Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 44

Заметьте, страшные сказки об оборотнях существуют во всех культурах. Но, чем ниже развитие общества, тем примитивнее восприятие оборотничества. В языческих культурах — это проклятие, которое подчиняет человека зверю, убивая в нем всё человеческое. В развитом обществе — это поиск своего второго «Я». И оборотень предстает пред нами уже не человеком и не зверем, а просто иным, волшебным существом, имеющим два лика, так, как мы с вами имеем два костюма. В Шинае эти верования пошли еще дальше. Пума-колдунья, например, может иметь несколько кошачьих обликов. Однако, ее «Я» остается неизменным в любом из них.

Из лекции профессора истории Кручинского

Яд крадущегося убийцы — желтого скорпиона, не так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины.

Народная мудрость

Шпион быстрой мухой вьется, а все-таки кончик и у него найдется

Присказка генерала Паляницина

Берти смотрел внимательно.

— Что-то случилось? — поинтересовался Ганг. — Или ты отвык от моего лица? Ну, так гример скоро придет. Или что-то еще?

Время, отпущенное на ожидание нового Императорского знака, разумеется, еще не истекло, но предчувствия у Ганга почему-то были самые нехорошие.

— Да как сказать, — Берти пожал плечами. — Все пока идет по плану. К сожалению, от Петра вестей нет. От Медведева есть. И еще прилетел привет из Имберийской глуши: Дейран дала очередное интервью о вашей семейной жизни.

— И что на этот раз?

— Если выделить суть, то она оспаривает возможную беременность корабельной певички, в которой та пока сама не уверена, но уже объявила, что ей «кажется».

Ганг фыркнул.

— Ты отпустил Дейран в свое время потому, что не хотел портить ей жизнь. Ты же ее очень любил, — с сарказмом продолжил Берти. — То, что ты свой недостаток осознавал говорит, по ее словам, и тот факт, что второй брак ты заключил с «женщиной в брюках», которой все женское было чуждо и она, естественно, не собиралась становиться матерью. Кроме того, во втором браке детей не было, что только подтверждает твою историю — ну и все в этом же духе. Так что ребенок Илоны может быть чьим угодно, но не твоим, делает Дейран вывод. Тем более, ты никогда не увлекался женщинами такого пошиба, как эта Илона. Она не считает, что речь шла о с е р ь е з н ы х отношениях. Кроме того, ты, оказывается, трогательно любил милых крошек — детей Дейран.

Ярость взметнулась вдруг с такой силой, что Ганг закрыл глаза.

— С тобой все хорошо? — осторожно спросил Берти после паузы. Барон стоял перед ним, упершись кулаками в стол, бледный, со вздувшимися жилами на висках. — Ганг?!

— Не находишь, что эти женщины очень болтливы? — выпустив весь воздух из легких, свистящим шепотом заговорил Винтеррайдер. — Одну из них я в общем-то никогда не видел, пусть она и считает, что разглядела меня в толпе пассажиров лайнера. Ну, а Дейран… Дейран же снова переходит все мыслимые и немыслимые границы. Но, право, даже странно, что она не в одной газете с Илоной вышла, — с неожиданным смешком закончил он.

— Пустоши та еще дыра, пока новости дошли, — спокойно заметил Берти. Однако, в глазах его тлел огонек тревоги. — Ганг, одно твое слово, и ее вообще больше никто не будет воспринимать серьезно. И даже более того…

Барон резко взглянул на него.

— Ты уже слышал мое мнение по этому поводу. Ее болтовня так и будет оставаться болтовней. Сейчас, когда она уверена в том, что меня нет, она может наболтать куда больше р а з н о г о. Стоит послушать. Потом же, на волне «возвращения», а она обязательно поднимется, мне достаточно будет дать одно интервью, — он усмехнулся. — Судя по крошкам, которых я почему-то любил, тебя скоро начнут теребить с поддельным завещанием.

Берти иронично улыбнулся. Ганг кивнул.

— Ты знаешь, за что ее можно было наказать. Но наши подозрения так и остались подозрениями. Ее причастность к гибели Эрни не доказана, — он сел, тяжело облокотясь на стол. — «Казнить» вздорную женщину за длинный язык можно, но это несоизмеримо. Она, в конце концов, как пишут, многодетная мать, хоть я никогда и не видел ее крошек. К тому же, как я говорю, результаты ее болтовни по ней все равно ударят.

Берти кивнул и нахмурился. В глубине души он считал дело Эрнестины своим личным провалом, и у него невольно сжимались кулаки при мысли об этом. Он был уверен, что доказательств они не нашли потому, что что-то пропустили. Более того, он чувствовал, что Дейран как-то участвовала во всем, став просто инструментом в чьих-то изощренных руках. Но отыскать этому подтверждений тогда, почти пять лет назад, действительно, не удалось.

Шуму было много. Островные газеты по началу единодушно заявляли, что все случившееся больше похоже на личный выбор, де, баронессе Винтеррайдер надоел этот мир.

Однако, полиции удалось доказать, что гибель Эрнестины — несчастный случай, связанный с работой. Все именно так и выглядело при расследовании.

Но несколько очень мелких фактов выбивались из стройной картины, и именно поэтому Берти был уверен: Эрни просто умело подвели к краю, в переносном смысле, конечно. На роковую доску она встала сама.

При всем том, выводы его ребят совпадали с позицией следствия. Но нет, считал Бертрам, это была чья-то чистая работа, выполненная почти идеально. Очень чистая, грах его раздери, грязная работа. А кому такое под силу? Вывод напрашивался сам. Дейран давно подданая Имберийской короны.

Вот что заставило Эрни поехать в заброшенную Башню Первопроходцев, расположенную в не самом ласковом месте Островов? Это так и осталось неизвестным.

Они с Гангом узнали о трагедии, когда бросили якорь у другой оконечности островной гряды, при чем шли морем, а не островными проливами, не принимая берег на телеграф. По опыту зная, что Эрнестина засыплет сообщениями, Ганг запретил прием. Он был на грани принятия решения о разводе.

Да что говорить? Накануне трагедии Берти сам был готов обсудить с Гангом на эту тему. Лучше перенести бурю под названием «Эрнестина» один раз во время развода, чем жить рядом с ней всю жизнь.

В тот день ему казалось, что Ганг готов сделать этот шаг и без чужих советов.

Спокойно начавшийся завтрак в очередной раз был сорван. Эрнестине вместе со срочной почтой, которую она принимала в любое время, прислали пасквиль-анонимку на «гарем» Ганга.

Это была гнусная выдумка, и она теоретически это знала, но все же устроила показательное битье посуды в столовой. Ганг смотрел на нее с непроницаемым видом, и только на виске вспухала жила. Берти знал — внутри у него грохочет ледяной шторм.

Главное, они уже бессчётное количество раз выяснили, чьих это рук дело. Дейран подкинула конкурентам «женщины в брюках» идею травли, фактически ткнув в слабое место Эрни. То, что она приехала в дом жениха перед свадьбой с разорванным журналом в руках и в сбившейся фате, сказало им куда больше, чем можно было представить.

Ведь все остальные каверзы от издательницы отскакивали, как горох от стены, а многие она переворачивала в свою пользу. Эрни была не глупа и обладала довольно-таки жестким умом, который, к сожалению, отступал перед ее эмоциональностью, стоило ей наткнутся на очередное письмо с невнятными изображениями увеселений Ганга.

Ему в первую очередь и доставалось. Эрнестина устраивала допрос с пристрастием, а «крутить» вопросы она умела из ничего, да так, что даже Берти начинало казаться: Ганг что-то не договаривает, — а он от него не отходил ни на шаг в прямом смысле слова!

Мирились эти двое тоже бурно. Все в особняке Винтеррайдера с самого начала этого брака жили точно на пороховой бочке. Даже собаки стали пугливыми, посмеивался порой Ганг. Они вздрагивают, заслышав шум твоего платья, шутил он, обнимая Эрнестину. В добром расположении духа она шутки понимала, и губы дула притворно, делая вид, что обиделась, но тут же, не выдержав, фыркала и смеялась.

В такое «мирное время» Берти пытался объяснить Эрни, что ее газетные штучки не лучший способ общения с любимым человеком.

— Я знаю, — вздохнула она покаянно. — Но, когда меня несет, у меня не получается иначе.

Вот и в тот день, она разрыдалась, закричав, что дыма без огня не бывает:

— Если говорят, значит что-то есть! — заверещала она, и молочный напиток растекся по новым обоям.

Ганг обычно дожидался окончания ее взрывов, а потом уговаривал как маленькую, подхватывая, заплаканную, на руки словно обиженного ребенка. В то утро ему не хватило терпения. Он резко развернулся и вышел. Берти бросился за ним. Вслед несся звон и грохот. Эрни перевернула нарядный буфет с посудой.

— Закупите новую, добрая Ерсиль, — бросил Ганг побледневшей экономке.

— Но… Какую? — пискнула она. — Госпожа любит выбирать сама.

— На ваш вкус. Если перебьет, то снова закупите новую, но такую же, как выберете сегодня, — экономка вытаращила глаза. Она прекрасно понимала, как это расценит хозяйка дома, и не только она. Это был прямой намек на то, что муж отказывает Эрни в праве вести хозяйство.

Берти был искренне признателен экономке потом, когда на расспросы и следователей, и репортеров — а почему накануне дом Винтеррайдеров закупил крупную партию новой посуды, — Ерсиль Витен степенно отвечала:

— Потому что хозяйка так захотела, — и смотрела на собеседника прямо и невозмутимо, сложив руки на животе. Этот факт, в том числе, сочли весомым аргументом не в пользу добровольного ухода.

Берти понимал, что, как только случившийся накануне скандал между супругами Винтеррайдер станет известен обществу, Зюйд-Каритская компания, гордо идущая по рынку впереди многих, получит ощутимый удар, который используют в своих целях даже не торговцы Островов, а сам Кайзер и Имберийцы. Слишком близко подошли они к торговым интересам этих держав.

Он, признаться, ждал разоблачения Ганга как жестокого домашнего тирана, и с легким напряжением открывал свежую прессу, но — нет, публикаций не случилось. Гангу скорее сочувствовали и решительно никто не собирался устраивать ему репутационную катастрофу.

И это не вязалось ни с какими версиями. Кукловоду, а Берти чуял — он есть, было нужно что-то другое. Но что?

Бертрам сам поблагодарил старую Ерсиль за правильные ответы. Она переложила салфетки из одной стопки в другую и ответила размеренно:

— Это же логично. Перебила прежнюю, значит, захотела новую. А нюансы можно опустить.

Ганг поцеловал экономке руку.

— Ну, полно, мальчик, — она усмехнулась. — На самом деле я совсем не хороша. Надо скорбеть, а я отдыхаю. Это не по-человечески.

— Я тоже грешен, — искренне ответил Берти. — А более всех чувств у меня только одно: мне жаль Ганга.

Экономка горестно качнула головой.

Конечно, он с со своими парнями тогда прошелся по всей цепочке авторов пасквилей (а с кем-то из них они уже имели беседы и ранее).

В итоге вышли на человека, который дергал ниточки, и с которым когда-то Дейран договорилась на интервью перед свадьбой Ганга. Лерж Ковташес — управляющий директор самого крупного Издательского дома Островов и заметная фигура в местной прессе, был перепуган визитом Берти не на шутку.

— Поймите, — блеял он, цепляя на нос сползающие очки снова и снова. — Это своего рода проверка на прочность, ну, как перебрасывание мяча. Эрнестина — светлых ей садов — сама тоже не брезговала… Да, не брезговала разными методами… Это наша специфика.

Берти насмешливо качнул головой, и Лерж уронил очки. По круглой покрасневшей лысине поползли капли пота. Да — это он заказчик, но он не имел в виду ничего такого, это даже не настоящая война журналов, просто письма, пасквили и карикатуры, отправленные лично в руки, почтой. Щекотка нервов, да. Да, ему это пришло в голову, когда он увидел реакцию Эрнестины на интервью Дейран.

Даже сейчас Бертрама ощутимо передернуло при воспоминании об этом невысоком пузатом человечке. А ведь, в отличии от Эрнестины, Ковташес имел отличную репутацию. Он слыл самым порядочным репортёром на Островах и имел достаточно крупных покровителей, купившихся на его славу «умного и честного парня, что в той среде большая редкость». Как же они удивились, узнав, что слухи, с которыми они боролись с помощью газет Ковташеса, запускает сам Ковташес через свою сеть доверенных лиц.

Берти тоже умел устраивать каверзы.

И островная пресса с той поры стала несколько спокойнее.

Бертрам поднял глаза на Ганга. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза. Слишком бледный для здоровяка барона.

— Я все-таки спрошу, — осторожно заговорил он, вглядываясь в это бледное лицо. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? Дай руку.

— Распирает, — не открывая глаз, ответил Ганг. — Пройдет. Всегда проходит. И нет, не предлагай мне своих сиропов и порошков. Пульс у меня нормальный. И — слышишь? Сюда князь идет.

Ганг не успел удивиться и ответить, когда Стойгнев, легко стукнув в дверь, сразу толкнул ее, открывая.

— Честь, господа! Полагаю, не помешал? — Руб-Мосаньский иронично изогнул бровь.

— Честь! — Ганг поднялся, пожал протянутую руку и кивнул на одно из кресел. — Как хозяин может помешать гостям? Мы обсуждаем почти семейные дела.

— Интервью виконтессы? Было бы что обсуждать. Обычная дура.

— Первая красавица Островов, — со смешком ответил барон.

— В отставке, — в тон ему продолжил Стойгнев. Ганг пожал плечами:

— Красота скоротечна.

Князь хмыкнул, но говорить о Дейран не стал. Перевел взгляд на Берти.

— У вас ведь была связь с Оплотом? — спросил вкрадчиво.

— Была, — скромно ответил Бертрам.

— Если это не тайны родовой сокровищницы, говори, — кивнул Ганг. И Берти отметил нехороший блеск в его глазах. Определенно с Гангом что-то происходило и Бертрам, привыкший оценивать человека с ходу с точки зрения доктора, внутренне поморщился: симптомы, каждый по отдельности были не хороши, а вместе не похожи ни на что. Одновременно, он был уверен, что Ганг здоров.

— В сокровищницу не пустишь, значит, — проворчал Стойгнев.

— Не поверишь, князь, но я там сам не был, — качнул головой барон.

— Ижаев, судя по всему, окончательно поправился, — перебил их Берти.

— Да это-то я знаю, — взмахнул рукой Стойгнев.

— В Оплоте всё, как всегда, кроме одного. Официальный начальник гарнизона выехал в Межреченск. Это Димитриуш Вторушинский, назначенный из столицы после воцарения Михаила. Медведев связывает отъезд с недавним визитом некоего Стаса Вольского, у которого, кстати, был императорский знак, а то Медведев бы еще подумал, впускать ли его в Оплот. Он приехал как простой гонец из Межреченска. Из некоторых данных Медведев понял, что Вольский и Вторушинский уже были знакомы, но они далеко не друзья. Однако, их основной разговор подслушать не удалось. Вторушинский все это время ходил чернее тучи. Съездил на объезд земель Панциря несколько раз. По словам, Медведева довольно-таки бесцельно.

— Насколько помню прежние доклады, — уточнил Ганг. — Командир в принципе предпочитал не выбираться из крепости?

— Да, верно. Но работу свою выполняет строго в рамках должностных обязанностей, настроение до визита имел хорошее. Он женился уже в Оплоте, и всегда торопился к супруге. Советовал Медведеву меньше изнурять людей тренировками. Сам отрабатывал только то, что положено по нормативу. Отчеты писал. По характеристике Медведева, может быть прекрасным начальником гарнизона где-нибудь в провинции, где из врагов только вороны летают, — Бертрам пожал плечами. — Не особо лестно, как видишь.

— У Медведева вороны будут летать с докладами, — усмехнулся Ганг. — И являться на перекличку по утрам. А что-то более конкретное он передавал?

— По Вторушинскому более ничего. Но есть вещь, которая его гораздо больше нервирует. В одном из хозяйственных помещений сработала глушилка-ловушка имберийского передатчика информации. Сработала, и тотчас замолчала.

— Вот, — крякнул Стойгнев. — Налил воды. А с этого и надо было начинать.

При всем желании Берти не мог рассказать больше, чем передал Медведев. И не мог ответить на вопрос Ганга, а в какой именно нежилой части это случилось? Угадывать из столицы, кто, какой доступ и куда именно имеет — это все равно что тыкать пальцем в небо.

— Ясно одно, — пожал Берти плечами. — Имберийцы смогли завербовать кого-то из замковых слуг. Возможно, это кто-то из гарнизона.

— Но это всегда считалось невозможным, — медленно выговорил Ганг.

— Древняя клятва крови, — кивнул Стойгнев. — Но прошла уже тысяча лет.

— Нет, — перебил Ганг. — Ты сам побывал в объятиях снежников.

— Побывал, — согласился князь. — Больше совсем не хочется. Однако, в Оплоте не снежники ходят по хозяйственным помещениям.

— Надо узнать, кто из посторонних появился в Замке за последнее время, — хмуро уточнил Ганг и взглянул на Берти.

— Медведев занимается, — пояснил он. — Однако, от себя замечу, посторонних там сейчас целый детский дом с преподавателями и воспитателями, если уж мы посчитаем воспитанников за детей, которые в таких делах не могут участвовать.

— Им всем закрыт вход в определённую часть Оплота, — качнул Ганг головой. — Во всяком случае, Фрам говорил об этом. Да и побор людей он вел сам. Поверь, там мало посторонних и все они уже давно живут в Замке. Это может быть кто-то из новых лиц у кого, например, высокий допуск или не наложен запрет.

Они посмотрели друг на друга. Высокий доступ мог быть у Димитриуша и его жены. Но Димитриуш уехал. Жена?

— Фрам к жене Димитриуша испытывал какое-то удивительное доверие, — задумчиво выговорил Ганг. — Меня, помнится, это удивило, ее же навязали из Столицы. Сторонние взрослые люди — всегда были проблемой для Оплота. Но мы — увы — общались тогда через переговорник. Расстояние большое. Можно не так понять или ошибиться. Есть развернутая информация на эту женщину?

— Не хитра там информация, — вмешался Стойгнев. — Анна Николаевна Старостина, бывшая беспризорница, воспитанница Образцового детского дома столицы. Демонстрировала отличные успехи в учебе — получила красное свидетельство, была принята у университет без вступительных испытаний. На третий год обучения и до конца получила студенческое звание кандидата университета и больше его не теряла. Диплом 1 степени. Вышла замуж за воспитанника того же детского дома. Имела двоих дочерей. Семья погибла на Чижиковке.

— Значит, Фрам просто жалел ее, — задумчиво прокомментировал Ганг. — Он был чувствителен к такому горю.

— Возможно. Но на самом деле здесь есть тонкий момент. Когда бомбили Чижиковку, Анна была в заключении.

— За что ее задержали?

— За шпионаж, — весело хмыкнул Стойгнев, с ехидцей разглядывая вытянувшиеся лица Ганга и Берти.

— Имберийская шпионка? — медленно переспросил барон.

— Нет, анонимный доносчик обвинил ее в шпионаже на кайзера. Доводы и доказательства были изложены весьма убедительно. Однако, она оказалась чиста как слеза младенца. Ее выпустили. Как раз к этому времени разбомбили Чижиковку.

— Вывод прост, — Берти хмуро смотрел перед собой. — Либо она не виновна, либо организатор той бомбежки вывел своего агента из-под удара.

— Ценой жизни семьи? — не поверил Ганг.

— Вполне в логике имберийских псов, — рассеянно ответил князь вместо Берти. — Может быть, семья мешала очередным задачам. У имберийцев так принято, они смотрят на мелких агентов как на обусловленные р а с х о д н и к и. Если раньше это правило у них работало и по горизонтали, и по вертикали, то сейчас, скажем так, пирамида этой структура закостенела, и верхушка находится как бы над-, полагая себя недосягаемой и неподсудной. Однако, для мелких агентов ничего не изменилось. Разумеется, их об этом никто не информирует. Так что… К тому же она жена Вторушинского — и слишком быстро вышла за него замуж, ну, для скорбящей-то вдовы и матери…

Ганг и Берти переглянулись.

— А у вас, князь, — осторожно спросил Ганг. — Есть какая-то еще информация о Вторушинском?

— Есть, — кивнул Стойгнев. — Неуловимой батареей, которая разгромила Чижиковку, начав якобы Гражданскую войну против Узурпатора в осажденном городе, командовал Вторушинский. Мы получили косвенное свидетельство об этом некоторое время назад. И, кстати, не случись нашей встречи в Межреченске, которая изменила все планы, я бы до него добрался, хотя на тот момент у нас не было полной уверенности. Всегда лично хотел заглянуть в глаза тому, кто бомбил Чижиковку. А буквально только что мы получили подтверждение. Источник, конечно, гнилой, но — хм — излагает достоверно.

— Как это может быть? Гнилой, но достоверный? — поинтересовался Берти.

— Задержали двух верхушников. Ловили их по другому делу, но… Сироты, солдатские дети. Их отцы были в Неуловимой. И хорошо, что открыто болтали дома о рабочих делах.

— Это, правда, странный источник, князь. А если вам эту информацию просто подкидывают? — Берти смотрел вопросительно.

— Такого нельзя исключать, — согласился князь. — Ту батарею потому и прозвали Неуловимой, что за ней тщательно зачищены все следы. Документальные в первую очередь. Мы не могли найти списки, командира. Вроде как герои из народа вышли, сказали свое слово и благородно ушли снова в народ. Бесследно. Это, согласитесь, странно. Но все затянулось, как понимаете, официально расследование мы проводить не могли. А на массовую гибель одной группы солдат в те дни как-то никто не обратил внимание. В живых остался только сам Вторушинский, но он — их командир, и с ними его не было.

— Знаешь… Мне уже хочется вздернуть этого командира на рее, — негромко сказал Ганг и добавил, обращаясь к Берти. — Свяжись с Медведевым, пусть глаз не спускает с этой… его жены.