Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 47

Пале де Кайзи при всей своей скромности знаменит своим «ароматом королей». Об этом особо не говорят, но знающие люди уверяют, что еще в ранешние века, одна из кайзерин была очень чувствительна к запахам и не переносила самые обычные. Тогда придворный парфюмер, стремясь облегчить участь своей госпожи, вместе с доктором Бертрамом придумали одну эссенцию, которую до сих пор пользуют в этом дворце. Официально секрет считается утерянным, но нам представляется, что этот слух распущен специально, дабы никто не проявлял ненужного любопытства. Известно, что ночные слуги разливают эссенцию на горячие противни и носят их по помещениям. Благоухание имеет такую силу, что не выветривается до следующей ночи.

Из старой докладной записки,

хранящейся в канцелярии королевы Имберии

Чёрные кошки являются перевоплощениями ведьм, уступая свои теля сим блудницам с добровольной радостью. Не зря они чтятся язычниками и дикарями. Если женщина нашей крови владеет черной кошкой — это уже весомый повод присмотреться к ней и прислушаться к мнению ее соседей. Без такового опроса пытать нечестивицу не следует. Наш суд справедлив, и мы прежде выслушаем ее, а дабы желания такового было у грешницы сей больше, следует применить краткое утопление. Палач должен быть весьма благочестив и в искусстве силен…

Из старых наставлений Провинциала Кайзеровых земель

к братьям Святого Сыска

Пожилые кавалеры всегда боятся не успеть

Шутка неизвестного остряка

Кайзерина потянулась сладко, медленно, с наслаждением: просторный полог, закрывающий ее от глаз дежурной фрейлины тот час медленно колыхнулся, и белая кошка скользнула на легкое одеяло Ее Величества.

Кайзерина улыбнулась краешком губ и протянула руку. Кошка дернула хвостом. Кайзерина приподняла бровь. Кошка выразительно посмотрела на полог и потом покачала головой. Ее Величество нахмурилась и излишне резко села на постели. Колокольчики нежно зазвенели и полог мгновенно распахнулся. Новенькая, а дежурила сегодня именно она, присела в учтивом реверансе:

— Доброе утро, Ваше Величество.

Ответом ей была совершенно обаятельнейшая улыбка:

— Что ж, вы не спите, дитя мое? — спросила Гера Анжелина ласковым голосом. — В вашем возрасте можно спать до полудня.

— Как можно, Ваше Величество, — снова присела девушка. — Я на посту.

— Ах, да, — легкомысленно рассмеялась монархиня. — Ну, если так, не буду вас расхолаживать. Но неужто вы не спали всю ночь, моя дорогая?

— Нет, Ваше Величество.

— И вам совсем не хотелось спать?

Девушка потупилась.

— Отчего же, Ваше Величество? Меня тянуло в сон, но я боролась.

— Какая стойкая маленькая фрейлина! — восхитилась кайзерина, прекрасно знающая, что с сонными чарами ее кошки справятся лишь единицы. — Вы верно служили мне сегодня, дитя мое. Я хочу вас наградить!

Она легко, точно молоденькая девушка, спрыгнула с постели и побежала к своему туалетному столику.

— Где же, где же? Ах, вот! — Гера Анжелина со смехом повернулась к новенькой и приложила к ее волосам заколку, украшенную бирюзой. — Вот-вот! Вам прекрасно идет! Теперь она ваша!

Девушка начала благодарить, и кайзерина величественно махнула рукой.

— Оставьте, право, это такой пустяк, ничего не стоящая плата за ночь без сна. Но — слышите — мне нужны бодрые фрейлины, поэтому спите всласть, моё дитя, спите и не переживайте ни о чем.

— Но правила…!

— Правила пишут люди, а они могут ошибаться! И вообще, — кайзерина схватила девушку за руку и притянула к себе, заговорщицки улыбаясь. — Мы никому ничего не скажем! А сейчас ступайте, дитя моё. Ступайте и передайте мое распоряжение: не беспокоить меня, пока я не позвоню в колокольчик. А сами уходите в свои маленькие покои и ложитесь спать. Видеть в следующий раз я вас хочу только на вечернем чае.

Когда за смущенной девчонкой закрылась дверь, кайзерина нахмурилась:

— Как такое может быть? — спросила она требовательно. — Чья она?

Кошка зевнула со вкусом, потянулась, выпустила и втянула когти, задумчиво лизнула лапку и, когда кайзерина притопнула ногой, перевела яркие глаза на Ее Величество:

— А что тебе не нравится? Одаренные, случается, рождаются, и никого не спрашивают. Забавно то, что она сама свой дар не совсем осознает. А чья она, ты видела. Ты же смотрела ее документы. И потом — на дольше хватит. Поменяешь фрейлину не через года, а через два.

— Это привлечет внимание, Юби!

— Чье? — зевнула кошка. — У тебя же может появиться любимица? Почему бы девице Ирмалинде не стать ей? А любимиц отпускают от себя неохотно. Лучше подумай — какой плюс: она не осознает дар, она открыта, у нее огромный потенциал. Это значит, что я могу отлучаться, не боясь за наших милых крошек, — кошка хихикнула. — Больше свободы — то, что нам нужно!

— Если она не будет засыпать, толку-то от ее дара? — сердито осведомилась Гера Анжелина. — О какой свободе ты тогда говоришь?

— Но методы есть разные, — ответила кошка, растягивая гласные. — Просто, когда они спят, проще действовать. И потом, разве ты не видишь? Тебе достался очередной послушный, домашний, ответственный ребенок. Влюби ее в себя как мать. Увидишь, Ирмалинда будет стараться заснуть быстрее и сопеть начнет раньше тебя.

— Но эту ночь мы пропустили, — задумчиво молвила кайзерина, пристально разглядывая свое отражение.

— Одна ночь ничего не изменит, — кошка принялась умываться.

— Мне показалось или у тебя есть новость? — поинтересовалась Гера Анжелина, отворачиваясь, наконец, от зеркала.

Кошка опустила лапу и исподлобья посмотрела на хозяйку.

— Есть, — ответила неохотно. — У нас появился беглец.

— Он опасен для нас?

— Раз смог уйти, то неизвестно, что он сможет сделать еще, — сердито ответила кошка. — Надо искать. Так что эта девчонка нам сейчас очень нужна. Я могу отлучиться надолго.

Кайзерина медленно кивнула. Она рассеянно смотрела в окно, где еще буйствовала зелень сада, и не видела с каким лютым раздражением вдруг взглянула на нее Юби. Впрочем, та тотчас спохватилась и растянулась на покрывале, прикрыв глаза и жмурясь, как самая обычная кошка.

Графиня Ирмалинда Святава Квета дум Кламлип зу Блайхугер шла по открытой галерее Пале де Кайзи и хмурила красивые бровки. Она хорошо помнила прошедшую ночь и то, как она падала и сползала с жесткой табуреточки, на которую уселась сама, борясь со сном. Свята боялась, что удобный диванчик не даст ей шанса: она попросту уснет! И было в этой борьбе что-то странное, нереальное и оттого нехорошее.

Словно какая-то тень кружила вокруг нее и кружила ее, заморачивая, нашептывая самые дикие слова, точно они ее, Святины, мысли. Хорошо, что она сейчас их не помнит! Но на душе все равно дурно, как в детстве бывало, когда нехороший сон приснится, но тогда всё заканчивалось ладно: нянюшка, причитая, польет воду на уголек да умоет Святочку, и легко, и весело становится девочке, и смешно — вода щекотная, а ладошка нянюшки сухая, горячая и слегка жесткая как старая замшевая щеточка.

Ойтец тренировал Святу. Она могла не спать всю ночь и быть и бодрой, и сообразительной. И вот — первая дежурство у кайзерины, как вдруг такой конфуз… почти случился. Стоит ли признаваться в этом ойтцу?

Но ничего же не случилось, сказала она себе. Батинька буде думати, что я слаба, а я не така. Девушка тряхнула головой. Ойтец запрещал даже думать на родном языке, пока она находится в исконных землях.

Свята вздохнула. Как быстро она нарушает распоряжения своего родителя. Надо говорить папенька. Ах, прав был папенька, прав, когда напутствовал ее: только постоянное бдение за собой, за каждой мыслью и чувством ведет к успеху.

Девушка остановилась и оглядела сад. Пале де Кайзи, который обычно все звали просто Дворцом, с внутренней стороны являл собой поразительный контраст со стороной внешней, которая смотрела на плац, ровный, серый и скучный как придорожный камень. И нет даже зеленой былиночки нигде не росло. Говорят, плац моют как полы в гостиных. Кайзер Климент любит чистоту. Что ж, у Святы еще будет время в этом убедиться.

Когда ее карета ехала через плац, девушке показалось, что площадь просто начинает приподниматься, приподниматься, — да так и переходит в прямой ровный фасад, скупой на детали. Дворец? Нет, огромный серый ларь, как тот, что стоит на крыльце дома их деревенского старосты. У простых влашей, может быть, и нет архитектурных излишеств, но дома чистые, беленые, цветами по фасаду расписанные. А ойтецкий замок? Родительский, тотчас поправила она себя на языке исконных земель. Ах, родной дом — лепая игрушка на ладони горного великана.

Стоит ли писать родителям новое письмо сразу после первого дежурства? Не будет ли это слишком часто? Первое ее послание и так было весьма подробным.

И всё-таки какая разница между внешним и внутренним двором! Да и убранство залов удивляет. Словно у серого деревенского ларя откинули крышку и с удивлением обнаружили там дивный домик, в котором резные галереи, многоступенчатые переходы, великолепные колонны — и решительно все из прекрасного белого мрамора. Вот и декор галереи, выходящей в сад, вырезан с большим мастерством, словно не рука каменотеса работала здесь, а сама природа творила дивные цветы и листья.

А какой аромат разлит в воздухе! Впрочем, она еще накануне заметила, что чудное благоухание словно расплескалось по всему дворцу. Что же за цветы цветут в этом саду?

Девушка было совсем задумалась над тем, чтобы спуститься в цветники, как ее чуткий слух уловил легкие шаги, и Свята повернулась, ожидая увидеть одну из своих новых товарок, однако, обнаружила позади себя давешнего мужлана, который обругал ее на конюшнях в день приезда.

Щеки юной графини вспыхнули. Встреча ее не обрадовала.

— Простите, — учтиво произнес человек, склонившись перед ней в поклоне с такой уверенной грацией, что Свята сразу поняла: перед ней весьма не простой придворный. — Я напугал вас.

— Что вы, любезный рыцарь, пустяки, — откликнулась девушка миролюбиво. — Это утро необычайно свежо, и сад дивно благоухает. Вас, вероятно, привлекли прекрасные цветы и вы в одиночестве решили совершить утренний моцион? Я не смею мешать такому полезному делу.

Глаза придворного весело блеснули.

— Зачем же мне смотреть на те цветы, если я вижу один великолепный прямо перед собой?

Графинечка взглянула строго и ответила серьезно:

— Я принимаю ваш комплимент и благодарю вас, любезный рыцарь. Однако, не могу разделить ваше устремление любоваться на один цветок, когда вокруг множество чарующих, сотканных самой природой.

— О, я готов любоваться на них прямо сейчас, если вы составите мне компанию, милая барышня, — рассмеялся собеседник.

— Мы не представлены, — скупо обронила Свята. И зачем она только задержалась на этой галерее!

— Давайте исправим это маленькое недоразумение! — воскликнул нахал, не понимающий намеков. И, нарушая приличия, назвал себя, не давая Святе возразить:

— Лотарь зу Харт, к вашим услугам.

Свята еле сдержалась, чтобы не охнуть.

Он!

Сам!

Отец предупреждал, что с этим человеком следует быть осторожнее.

— Графиня Ирмалинда зу Блайхугер, — слабым голосом сказала она, протягивая руку для поцелуя. — Но вы же не будете компрометировать бедную девушку? Наше знакомство сейчас нарушает правила приличия.

— Поверьте, — молвил Лотарь с улыбкой. — Там, где я проявляю интерес, никто не дерзнет увидеть нарушения правил приличия.

Это потому, что тебя все боятся, неприязненно подумала Свята, и никто не желает попасть к тебе на беседу.

Чем же я привлекла внимание? Или все просто? Сейчас он поболтает с новенькой, увидит, что она дурочка и потеряет к ней интерес.

Лотарь тотчас подтвердил ее подозрения.

— Что вы делаете на галерее так рано и одна, графиня? Разве вы не дежурите сегодня у нашей кайзерин?

— Все верно, господин зу Харт, — потупилась Свята. — Но кайзерин была столь добра ко мне, что отправила меня почивать и сказала возвращаться только к вечернему чаю.

— Тогда извольте, я провожу вас, дитя мое, — с улыбкой молвил Лотарь. — Все-таки час ранний, а дворец — не лучшее место для прогулки юной и одинокой девушки.

— Что же со мной может случиться в самом безопасном месте Исконных земель? — деланно удивилась графиня.

— Пока я с вами, — уверил Лотарь, — ровным счетом ничего. — Но не будьте беспечны, дитя моё. Вы еще так юны и доверчивы. Это свойство юности, и оно прелестно. Просто будьте осторожнее и смотрите по сторонам чаще.

— Знаете, — задумчиво молвила Свята. — Вот сейчас вы, господин зу Харт, на самом деле можете меня напугать.

Лотарь сверкнул улыбкой так, что словно лучики из глаз брызнули.

А она его красит, удивительно преображая строгое, пожалуй даже скучное, лицо.

Они остановились возле дверей ее покоев — благо идти от кайзерин, а тем более с галереи, Святе не далеко.

— Я готов снова извиниться, — все с той же улыбкой ответил Лотарь, и, вытащив руку из-за спины, вручил Святе белую хризантему. От неожиданности она взяла цветок.

Трудка хризантеме обрадовалась не пример больше барышни. Увидев Святу, всплеснула заполошно руками и умчалась в глубину покоев, откуда вернулась с маленьким вазоном, точно под один цветок сделанным. Отобрала белый квят у Святы и со всем почтением водрузила его в вазон, сказав с придыханием:

— Ну вот, барышня, дожили! Началось!

— Что началось? — недоуменно переспросила девушка, отвернувшись от горничной и с малой приязнью разглядывая хризантему.

— Так как же, — заволновалась Трудка. — Кавалеры вам цвету носят! В Замке-то у батиньки вашего не разгуляешься, одни старики, остальных-то гоняет! А тут мы вас и замуж выдадим! Только надо самого лучшего найти.

— Может, я тот цветок по дороге…, — Свята запнулась. — Нашла. Или сама в саду срезала.

— Да я же голос мужской слышала, — с живостью возразила Трудка и зашептала речитативом, торопясь, точно ее мог услышать старый хозяин. — Вы не извольте беспокоиться, я дома-то никому ничего не скажу. А как дельце сладится, так там сами с батинькой своим и поговорите.

— Труда! Это всего лишь один цветок! — юная графиня улыбнулась горничной, мысленно содрогнувшись. О, да, родитель ее женихов всегда отваживал, да только они саму Святу не интересовали и проблемы она в том, в отличии от Трудки, не видела. А уж такому как Лотарь зу Харт батинька точно не обрадуется.

Всё… слишком сложно.

— Так с первого цветочка симпатия начинается! — Трудка снова всплеснула руками, точно недоумевая, как барышня может быть такой недогадливой. — Вы мне имечко шепните, я всё-всё разведую. Гожий нам или не гожий? А то может статься и правда, цветок ему в зубы да пусть идет, пока добром просят.

Свята закусила губку. Воображение тотчас нарисовало зу Харта с хризантемой в зубах. Положительно, это было бы смешно.

Да, если бы не было так опасно.

Она пристально взглянула на свою наперсницу по детским играм, которую сама же года четыре назад выпросила у отца в горничные, иначе быть бы Трудке скотницей, как и матери ее — вдове вольного садовника, неимоверно задолжавшему перед смертью своему нанимателю, отцу Святы. Тем и кончилась воля у его семьи.

— Не надо ничего выведывать, Труда. Не улыбайся, я очень серьезно сейчас говорю. Это не соседний замок в наших землях, это королевский Дворец. Исконный Дворец Кайзера. Будь осторожней, Труда. Здесь скорее опасно, чем нет. А этот человек, — она кивнула на хризантему и замолчала на несколько мгновений. — Этот человек, Труда, может не правильно истолковать твой интерес, если узнает о нём. И не в этих покоях мы тогда жить с тобой будем.

— А где же? — с живейшим интересом переспросила та.

— В Черных казематах, — мрачно ответила Свята. — И хорошо, если в одной камере.

Трудка с ужасом зажала рот двумя руками, выпучив глаза:

— Да как же это…. Да как же это…, — забормотала растерянно.

— И вот еще что запомни. У тебя про меня могут так же выведывать, как ты сама собиралась сейчас. Молчи, Трудочка. Мы с тобой тут пару дней, нам молчать надобно, да приглядываться. Поняла меня? Опасно здесь болтать.

— Ни словечка не вытянут, — решительно ответила горничная и принялась распутывать, наконец, шнуровку на своей обожаемой Святе.

Матушка родная говорила, что за графинечку и детям, и внукам Трудкиным молиться будет надобно неизбывно. А Трудка уже и сама молится каждую ночь Небесной Госпоже.

Вытянувшись на постели во весь рост, юная графиня блаженно выдохнула и зажмурилась от удовольствия.

— Мне до вечернего чая на службу не надо возвращаться, — молвила, не открывая глаз. — А ты иди, поешь, Трудочка. Мне еды не носи с утра, разве малый крынок с молоком. Его попью. Да дверь перстеньком приложи, чтобы не зашел кто чужой.

… Но, когда Трудка возвратилась, барышня её крепко спала. Девушка подоткнула одеяло, полюбовалась на Святу и на цыпочках вернулась в гостиную. Остановилась перед хризантемой, оглядела пышный цветок пристально, а потом решительно погрозила ему кулаком.

— Ишь ты, какой, а? Ишь какой, — заворчала она, да и принялась за уборку, находясь при том в самом мрачном расположении духа.

Белая кошка живо прыгнула на подоконник с улицы, как только Труда распахнула створки. Но девушка с таким негодованием замахала на нее метелкой, что кошка свалилась обратно и застыла белым изваянием с непередаваемым выражением изумления на белоснежной мордочке.

Труда возмущенно захлопнула окно. Это не дворец, а проходной двор какой-то! То кавалеры опасные, то кошки незваные — только бдеть успевай!

У Лотаря давно не было такого хорошего настроения.

Обычно вопрос женитьбы, который давно назрел, вызывал у него чувство, близкое к зубной боли.

Он несколько раз пытался представить себе свою будущую жену, но образ никак не хотел складываться или, наоборот, воображение являло крикливую сухопарую барышню с кучей родственников, и всем им непременно было что-нибудь нужно от зу Харта.

Воображаемая барышня как две капли воды походила на дочку министра образования. Она одна из всех девиц, принятых в Пале де Кайзи, не стеснялась ему улыбаться. А то! Быть одной из двенадцати дочек не очень-то сладко.

И ему бы носом не крутить, ан нет! Такая тоска наваливалась от улыбок той барышни, что хоть волком вой.

А Климент уже намекал, что пора-пора определиться, если он, конечно, не хочет остаться в истории случайным зу Хартом.

Лотарь не хотел.

Ирмалинда, показавшаяся ему после чтения письма, подходящей кандидатурой — ну, не должны ее родители носом крутить, а происхождение у них недурное — при встрече не вызвала у него отторжения. Наоборот, смешная такая, как осторожный котенок.

Забавная.

Хорошая.

Лотарь улыбнулся, и плечом толкнул дверь в свой кабинет. Гейц и Швац так на него уставились, что он сам остановился:

— Что?

— Это ты нам скажи, — осторожно ответствовал Гейц. — Ни разу я не видел, чтоб ты так улыбался.

— Может, надо чаще смотреть на начальство?

— Я вот глаз не отрываю, — уверил Швац. — Но тоже не видел.

— Обычно у тебя рожа самая, что ни на есть зверская, — поддакнул Гейц.

— Заткнитесь оба, — рявкнул из угла Фрос. — Невыносимо.

Он полулежал на деревянной скамье, надвинув шляпу на лицо, а ноги раскинул широко — одна нога на лавке, вторая — на пододвинутом стуле. На сапогах поблескивала свежая грязь. Опять не спал всю ночь.

— Есть среди вас умные люди, — похвалил Лотарь, проходя за свой стол. — Ну и с какого такого, скажите, вас с утра тут так много?

— Кто-то должен испортить твое прекрасное и такое редкое настроение, — философски изрек Швац. — Вернуть миру обычного зу Харта, не поколебав устои мироздания.

— Лотарь, можно я его пристрелю? — прорычал Фрос, не поднимая, впрочем, шляпы и не шевелясь.

— Без тебя охотники найдутся, — откликнулся главный разведчик кайзера. — На нас всех найдутся, парни. Так что не спешите.

Он оглядел подчиненных. Хотя… по большому счету, это и есть его ближайший круг — верные друзья, без которых самого Лотаря быстрее быстрого сломает разлюбезная старая знать, так не любящая выскочек. С парнями вместе у него есть шанс побарахтаться, не сдаться и победить.

Не только у него. У них тоже.

Вот и вхожи они к нему, как к себе. Опасно доверять в его работе, но без доверия и работу хорошо не сделать.

— Я же не до конца, а любя, — буркнул Фрос, садясь прямо и сдвигая шляпу на затылок. — Не больно.

— Изверг, — очень проникновенно и искренне ответил Щвац, и ту же скромно потупился под взглядом Лотаря.

— Ты велел собрать досье на уехавших фрейлин, — монотонно начал Фрос. — Это оказалось не так просто. Все дела хранятся в архивах Фестубурга.

— Не близко. Значит, ты туда ездил?

— Да. Пришлось дать взятку, — он усмехнулся.

— Вот как? — легко удивился Лотарь.

— Да. Кайзерина распорядилась не давать допуск ни кому. Но, на наше счастье, маленький Фиц сейчас служит там.

— Помню такого. И это ему ты дал ему взятку?

— Он нам на том месте еще пригодится, судя по всему. Пусть он будет доволен и счастлив, служа нам с готовностью, чем глубоко несчастен, действуя из страха, — Фрос пожал плечами.

— Разумно. Продолжай.

— Нечего рассказывать. Они все мертвы.

Лотарь, опешив, смотрел на друга и соратника.

— Ты уверен?

— Как в том, что я — Фрос, а сейчас — утро.

— Правильно ли я понял, — медленно заговорил Лотарь. — Архив из дворца перевезли в другой город. Есть объяснение — почему?

— Архив в Фестубурге лучше укреплен и имеет несколько степеней защиты.

— Можно подумать, архив во Дворце такой защиты не имеет. К тому же это фрейлины, а не шпионы, — возразил Лотарь.

Фрос пожал плечами:

— Тем не менее, все их дела хранятся отдельно. Нет, даже шанса, что на них кто-нибудь случайно наткнется. И это только дела фрейлин кайзерин. Архивы с делами фрейлин прежних лет хранятся здесь, как и было заведено.

— А тот, кто обратится специально за делами именно этих девушек …

— Тому нужно личное разрешение кайзерин.

— Очень странно. Что же интересного в тех делах? — мрачно спросил Лотарь. В какое, однако, дурное дело он полез.

— Ничего. Как правило, они все запечатаны за смертью фигуранток.

— Как они умерли?

— На удивление одинаково, — Фрос поморщился. Ему тоже не нравились результаты поездки. — Часть во время первой беременности, часть — в родах. Несколько человек пережили этот период, но скончались в течении первого месяца после.

— Их дети выжили?

— Увы. Несколько дожили до году, но… Они все были весьма слабенькими. Я встретил записку повитухи из Марахи, она пишет, что состояние младенчика ее бы не удивило, будь он глубоким старцем.

— Какая странная история. Что же мужья и отцы?

— Все тут же женились снова, и во второй раз уже на какой-нибудь местной дворяночке, без поездок в столицу.

— И?

— Живут и здравствуют.

— Странная история. А о каком количестве женщин идет речь?

— Девяносто две барышни. Вместе с нынешними будет больше сотни.

— Подожди про нынешних, — хмуро оборвал Лотарь, вспоминая Ирмалинду. — За столько лет всего девяносто две девушки?

— Первые годы кайзерин не брала новых и не меняла их столь часто. Довольствовалась тем двором, который достался ей от Адлеры и … И от прочих женщин королевского семейства.

— А они живы — те фрейлины королевского семейства?

— Нет.

— И причина та же?

— Отнюдь. На этот раз — старость и возраст. Там встречались весьма преклонных лет девицы, и когда они умирали, никто не удивлялся. Их дела тоже частично хранятся в Фестубурге. Но большинство осталось здесь.

Лотарь потер подбородок. Какой-то холодок пробежал у него между лопаток, и чувство это было весьма неприятным.

— Ну, а про кошек что вы узнали? — спросил он наконец.

— Кошек я передоверил ребятам. Я спрашивал, и ты подтвердил, — ответил Фрос.

— Все правильно. И что вы узнали, болтуны? — Лотарь взглянул на парней.

Свойство у них было одно ценное: болтали они много, часто и со всеми без разбору, располагая к себе любого человека мгновенно. Да вот незадача: их собеседники плохо помнили те разговоры. Сами парни могли воспроизвести все, вплоть до мимики и интонаций, — нужное дело в их работе.

— Да тут все интересно на самом деле, — откликнулся Гейц, — хотя и не так мрачно. Никто не знает, откуда их столько расплодилось. Более того, скажу я тебе, многие убеждены, что кайзерин привезла их всех сразу с собой из Империи. Люди не помнят даже то, что писали в газетах про первую кошку. И совершенно никого не смущает, что кошки в принципе столько лет не живут. Если бы мы с этими людьми до того работали, то наша была бы вина. Однако, мы никогда и не с кем не говорили о кошках Ее Величества.

— Среди девиц-старушек была одна, которая возможно выжила, — медленно сказал вдруг Фрос, словно до последнего думал, а стоит ли об этом упоминать.

— И что ж ты молчишь? Где она?

— Отправилась на богомолье и пропала. Последний раз ее видели в Тулоне. Родственники, желающие получить наследство, учиняли сыск. Записка сыскаря лежит в ее документах, а они тоже хранятся в Фестубурге.

— Дай угадаю, — устало ответил зу Харт. — Ее видели в порту последний раз?

— Рядом. И больше о ней ничего не известно. Официально она признана мертвой, как и все ее товарки, то есть, другие бывшие фрейлины.

Лотарь откинулся на деревянную спинку кресла.

— Были бы хоть кошки черные… Да только суеверие все это…, — сказал, чувствуя странную усталость.

— Ты же помнишь, к чему такие предположения могут привести? — хмуро спросил Швац, и Лотарь понял, что его парни уже думали над этим.

— С нами Кайзер, — медленно выговорил он.

Уверенности, правда, не было. Слишком тонкая это ниточка — письмо графини Ирмалинды к родителям с кучей подробных наблюдений, словно ее саму заслали в Пале де Кайзи шпионить.

А самое главное, пока он не прочел письмо Ирмалинды, у него словно шоры на глазах были. Что же творится в этом Дворце, покой и безопасность которого они обязаны охранять?

Когда, пвру часов спустя, Кайзер хмуро сказал, отчаянно растягивая слова, что у него к Лотарю есть одно деликатное дело, касающееся семьи, у зу Харта точно камень с души свалился. Он знал, что сказать своему королю. Однако, не сразу. Главное, было в другом — кайзер, действительно, был с ними.

Но на душе все равно было не хорошо.

К тому же Север не радовал новостями. Новое появление на арене борьбы князя Стойгнева Руб-Мосаньского в официальном статусе путало многие карты. К сожалению, ни донесения агентов, ни газеты не лгали. Странно, что кайзер достаточно спокойно встретил эту новость. Ну да, его вдруг озаботила соседка по Трону и Дворцу. Тьфу ты, жена.

Несравненная кайзерина. Знать бы еще причину такого интереса. Что открыло ему глаза, вызвав очередную волну гнева и бешенства. В чем прокололась Гера Анжелина перед мужем — они же практически не общаются.

— Давно бы уже разобрались с князем, — ворчливо сказал Фрос, отложив газету. — Знали, что больной лежит в своем имении, так чего тянули? Удобно же было. Вряд ли там большая охрана.

— Понадеялись на Небо, — хмыкнул Швац, возведя очи горе. — А Небо воздержалось. Сами, говорит, парни, что-нибудь сделайте уже, а?

— Стойгнева положили на обе лопатки имберийцы, — ответил Лотарь. — Смысла лезть в их игру не было. Без нас справлялись.

— Справлялись, да не справились, — враждебно буркнул Фрос.

— Ну, этого мы не знаем. Пока не знаем, — Лотарь качнул головой. — Возможно, Стойгнев воспользовался болезнью Лортни, и тогда это временная победа. Старик встанет и, если надо, сожрет весь дворец вместе с усыпальницами и садами, но прогнет Михаила.

— Я вот смотрю на все это, — вмешался Гейц. — И все больше не понимаю: почему мы думаем, что Михаила можно так легко прогнуть? А если тут другое? И он начал собственную игру?

Лотарь поморщился. Только самостоятельного императора на Севере им не хватало. Сидел бы под мамочкиным колпаком и не взбрыкивал. Но, следовало признать, что резон в словах Гейца был.

— Понаблюдаем, — обронил тяжело Лотарь.

— Мы ведемся на мнение имберийцев, полагая, что они лучше знают своего принца. И, скорее всего, это так и есть, — Швац крутил самопишущее перо в руках. — Однако, принц уже два года как стал Императором. Маски прирастают и подменяют суть — нам ли не знать?

— Обнаружил, что он большой и мамочка не указ, — хохотнул Фрос. Вот кого надо отправить отдыхать, пока он не залил ядом все вокруг.

Однако, парни правы. Лотарь уже думал об этом раньше, но надеялся, что ситуация пойдет по другому сценарию.

Швац сверкнул улыбкой и ответил Фросу под хохоток Гейца:

— Посмотрел однажды принц на себя в зеркало, выдернул седой волос и понял, что надо что-то менять, — еще, поганец, и рожу уморительную состроил, сразу напомнив Лотарю сына имберийской королевы.

— Циркус, — хмыкнул Харт. — Если бы я вас не знал, выгнал бы всех к граховой бабке. Покушаться на Стойгнева пока не будем. Но смотрим во все глаза. Все происходящее может быть очередным ходом их игры. К тому же, имберийцы снова заслали Дебру на Север, а она, как помним, и в прошлый раз пыталась подобраться к князю. Смотрим в оба, парни, всем агентам быть готовыми. Нам нужно будет либо вовремя вмешаться, либо перехватить инициативу. Помним, у нас есть своя великая цель.