в лепешку. Боги, кто бы поверил – служанку не шпыняют, чтобы ела быстрее! И не жалеют каждого съеденного куска. В степи такое – редкость.

Он подвинул ей медную плошку с вином, и она отхлебнула.

Давно уж и забыла, каково оно на вкус! А на равнине вино пили из глиняных и медных стаканов с высокими крутыми стенками. Но здесь степь, здесь пьют из плошек. И молоко, и травяные отвары, и похлебку с кореньями.

А вино не кислое, из хороших. Хоть не так и много ей довелось выпить вина во время жизни на равнине. И зачем шаман вздумал тратить дорогой напиток на рабыню – хотел, чтобы захмелела?

Сам он не пьет. Может, снова спросить?

Как бы не рассердился. Испытывать терпение шамана можно до определенного предела. И Накато не хотелось ненароком этого предела достичь.

- Спасибо тебе, господин, - она все-таки подала голос. – Это очень вкусно!

- Ты наелась?

Все-таки потерял терпение. Надоело ему глядеть, как ест рабыня.

- Спасибо тебе, господин, - повторила она, упорно глядя в пол. – Я сыта…

- Тогда допивай вино, - шаман кивнул. – Поднос здесь останется, сможешь потом еще поесть, если захочешь.

Накато прикусила язык – собралась было поблагодарить еще раз.

Довольно. Не положено рабыне столько болтать – пусть даже и с почтением. Рабыне полагается молчать в страхе и неведении. Да обычная служанка дара речи лишилась бы, случись очутиться в шатре шамана! И дара речи, и аппетита – от потустороннего, иррационального ужаса. А она, как ни в чем не бывало – наелась и напилась.

Ну, так что ж теперь! Прежде нужно было думать. Накато в несколько глотков допила остатки вина в своей плошке, поставила ее аккуратно на поднос.

Шаман придвинулся ближе, уселся вплотную. Тяжелая рука опустилась ей на плечи, притянула. Накато опустила голову так, что короткие висящие космы упали на лицо, закрыв его.

От жилистого тела шло тепло, точно от жаровни. Все мысли, кружившиеся до этого момента, вымело начисто.

Все, что казалось только что важным – страх, что Фарадж каким-то образом узнал, кто она есть, воспоминание о молодом воине, отвергшем ее – все мгновенно разлетелось в пыль, сделавшись далеким и несущественным. Остался горячий жар тела совсем близко, твердые пальцы на плече и собственное сердце, колотящееся в горле.

Словно у неопытной девицы, которая впервые очутилась наедине с мужчиной.

Пальцами второй руки он осторожно приподнял ее подбородок, заставил поглядеть себе в лицо. Накато моргала растерянно – почти искренне.

- Не бойся, - шепот у самого уха чуть пощекотал кожу. – В моем шатре, наедине, тебе можно глядеть мне в лицо. Когда я позволяю.

- Да, господин, - она слегка улыбнулась.

И взглянула прямо в глаза. В темных зрачках дрожало, отражаясь, пламя жаровен. В красноватом полумраке изрезанное глубокими складками лицо казалось совсем черным.

Тепло шло от жаровен.

И тепло шло от кожи находившегося совсем рядом шамана. Нужно просто выбросить все мысли, что кружат над нею. Сейчас не их время.

Выбросить мысли, а чувства оставить. Давным-давно, когда брат приводил ее в шатер старика Аситы, в ее родном кочевье, она старалась не чувствовать происходящее. Так было проще. Сейчас это не нужно. Накато точно знала – сейчас не будет плохо.

Она сама не могла бы сказать, откуда такая уверенность.

Мысленно усмехнулась сама себе – ведь хотела же ни о чем не думать! Уж тем паче – не вспоминать о прошлом.

А потом мир перед внутренним взором разлетелся бесчисленными яркими искрами. От круживших мыслей не осталось и клочков. Исчезло все. Теперь существовало только тепло, переходящее в жар, и кожа, скользящая по коже.

Предчувствие не обмануло ее. Плохо не было. Было хорошо.

*** ***

Накато вольготно вытянулась на покрывалах. Голова лежала на твердом плече шамана. В душе царило умиротворение, тело окутывала истома.

Думать ни о чем не хотелось. В сон, правда, тоже пока что не тянуло. Она, слегка улыбаясь, водила пальцем по темной груди с выпуклыми мышцами.

- А из какого ты кочевья? – неожиданно спросил он, перехватывая ее руку.

- Что? – Накато подняла голову, взглянула растерянно в лицо.

Вопрос застал ее врасплох. Он хочет знать, в каком кочевье она родилась – зачем? И почему вдруг решил спросить? Темные глаза глядели внимательно, с интересом, но без подозрения. Должно быть, просто хочет поддержать разговор.

Вот только что же ему соврать? Девушка опустила ресницы, опасаясь выдать замешательство.

- Я, - она запнулась. – Я родилась не в степи, господин. Я из деревни в горах. В наших местах степи и не увидеть.

Пожалуй, это лучшее. Кочевий по южной окраине степей бродит не так-то много, и шаман вполне может знать о них. Глупо будет попасться на неуклюжей лжи. А деревень в горах много. Глухие горские деревушки безымянны – жители никак их и не называют.

- Так ты из горцев, - он вроде как удивился. – А как на равнине очутилась?

- Меня отец продал караванщикам, чтобы старшей сестре приданое дать, - отозвалась девушка – она знала, что горцы нередко продавали детей, чтобы выжить, или чтобы дать лучшую жизнь оставшимся. – К ней посватался парень, а у них в семье – аж десяток коз! У нас-то только три было, и две по зиме околели, трудно стало. С караваном я в степь пришла, там меня отдали в одно кочевье. И совсем скоро на него напали. Всех убили, шатры сожгли, а меня снова перепродали.

- Вон оно что, - он покивал. – Скучаешь по семье?

Это к чему он? Кого волнует – о чем скучает рабыня?! Странное говорит шаман – темнит что-то.

- Не слишком, господин, - подумав, отозвалась она. – Дома мне нечего делать. А здесь, в этом кочевье, спокойно.

- Ну-ну, - он хмыкнул неопределенно, кивнул каким-то своим мыслям.

Вновь воцарилось молчание. К чему он взялся расспрашивать? Любопытство, или все-таки подозрения?

Нет, были бы подозрения – разговор шел бы иначе. Совсем иначе! Уж после того, что произошло с Айной, в этом сомневаться не приходилось.

Вспомнилось, как Амади заявил Тафари – мол, тот сразу заметит печать на руке Накато. И ее измененную природу. И все потому, что горский разбойник некогда был учеником шамана. А это – не ученик, настоящий шаман! Почему же он ничего не видит? Даже не чует ничего подозрительного.

Ну да, Амади скрыл ее печать. Только он и от Тафари мог ее скрыть.

Не может ведь недоучка, бросивший ученичество и выбравший стезю разбойника, оказаться сильнее настоящего шамана? Она сдержала вздох.

Откуда ей знать, мог или нет? Это она думала, что нет – потому что считала: чем старше шаман, чем больше лет он отдал служению богам и духам – тем он сильнее. А на деле – кто их разберет? Только такие же шаманы или колдуны.

- Все-таки тоскуешь по семье, - голос шамана прервал ее раздумья.

Кажется, он таки заметил, как она подавила вздох раздражения. И счел, что рабыня пытается скрыть тоску. Накато не нашлась, что ответить.

Оно и неважно. Смешно представить – шаман возьмется вернуть блудную девицу под отчий кров в безвестную горскую деревушку! Можно подумать, оно ему надо. Да если бы и взбрела такая дикость ему на ум – едва ли Рамла обрадуется. А Фарадж не допустит, чтобы его драгоценную шхарт огорчили.

И молчание – лучший ответ. Не нужно ничего говорить – рабыне положено молчать.

Кажется, она и так позволила себе нынче слишком много смелости. Накато слегка улыбнулась и в очередной раз провела кончиками пальцев по коже груди. Ей нравились эти прикосновения, а шаман пока что не пытался ее одернуть. Окутывали тепло и умиротворение, и хотелось, чтобы эти мгновения тянулись бесконечно.

*** ***

- Вот, выпей, - шаман протянул ей деревянную плошку.

- Что это? – Накато взяла, принюхалась к травяному настою.

- Я – шаман, - он не разозлился на вопрос – необычно для мужчин в этом кочевье. В любом кочевье. – Я не имею права иметь детей. Это – травы, которые не позволят плоду зародиться. Пей, - настойчиво повторил он. – Даже и не думай, - смолк, не договорив.

Только окинул ее мрачным взглядом. Даже и не думай поправить свое положение, родив ребенка шамана, - поняла она.

Да, шаманы порой заключали сделки с духами и давали разные обеты.

Оно и к лучшему. Накато отпила безвкусный тепловатый отвар. Да, так оно будет лучше ей. Она ведь – не просто рабыня в кочевье: она – игрушка колдуна. Ребенок ей ни к чему.

Вспомнилось с необычайной ясностью крохотное личико сына. Беззубая улыбка и блеск черных глаз. Черных, как у его отца. Или у нее.

Накато удивилась сама себе. Столько декад не вспоминала! Даже странно. Прислушалась к себе, невольно ожидая ощутить отголосок боли. Но душа молчала. Просто краткое воспоминание.

- Что это ты сникла? – проницательно осведомился шаман, когда она отставила плошку.

Накато моргнула. Нет, ничего дурного не станет, если она скажет правду.

- У меня был сын, - отозвалась после секундного раздумья.

- Вот как. И что же с ним случилось?

- Умер, - она опустила взгляд в землю.

- Как это произошло? – шаман присел напротив. – От чего?

- Он, - Накато запнулась, подбирая слова. – Он умер в младенчестве. Совсем малышом.

Ничего необычного. Дети часто умирают в младенчестве. Расспрашивать о подробностях шаман не стал – к чему? Да и из истории, что она до того сочинила про дом в горской деревне, следует – младенец у нее появился, пока жила с семьей. И уж, наверное, без мужа – раз отец после того продал ее.

- На все – воля богов, - проговорил шаман.

- На все – воля богов и духов, - она кивнула.

Да, на все воля богов и духов. Человек – слаб и слеп. Даже она со своей нечеловеческой силой, способная придушить голыми руками степного льва, - слаба. И слепа – невзирая на обостренное зрение, способное пронзить ночную мглу. И несведуща – пусть ее и выучили нескольким языкам, читать и считать, и много чему еще.

- Ну, ступай, - сказал шаман, прерывая вялые размышления. – Довольно на сегодня.

Накато послушно поднялась, направилась к выходу. У полога обернулась, кинула на него мимолетный взгляд.

- Доброй ночи, господин, - прошелестела она, повинуясь невольному порыву.

И тут же выскользнула прочь. Не разозлила ли его ее дерзость? Рабыня не могла раскрывать рта без позволения. Но он пока не злился на нее. Да и вообще, он казался благодушным. А ей хотелось пожелать ему доброй ночи.

*** ***

- Эй! Стой, - тихий шипящий возглас.

Он вырвал грубо из задумчивого состояния. Накато, вздрогнув, застыла. Оглянулась. Тот самый воин, которого она несколько дней назад точно так же поджидала тайком. Чего это вдруг?

Он шагнул из густой тени ей навстречу. От пристального взгляда девушка поежилась.

- А ты, значит, от шамана? – в голосе парня звучало болезненное любопытство. – У него была, - губы покривила ухмылка.

- А тебе чего? – Накато отступила на шаг.

Удивительно – совсем недавно жила моментами, когда удавалось увидеть его. Ловила взгляд, жаждала, чтоб заговорил с нею или хотя бы ответил. Сейчас лицо его вызывало недоуменное равнодушие. А злой и в то же время сальный взгляд внушал оторопь. Что это – решил, что, раз она приходила к нему, значит, теперь – его собственность? И не может делать ничего без его позволения? Только он ее не покупал, он – не ее хозяин!

- Уйди! – выпалила девушка. – А нет – так хозяину расскажу. У шамана была – хозяин приказал! Уйди, - повторила она, шмыгнула торопливо мимо, ссутулившись.

Чуть не опрометью метнулась к шатру, где спала шхарт. Спиной ощущала недобрый взгляд. Чего-то теперь ждать?!

Давило смутное ощущение, что он теперь не отстанет.

Что он там ей говорил? Чтобы поглядела как следует на свою жуткую рожу. Что жалкой девице, тупой скотине, лишенной ума и забывшей помыться, не позволено даже глядеть в сторону сильного свободного воина. Что он ни за что не позарится на такую, когда есть рабыни много краше и моложе.

Так чего же его принесло вдруг к шатру шамана? Тем паче – с чего он вздумал попрекать ее? Ведь ее сюда привел Фарадж.

Следил он за нею, или случайно здесь очутился? С чего вообще следить за немытой девицей, у которой жуткая рожа?

Кстати, она и правда не мылась толком уже давно. И шаман не попенял ей на это. Ни словом не попрекнул. Безразлично ему, что ли?

Накато тенью скользнула под полог в духоту, наполненную запахом трав. Смутно слышала мерное сопение шхарт – та мирно спала. Хвала богам! Не хотелось сейчас суеты, назойливых расспросов, болтовни и беготни.

Она осторожно прокралась к ложу своей госпожи. Эх, а здесь придется спать на тощем ковре, что расстелен в шатре.

Ладно, ничего не поделаешь. Да и устала она, чтоб перебирать. Накато улеглась неподалеку от ложа Рамлы, вытянулась и почти сразу заснула.