Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 16

Снежный змей — мифическое существо, в которое до сей поры верят на задворках Империи. Считается, что снежный змей невидим для окружающих, и догадаться о его присутствии можно лишь по следу, оставленному на земле. Северяне уверяют, что эта рептилия обладает магическими способностями, впрочем, как и все слуги Ледяных Лордов. По этой причине сам змей никогда не нападает на человека, если не было на то указания Хозяина. Но, если Ледяной Лорд отдал такой приказ, то змей незамедлительно его исполняет. Он начинает поднимать снег наподобие бури… Первый признак того, что на улице разыгрался снежный змей, говорят северяне, это полет самого снега: если снежинки поднимаются от земли, значит, кто-то в округе прогневал Лордов и они послали своего слугу разобраться с нерадивым. Если же снег падает, как ему положено, естественным образом — с неба, значит это просто снегопад.

Из записной книжки путешественника Изольда Карловича Мора

Приют для беспризорных в «Оплоте» находится в старых, но добротных помещениях. И явственно видно, что сюда вложено много денег: бывший барон не поскупился. Здесь хороший ремонт, красивая мебель и нет ощущения казенного учреждения. Все ребята разделены на небольшие группы по возрасту, у каждой группы — своя спальня или даже две (это замечание справедливо для старших детей), плюс игровая комната, — в общем, получаются отдельные покои, некое подобие «семьйного» проживания. Но это не значит, что группы детей изолированы внутри «семьи» от других, нет, напротив, у них есть общее помещение, в котором каждый вечер собираются желающие. Служащий детского дома В. Винтеррайдер проводит сеансы чтения — заметно, что они пользуются успехом у ребят.

Из старого отчета столичного проверяющего, инспектирующего детские дома

Если ты взял себе жену, то помни: жена должна быть всегда приветливой, скромной, заботливой, внимательной, немногословной, любезной, послушливой, совершенно нелюбопытной и необидчивой.

Из наставлений провинциала Саватия

Когда снежные змеи перестали приходить в сны Димитриуша, он счел это добрым знаком. А в первые дни болезни Анны дело дошло до того, что он боялся сомкнуть глаза: как только проваливался в сон, так сразу слышал шуршание поземки и видел, как клубится она, сплетаясь и распадаясь, тысячами гибких длинных тел. Змеи не нападали. Но они вились вокруг и ночь — почему-то т а м всегда была ночь — темная и непроглядная, становилась светлее, но этот непонятный свет внушал ужас.

После этих снов Димитриуш не мог согреться. Не помогал ни камин, ни жаровни, да и доктор ругался, запрещая «нагнетать жар» в покоях жены, и Димитриуш сбегал на замковую кухню, которую до той поры избегал. Но что делать, если только там лед, который казалось проник ему под кожу и схватился тонкой, прочной коркой, сдавал свои позиции и нехотя отпускал начальника гарнизона из плена.

Но последний сон был мало похож на все предыдущие. Не было никаких змей. Была рукоять меча, и переливалась дивным светом, озаряя округу неяркими лучами, а снег вспыхивал миллионами искорок, и бескрайнее небо темнело той синевой, которая почти не отличима от черноты.

И, глядя на всю эту картину, начальник гарнизона понимал, что спит он, просто спит, потому, как не бывает у мечей таких огромных эфесов в жизни. Но — странное дело — проснуться не мог, хотя и пытался, ведь так и тянуло повернуться на другой бок и забыть опостылевшую равнину, что неизменно являлась в снах.

Змея взметнулась над крестовиной меча внезапно. Не было поземки, шуршания, клубка тел, ничего не было, только одна чудовищно большая плоская голова поднялась над эфесом и замерла, покачиваясь. Димитриуш уставился на змею. А она — на него, да так, как будто прикидывала — сразу сожрать или погодить.

Совершенно точно, Димитриуш это откуда — то знал, он показался змее не интересным, однако, вполне… съедобным?

А эти змеи вообще ч т о едят?

Тварь вдруг как будто — то повернулась, прислушиваясь к чему — то, и начальник гарнизона с удивлением обнаружил, что он тут не один: вот и Медведев стоит, а вон и Волков — кто он такой Димитриуш толком до сих пор не понял. Вроде бы маленький человек, в Оплоте их слишком много…

Но упала перед ним чья — то длинная тень и отвлекла Димитриуша. Тень была странной. Нечеловеческой. И недоумевая, начальник гарнизона вскинул глаза на того, кто шагал со стороны солнца.

Солнца? Откуда оно взялось тут?

Впрочем, дневное светило, попав в ночь, как будто и не давало света, а еле поднимаясь над горизонтом, только кидало отдельные лучи, подсвечивая рослую фигуру того, кто решительно и прямо шел то ли к мечу, то ли к змее…

Гадина же вдруг начала свивать кольца, свивать и рассыпать их мелким снегом. И снова, собирая, свивать и рассыпать. Она радуется так, догадался Димитриуш.

Мужчина почти дошел до меча, и его тень была велика, слишком велика даже для него. Это что за тень? Кто он такой? Хозяин меча? Точно, это его меч, догадался Димитриуш. То — то, огромный! Он великан?

Ледяные Лорды покинули этот мир.

А в школе говорили, что их никогда не было…

Ну, точно, их не бывает, это сказки!

Незнакомец вдруг резко оглянулся и посмотрел на Димитриуша. И от ужаса, обуявшего его, начальник гарнизона закричал. От собственного крика и проснулся.

Наяву его крик был похож на мычание, глухое и невнятное, а сам Димитриуш почти сполз с семейного ложа, вместе с одеялом, которое туго закрутилось вокруг него.

Кажется, он весьма беспокойно спал и пытался куда — то бежать.

— Надо капель у доктора попросить, — подумал Вторушинский, выпутываясь из одеяла и устраиваясь поудобнее. — Или что там от нервов пьют? Порошки, микстуры?

Эта ночь была первой, после череды тех, в которые Димитриуш боялся отойти от Анны, и спал урывками, в кресле рядом с ней. Но накануне днем ей стало лучше, она даже слабо улыбалась мужу. Да что там! Она самостоятельно выпила целую кружку бульона!

Вот доктор и прогнал его «поспать нормально», уверяя, что кризис позади и теперь Анна медленно, но верно идет на поправку.

— Вы рядом хотите лечь, дорогой мой? — сердясь, выговаривал он. — Какой смысл сейчас в ваших посиделках?

— Правда, иди, отдохни, — слабо прошептала жена. — Я почти что хорошо себя чувствую. Выспись, пожалуйста.

Выспался. Так выспался, что хоть вешайся.

А главное, что такое было в его сне, что его напугало? Нет, невозможно вспомнить, что именно он увидел, когда велико повернулся. Только свой собственный крик до сих пор стоит в ушах.

Что же это было?

Димитриушу казалось, что как только он вспомнит сон, то сразу поймет что — то очень важное, что — то очень важное и значимое, но….

Но он ничуть не преуспел в своих воспоминаниях. Сердясь на себя, он встал, оделся и пошел к Анне — рядом с ней ему было всегда спокойнее, даже после кошмарных сновидений.

Несколько дней сон не выходил у него из головы, а потом Димитриуш обнаружил, что змеи ему больше не снятся. И он легко нашел всему этому объяснение: его любимая Аннушка болела, потому и мучили его кошмары — во сне он просто не контролировал свой страх.

А сейчас все хорошо.

Болезнь странно повлияла на Анну. Она с удивлением отмечала, что стала спокойнее. Нет, она не забыла ничего, и боль ее никуда не ушла, но теперь Анна была не внутри этого страшного клубка, из которого выхода не предвиделось, а как бы снаружи, и оттого ей легче дышалось.

Она с грустью вспоминала свои сны во время недуга, в которых прошлое путалось — нет, не с настоящим, а таким же с прошлым — и маленькая Антонета играла в чудесном саду наравне со своими милыми дочками, и бабушка обнимала ласково всех троих, и мама смеялась, и дед улыбался в усы, и даже Микола сидел с ними за чайным столиком, положив руку на плечо ее Виктора, который казался совсем юнцом: таким он был, когда они готовились к поступлению в университет. И та любовь, которую испытала она в том сне — то чувство безусловной любви родных, от которого вырастают у человека крылья — та любовь осталась теплым воспоминанием, и оно грело душу и сейчас.

Разве может приснится чувство любви?

Но Анне приснилось, и, как не странно, оно дало ей силы жить дальше э т у жизнь.

Только отца почему — то было не видно, с грустью подумала Анна. Она помнила его во сне, он словно был с ними и словно бы нет и маленькая Антонета, которой была Анна во сне, все старалась его увидеть четко, как остальных и — не могла.

Доктор сказал, что у нее был бред. Жаль, что он быстро прошел.

Она потянулась к витражу, у которого стояла, словно разглядывая парадный замковый двор, но тут же испуганно отдернула руку и даже оглянулась.

Нет, никто за ней не следил.

Должно быть, болезнь притупила ее всегдашнюю бдительность: она чуть не нарисовала пальцем объединённый вензель своих родителей, специально дарованный им последним Императором! Хороша бы она была, если бы кто — нибудь его увидел… Хотя, конечно, не каждый поймет. Но — расслабляться все равно нельзя.

Впрочем, не нарисовала же — опомнилась. Анна усмехнулась: это все от безделья. Доктор настоятельно советовал ей не работать еще несколько дней после болезни, и Димитриуш вторил ему, мягко втолковывая Анне, что без ее присутствия ученики вполне могут обойтись. В школе все хорошо.

Анна не сомневалась, что сама она непременно найдет что-нибудь, что будет совсем не хорошо, но — ей не хотелось терять то хрупкое равновесие, которое вдруг поселилось у нее в душе после болезни.

И она уступила спокойному голосу мужа — он почему — то вызывал у нее улыбку — и теперь проводила дни в покоях, которые когда — то выделил им Фрам.

Время в «Оплоте» шло медленно и, к удивлению Анны, за время ее болезни ничего не изменилось, а ей почему — то казалось, что должно. Помнится, она спросила Димитриуша, едва осознала себя, выкарабкавшись из жара и бреда, привезли ли в замок тело? Тот даже не понял сначала, о ком спрашивает жена. Но ведь Фрама должны были похоронить д о с т о й н о в родовой усыпальнице.

Но отложенное на неизвестное время церемониальное погребение барона было лишь следствием странной и ужасной истории, которая уже случилась, а в остальном — никаких новостей и изменений.

Точно прав ее новый муж: все уже напрочь забыли о бароне Фраме Винтеррайдере. Но ведь этого не может быть.

Димитриуш многого не понимает и не замечает, и Анне ее с расспросами, верно стоит идти к Медведеву, который искусно управляет гарнизоном, не выходя из тени ее мужа.

Димитриуш наслаждался и наслаждается своим положением, не замечая, что власть его — та дорогая вещь, которую взрослые дали подержать ребенку, а сами готовы тут же ее отобрать, перехватить, не доверяя тонким детским ручкам. Анна присела и погладила камень низкого подоконника: и камень — живой, плоть и мощь Оплота, — неожиданно откликнулся, незримо толкнув ладонь мягким теплом.

Она замерла.

Впервые ее смутные ощущения, в которых она не была уверена никогда, получили подтверждение. Оплот — не просто замок, не просто камень, не зря она готова была в этом поклясться. Не думая ни о платье, ни о том, что ее кто — нибудь может увидеть, она села на пол и прижалась к теплой стене.

— У тебя же есть Источник, да? — шепотом спросила Анна. — Я читала о таком в университете. Знаешь, сейчас говорят, что старая история — только легенды. Но мы-то с тобой не можем быть легендой, правда? Мы есть. Мы живем сегодня. Ты откроешь мне свои тайны? Молчишь? Или только твой Хранитель может быть твоим проводником? Тогда почему сейчас я тебя услышала? Кто же Твой Хранитель? И где он? — Анна погладила стену, вглядываясь в темный рисунок камня. — Неужели Медведев? Фрам передал род ему? Почему? Потому что больше некому? Но ведь кровь Винтеррайдеров еще пока жива. Есть младший брат… Его же не могли исторгнуть из рода? Или могли? Да, тогда это объясняет многое. По крайней мере тогда понятно почему он уехал, да и в принципе все время торчит на Островах, не показываясь в родной стране, — и она снова погладила камень, вслушиваясь в свои ощущения.

Шаги она услышала, когда Димитриуш повернул к их покоям. Нет, не услышала — увидела. Даже не так, узнала, что Димитриуш идет. Замок? Или сама Анна вдруг почуяла силу с в о е г о рода, которая время от времени словно бродила под кожей, но никогда не проявлялась? Но почему?

Что изменилось? В мире? В самой ли Анне?

Не торопясь, она прошла к камину и села в кресло, открыв первую попавшуюся книгу. Димитриуш увидел вполне мирную картину: его красавица жена что — то читает. Опять!

— Книжница моя, — он с улыбкой поцеловал ее красивый лоб. — Смотри, что я тебе принес.

— А что это? — Анна с недоумением разглядывала берестяной туесок, эффектно открытый мужем перед ее лицом.

— Какая — то разновидность местных конфет. Попробуй, это вкусно. Северная ягода в меду и топленом молоке, как я понял. Из Межреченска пришел обоз с продуктами, и вот, среди прочего, целый короб такой сладости, — Димитриуш, рисуясь, покрутил шарик желтоватого цвета. — Ну, девочка моя, Анечка, открой ротик и скажи: «А-ам!»

— Я видела такие, — вспомнила Анна. — В приюте. Однажды нам привозили их на зимний Солнцеворот.

— Ммм, все — таки хороший у вас приют был. У нас вот такого баловства никогда не было. Если на праздник березовой каши не выписали, так, считай, хорошо отметили, — со смешком ответил муж.

— У нас были запрещены физические наказания.

— На бумаге они везде запрещены, Нюта. Да только, как говаривал наш незабвенный директор, чтоб его черви медленно жрали, бумаги пишут для того, чтоб…, — он осекся и улыбнулся жене. — Старик у бумаги одно только предназначение признавал, не буду говорить какое, чтоб твои нежные ушки всякие непотребства не слышали. А нам с тобой сейчас еще взвар принесут.

— Димитриуш!

— Что? Ну, я начальник гарнизона или нет? Могу заказать взвар в покои для жены?

— Лучше расскажи, как ты это лакомство отбил у эконома замка?

Вторушинский тяжело вздохнул и трагично сказал, закатывая глаза:

— Это был тяжелый бой…

Анна расхохоталась.

— Ну вот, так — то лучше, — обрадовался муж и уселся на пол у ее ног. — Похвали меня, жена, я старался, здесь, в этих безрадостных пенатах, это не так — то и просто.

— Верно, — согласилась она и погладила жесткий ежик светлых волос. — Тут из всего досуга — детские спектакли, а из лакомств — пироги. Так что — да! Ты — мой герой.

Муж прищурился как довольный кот, а Анна вдруг с грустью подумала, что теперь ей надо научиться любить этого человека. Все остальное будет слишком нечестным, ведь Димитриуш ее любит так, что ему вполне хватает одного этого чувства, и он даже не замечает, что заполняет Аннину пустоту, не получая взамен равнозначного ответа.

Когда-нибудь он поймет… устанет отдавать.

Анна поцеловала белокожий лоб и сказала таинственным шепотом на ухо мужу:

— Сейчас Семен со взваром зайдет.

— Да ты что? — поддержал он игру и, сделав таинственное лицо, спросил. — Это точная информация?

— Ыгмы, — мыкнула Анна, удерживая смешок.

Но Семен — дежурный от гарнизона по кухне — принес не только напиток.

— Из Межреченска прибыл гость до вас, передать просили, — пробасил он, споро расставляя кружки на столик. — Ждет вас в гарнизоне, Медведев вроде с ним уже. Можно идти?

— Ступай, — кивнул Димитриуш. — Скажи, я скоро буду.

Тревога вдруг полыхнула внезапно и с такой силой, и Анна непроизвольно схватила мужа за рукав камзола.

— Да, я быстро, Аннушка, — по — своему понял он. — Размещу его и вернусь. Опять город какую — нибудь ерунду пишет, не думай об этом даже.

Кивнула Анна тогда, когда тяжелые двери покоев затворились за Димитриушем. Ерунду город мог передать и телеграфом, хотела сказать она, но беспомощно молчала, глядя перед собой.

На столике остывал взвар.