Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 28

Климатические условия в Скучных землях таковы, что многие воспринимают этот регион как своеобразную природную тюрьму. Серый замок эту репутацию всегда поддерживал. Но все-таки больше всех в этом вопросе преуспели Императоры, ссылая неугодных дворян в Скучные земли на перевоспитание. Страх оказаться после блеска столицы или роскоши собственного имения в темной избе днем с лучиной, потому что свет здесь весьма скуден, — этот страх сломал не одну гордую душу.

Из записной книжки путешественника Изольда Карловича Мора

Если, как меня уверяют, мода может прогнозировать будущее, то у меня плохие новости: наше будущее будет представлено женщиной в штанах с прической под пажа! Оставьте хотя бы мужской костюм мужчинам, если уж вы решили резать косы!

Из письма разгневанного читателя в газету

Лукавых людей не имей за друзей

Народная мудрость

Дождь закончился внезапно. Вот только что за окном раздавался его монотонный стук и яростный шум, как вдруг все стихло, и подоконники ресторации робко позолотил луч солнца.

Лаки даже к окну подбежал, вызвав у Лизы невольную улыбку своей экспрессивностью:

— О, Провидение! О, Небо! Милая Лиз, посмотрите какое солнце!

Лиза поднялась и чинно подошла к окну. Удивительно, как может преобразить мир солнечный свет, просто разогнав сумрак.

Солнце тем временем робко пробежалось по мокрым крышам, улицам, стенам и, должно быть, ужаснувшись, спряталось за набежавшую тучку, вызвав у Лаки возглас разочарования.

Половой бойко выскочил на улицу, и, задрав голову на небо, заулыбался. Вернулся тотчас и доложился громко:

— Растаскивает! Ветром-то растаскивает тучи-то!

— Ну, вот, любезный лир, — заметила девушка. — Погода выправилась. Теперь можно без боязни дойти до госпожи Ирмы. А если нам повезет, то обратная дорога в монастырь будет не пример приятнее.

— Нет, нет, Элиза! Нет! Я довезу вас до «Столичных мод», даже не спорьте! Не разбивайте мне сердца, иначе я решу, что вы воспринимаете Лаки Лэрда как пустого человека! — энергично возразил журналист.

— Я бы никогда не подумала о вас так! — горячо уверила его Лиза.

Лэрд вдохновленно, с чувством схватил ее за руку, сжал и легко погладил запястье:

— Благодарю вас, милая Лиз! Этими словами вы воскрешаете мою душу! — и тут же, не давая девушке опомниться, приложился к тонким пальчикам.

А что, еще осталось что воскрешать?

— Лир Лэрд, оставьте! Вы меня смущаете!

— Элиза, простите, но мне рядом с вами просто порой трудно дышать! Не думал, что встречу такую девушку, как вы, здесь! — и Лаки снова едва не припал к ее руке.

— О, тогда надо вызвать доктора. Давно у вас трудности с дыханием? Я не прощу себе, если с вами что-то случится, тем более, вам еще писать книгу о моем отце, — главное смотреть ему в глаза чистым-чистым взором. Незамутненным.

Лаки сморгнул, и какая-то тень мелькнула в глубине его глаз.

— Мне приятно ваше волнение, Элиза. Не беспокойтесь, с моим здоровьем все в порядке, — уже более прохладным голосом ответил он.

— Берегите себя, пожалуйста, дорогой лир, — попросила Лиза. В ответ ее заверили, что так и есть: бережет себя лир Лэрд самым тщательным образом и чрезвычайно ценит Лизину заботу.

А потом он и до «Столичных мод» ее довез, и двери красиво распахнул, и вел себя просто и вежливо, но Лиза все равно чувствовала легкий холодок между ними, словно в неплотно притворенную створку окна сквознячком тянуло.

Обиделся? Или разозлился?

Что ж, она — девушка юная, малоопытная, воспитанная во льдах и снегах, намеков не понимает… Хороший же образ, если играть по правилам.

А если нет? Насколько терпелив этот человек?

Как же она устала от всего!

Хочется домой. В свою детскую, где тихо, спокойно, где много книг, где подушки вышиты мамой…

Да, хочется на те креслица, под уютную лампу, в круг ее света, из которого мир кажется большим и прекрасным, таинственным и чудесным в своей доброте и прелести. Когда Лиза вырастет, она пройдет по всем дорогам этого мира, она узнает все его чудеса.

Ты выросла, Лиза.

Чудес нет. Здесь предлагают только ужасы, но не картонные, как в твоих книгах, а настоящие — до боли, до беспомощности, до холода в сердце.

…Лаки распахнул высокую дверь в «Столичные моды». Госпожа Ирма встречала их — свежая, улыбчивая.

— О, Небо, — теперь Лэрд припал к ее ручке. — Вы самая прекрасная женщина в этой части света!

Та захихикала жеманно.

— Вы такой льстец! Но умеете будить любопытство в женщине. И кто же прекрасен в той части света? — заблестела на Лаки глазами модистка.

— Я подданный своей Королевы! — пылко воскликнул Лаки. — И самая прекрасная женщина на свете для меня — Она! Но вы! Вы! Вы, великолепная Ирма, вы — вторая после нее!

— Хи-хи-хи! Как приятно это слышать — я обошла саму Королеву! Тогда я могу быть спокойна, не правда ли, лир? Ведь Королева — мать своим подданным! Вы любите ее как почтительный сын, не так ли?! И в вашем сердце еще осталось место, прекрасный лир? Скажите, осталось?

— У меня, — с незнакомой Лизе интонацией ответил Лэрд, приложив руку к груди. — очень большое сердце!

Когда, по-прежнему рассыпаясь в комплиментах модистке, он ушел, едва ли взглянув на Лизу, Ирма спросила ее с усмешкой:

— Твой ухажер взялся тебя воспитывать, девочка моя? — смотрела она, впрочем, серьезно, с толикой грусти

— В каком смысле? — уточнила девушка, оглядывая приемную залу.

— Сегодня нет никого, — правильно истолковала ее взгляд Ирма. — Такая погода! Я еще накануне отпустила своих девушек. Мы здесь одни. Можешь говорить без оглядки. А что до Лэрда — он не первый раз провожает тебя, и всегда вел себя корректно. Сейчас же вдруг он начал довольно грубо флиртовать, прямо на твоих глазах. Ты ему отказала, да?

— Нет. Лир Лэрд ничего у меня не просил, чтобы я ему отказывала.

Ирма усмехнулась:

— Ты не понимаешь его намеки? Ведешь себя с ним, как со всеми остальными? Не трепещешь ресницами, не смотришь с восхищением, не алеешь своими нежными щечками?

— Мне кажется, трепет моих ресниц ему по большому счету и не нужен. Он здесь ведь не за этим? — прямо посмотрела на Ирму девушка.

— Да как сказать, как сказать… Не за этим. Но и это для него — приятный бонус. Знаешь, как за глаза называют Лаки? — спросила Ирма и сама же ответила на свой вопрос. — Обольститель. Лаки красив! Так красив, что хоть сади его на булавку и неси в музей как редкую бабочку. Я хотела сказать, конечно, немного иначе: как лучший вид человеческого рода.

— Что-то мне подсказывает, что Лаки Лэрд, услышь он вас, не оценил бы ваш комплимент по достоинству, — усмехнулась девушка.

— А это не комплимент. Это мое пожелание красавчику Лаки Обольстителю. Я желаю, чтоб однажды так случилось. И в музей заносить э т о вовсе не обязательно.

— Вы были знакомы раньше, — догадалась Лиза.

Ирма смотрела на нее странно, и не сразу покачала головой.

— Он первый раз увидел меня здесь. Но кое в чем ты права, однако, это совсем другая история. Девочка моя, у меня какое-то нехорошее чувство. Я скажу сегодня Волкову, чтобы они заканчивали разыгрывать историю с тобой и забирали тебя в Оплот.

— А разве моей встречи с Волковым здесь сегодня не будет?

— Ты видела газеты?

— Да! Но Николай Егорович предупредил, что это неправда.

— Конечно, неправда.

— Почему вы в этом уверены?

— Я знаю.

— Ответьте мне честно, пожалуйста. Я просто не конца понимаю, что происходит вокруг меня. Единственное, что я знаю: скорее всего, ничем хорошим для меня это не закончится, — Лиза постаралась вложить в свой голос хотя бы толику слез. Увы, со слезами у нее всегда были сложности. Пришлось прокашляться и продолжать нормальным голосом:

— Я надеюсь на Хранителя Севера, но газеты уже второй раз приносят мне весть о том, что Хранитель мертв. А вы говорите, что сейчас это не так, но при этом Волков не придет на встречу. Вы ничего мне не объясняете. И я вам верю, видимо, просто потому, что больше некому верить, — сердито сверкнула она глазами.

Ирма взяла ее за руку.

— Мы друзья тебе. Мы друзья твоим родителям. Мы честны с тобой. А сейчас просто знай и никому не говори: барона не было на том корабле.

— Не было? Он покинул Империю на лайнере. Газеты писали об этом. Да, эти портреты были на всех столбах с бесплатной расклейкой. И я сама их видела.

— Мало ли что пишут в газетах? — Ирма пожала плечами. — Ты просто очень юна и не знаешь, что газеты такое же оружие, как пистолет, а в некоторых случаях даже лучше. Всякий раз, когда ты открываешь газету, думай не о том, что пишут, а о том — зачем это написано.

— И зачем же эти новости о смерти младшего барона?

— Он уже единственный, Елизавета, — глаза Ирмы были сухи, но голос прозвучал надтреснуто. — И, когда ты встретишься с бароном, задай ему этот вопрос. А сейчас мы с тобой слишком далеки от места события…

— Я бы так не сказала, — перебила Лиза. — Мне кажется, я в эпицентре чего-то…

— Согласна, — кивнула Ирма. — Но я уточню, мы с тобой далеко от тех событий, о которых пишут газеты. И нам отсюда просто ничего не видно. Когда мало информации, ошибиться легко и поэтому я не буду отвечать на вопрос: зачем? Лучше ты мне скажи: почему Лаки не остался сегодня тебя караулить? Это входит в твое «наказание» или есть другая причина?

— Да нет же! Саватий дал ему какое-то поручение. А вам он просто стал доверять. Наверное. Других объяснений у меня нет.

— Какое поручение дал ему Саватий?

— Я не знаю.

— Когда вы поедите в монастырь, постарайся быть приветливой, очень приветливой. Пожалуйста, Лиза, разговори его. Попробуй выяснить, что за поручение, но осторожно — не вспугни. Возможно, ты получишь ту информацию, которой тебе недостает. Хорошо? Потом поделись со мной, — она улыбнулась.

— А вы точно модистка?

Ирма расхохоталась в ответ:

— Неужели не похожа? Разве моя одежда плоха? Тебе не нравится?

— Нет, — теперь засмеялась Лиза. — Вы — отличный мастер, и я хотела спросить цену своего плаща. Сегодня я вполне поняла, что ткань совсем не так проста, как можно подумать.

— Да, она с особой ниткой. Этот плащ не промокнет никогда. Из такой же ткани шьют охотничьи костюмы. Ты должна была видеть их у отца.

— Она же клетчатая!

— А из клетчатой шьют непромокаемые плащи, — дурашливо развела руками Ирма.

— А вот этот охотничий костюм, что у вас на витрине… Я еще прошлый раз не него обратила внимание. Он же женский, да? И к нему есть юбка? Он же продается?

— Да. Это наша купчиха Флора заказала для дочери по ее меркам, но дочь из столицы не приехала, и костюм не пригодился. Флора сказала, мол, если до весны не продашь, то я, так и быть, выкуплю. Вроде как весной дочь все-таки приедет. А может быть и нет. Вот такая доля! Сначала ты тратишь ткани, а потом тебе говорят: попробуй продать сама! — пошутила Ирма.

— Разве купчиха не должна возместить часть затрат? — удивилась Лиза.

— Девочка моя, в нашем городе Флора никому ничего не должна. Многие должны ей. А я… А что я? Я всего лишь модистка! Ну, что ты на меня так смотришь?

— Я не плохо знаю юриспруденцию в части старых законов. Они не отменены и по-прежнему работают, — пояснила Лиза. Ирма тепло улыбнулась ей.

— Забудь про Флору, девочка моя. Если тебе нравится этот костюм, то давай примерим — и я его подгоню. И, кстати, не думай про деньги. На твое имя бароном Винтеррайдером открыт неограниченный лимит. Не спорь! Это самое малое, что Хранитель Севера может сделать для дочери Соцких! — Ирма обняла ее за плечи и повела в примерочную.

Но Лиза и не думала спорить. И новым приобретением была очень довольна: заколоть волосы, натянуть шляпу пониже, отстегнуть юбку и вот — уже не отличишь девушку от паренька. Зачем ей такая маскировка, Лиза и сама не могла сказать точно. Просто жизнь ее стала совершенно непредсказуемой: надо быть готовой уносить ноги в любой момент. Может быть даже — от всех. И от Винтеррайдера «с друзьями» тоже.

На обратном пути она старалась быть милой с Лаки, который по-прежнему был весьма прохладен. Спрашивать у него про его дела с Саватием Лиза ничего не стала: если очень нужно, то у госпожи Ирмы и самой прекрасно получится разговорить Лаки. У нее, Лизы, есть своя цель и пока ей по-настоящему никто не помог, просто все что-то хотят от нее.

Акулина была недовольна и ее тягучее молчание было столь явственным и демонстративным, что Саватий повернул голову:

— Ну, что еще?

— Сам знаешь, — огрызнулась женщина. Провинциал потянулся, медленно, со вкусом упираясь ногами в спинку дивана. Было спокойно и хорошо. Еще бы Акулька не сопела, яростно вытирая пыль со всего, что ей попадало под руку в его покоях. Он зевнул. Близилось окончание общей молитвы, но вставать, выходить из покоев и спускаться к народу не было никакого желания.

— Ты бы сказала внизу да погромче…

— Что ты затворился до завтра? Молишь о прекращении дождя? — Акулина насмешливо сверкнула на него глазками. — Сказала уже. Сегодня весь вечер шептаться будут, да вздыхать. Так что — лежи. В такую-то погоду только под одеялом прятаться. Может взвар тебе сделать?

Она все-таки хорошо угадывала его желания. И поддерживала всегда, даже когда была не согласна. Вот и сейчас пыхтит… из-за денег, конечно же, из-за чего бы еще?

— Ну хватит пыль гонять, она уже давно отсюда сбежала, — с полуулыбкой заметил Саватий. — Даже мне страшно.

— Страшно, — в голосе женщины отчетливо прозвучали скандальные нотки. — А что же тебе не страшно, когда ты деньги на приблудных тратишь?

Саватий фыркнул.

— Что? — тут же вскинулась Акулина. — Что? Я не права, скажешь? Не права?

— Не пошла она к сестрице-то твоей платья шить? — со смешком уточнил Саватий. — Вот ты и злишься. А мы ведь сестрице твоей все заказы отдаем, все вам мало?

Акулина пошла пятнами. Бросила тряпку и прямо уставилась на Саватия:

— Сколько ты ей дал? Она у этой выдры Ирмы шьет!

— Опять «сколько да сколько», одно и тоже, — Саватий развлекался. — Сколько бы не дал, у тебя все равно больше.

— Да разве я об этом, — спокойнее заговорила женщина, взяв себя в руки. — Девка молодая, глупая, все денежки спустит. Что ты мне про сестру говоришь? Она берет по совести, а не дерет три цены!

— Она из тканей таких не шьет, как у Ирмы, — пожал плечами Саватий. — Да и у Ирмы обшивается местная знать, лучшие люди города. В этом смысле, у Лизки врожденное чутье, похоже, сразу прочухала, куда лучше идти. Ну а у твоей сестрицы все остальные обшиваются. Лавку на торгу держите, ты туда всю одежу, какая остается и пригодна еще, сваливаешь. Да все наши заказы на общий пошив ей перекидываешь, разве мало? Пара золотых ничего не изменят, — добавил равнодушно.

Говорил он негромко, размеренно, словно тема разговора никак его не волновала и только насмешливо поблескивающие глаза выдавали хозяина.

— А ты девке пару золотых дал? — почти зашипела женщина. — Разве? Думаешь, я считать не умею?

— Умеешь, — Саватий чуть улыбнулся. — За это и держу. Что ты губы закусила? Помнишь, как прятались тут? Поденщицей ты у Флорки работала, а я у Соцких отсиживался. Помнишь сколько зарабатывала? Помнишь, как брала деньги Соцких и жила на них и семейку свою кормила? Как Максима тогда крутило, да не один год? А сколько он сжирал, когда в человеческий облик приходил, а? Намучились с ним.

— Так это когда было-то, — снова махнул тряпкой Акулина какую-то только ей ведомую пыль. — Разве не ты говорил, что они тебе всегда должны вдвое больше, чем могут дать. Что изменилось-то?

Она одной рукой сдернула платок с головы, и, с раздражением бросив его на стол, потрясла головой: волосы, черные, блестящие, пушистые на концах рассыпались по плечам и спине, в мгновение ока преобразив хозяйку.

Саватий задумчиво наблюдал за ней, постукивая пальцем по губам.

— Говорил, — согласился он, наконец. — Да только и бабка, и Верка умерли. Не с кого спрашивать.

— Ну, а мы теперь что? Ну что мы? Жалеть будем сиротиночку! — всплеснула руками Акулина, швырнув тряпку на пол. — Плащ один, плащ другой. Ты видел цены на эти плащи?

Она сердито потрясла головой и подобрала тряпку.

— Ну, плащ и плащ, — Саватий закинул руки за голову, снова потягиваясь и жмурясь, словно сытый зверь. А потом, резко взглянув на Акулину, вдруг добавил со смешком. — Ну, продашь потом, что расстраиваешься?

— Да такой и не сразу возьмут-то, — рассеянно ответила Акулина. Она оставила, наконец, тряпку, и, подойдя к дивану, села на пол, положив голову на край подушек, так, чтобы близко видеть лицо Саватия. Черная прядь упала на лицо, перечеркивая его, и женщина с досадой мотнула головой, откидывая волосы назад.

— Ну чего ты? — снисходительно спросил провинциал.

— Подойдет ли она? Сам говорил, что сейчас нужны другие, хотя бы со слабым даром, — она чуть улыбнулась, вглядываясь в лицо Саватия. — Вот хлюст этот имберийский подошел бы точно.

— С ума сошла? — рявкнул он. — Лаки нельзя трогать. Псов тут только не хватало с ревизией!

— Да теперь-то уж чего нам бояться? — уже с широкой улыбкой спросила Акулина, подвигаясь ближе. — Мы теперь и без них проживем.

— Бабья твоя башка, — беззлобно усмехнулся Саватий. — Но денежку-то пока получаем. Или тебе те денежки уже и не денежки, а? — он уперся пальцем ей в лоб, прочерчивая дорожку.

Она захихикала и чуть придвинулась, зарозовела скулами.

— Ладно, ладно, потерпим еще. Но Максимку этот гость обидел.

— Максим раздражен, да, — согласился Саватий. — Отправь его куда-нибудь — пусть побегает. Придумай ему дело, чтоб тут все знали, куда он делся. Напусти туману, как ты умеешь. Машину только попроще пусть возьмет, неприметную.

— Да-да, конечно, — торопливо согласилась Акулина, прислушиваясь к чему-то. Пригладила волосы, вскочила, подбежала к высокому окну, отодвинула тяжелую портьеру. Сквозь стекла брызнули лучи солнца, вызолачивая ярко — до рези в глазах — тяжелые подсвечники и статуэтки, расставленные по покоям

— Новое чудо, угодничек, — с улыбкой поворачиваясь к провинциалу, сказала женщина. — Такой дождь закончился!

— Грах! — отозвался мужчина недовольно. — Придется спускаться!