Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 24

Я нежно люблю нашу Столицу, но почти два зимних месяца она несносна. Слякоть, сырость, грязь! Туман висит все утро белыми клочьями… Брр! Поневоле позавидуешь варварам, и без разницы каким — северным или южным! Хорошо, что Королева предпочитает проводить зиму в более благоприятном климате благословенной Имберии.

Из частного письма лира Уилли Кроули старому другу

Столичная знать лучше всего покупает берёзовые и ольховые дрова, дубовые тоже очень хорошо берут. Чем выше улица, тем лучше дрова! Удача, конечно, если поставщик Двора к нам завернет. На огонек, так сказать. Они-то, известно, дрова возят с юга. Говорят, Королева любит, когда горит черное дерево. У нее то ли голова не болит, то ли лучше соображает, когда дым от него идет. Но прислуге да всяким дворцовым берут что дешевле. И, когда погода совсем мерзкая стоит, да задерживается, вот тут, сынок, у нас и идет везение! У них запасы на исходе, а нам только успевай отгружать!

Из монолога дровяных дел мастера вечером у камина

Лучина трещит, и искра летит — жди сырость и ненастье.

Народная примета

Семья Волён, когда-то знавала лучшие времена, и, хотя родовой особняк находился всего лишь на 12 улице холма Роз, жила шумно, сытно, весело и богато.

Всего улиц было 17, и самыми престижными считались первые семь. Дом Бертрамов, который сейчас отошел в королевскую казну, стоял на Третьей — такой когда-то была зримая разница в положении урожденных сестер Форс с Пятой улицы.

Волён никогда не лезли в первые ряды, но дом их выгодно отличался от соседских, хотя бы тем, что имел три крыла. Два закрыли еще при деде теткиного мужа. Третий — при покойном виконте. Все-таки траты зимой отопление были огромны. Столица Имберии никогда не знала снега и морозов, но каждую зиму сполна испытывала на себе пробирающую сырость и туманы. Устье большой реки и близость к морю накладывали свой отпечаток на жизнь любого столичного жителя от последнего нищего до первого богача. Один рассчитывался за зиму жизнью, другой отдавал золото за дрова и уголь.

Волёны в золоте и без того испытывали нужду. Да и, признаться, в их доме места было вдоволь, даже когда боковые корпуса закрыли. Впрочем, официальная причина закрытия была не такой прозаичной — тетушка утверждала, что у них идет ремонт фамильного гнезда.

На самом деле его никто не спешил делать. Тетка, унаследовавшая фамилию мужа, его особняк, сад и остатки своего приданого, экономила на всем и даже не принимала гостей, делая исключение только для сестры. В то время Берти еще не знал, что мать всегда являлась в гости не просто с подарками, но и с весьма увесистым кошельком.

Отец, мало интересуясь женой, не скупился на ее содержание. Он в принципе тратил много денег. А Бамби с удовольствием помогала сестре. Увы, когда ей самой потребовалась помощь, Минди заявила, что она не может считать родственниками жену и сына государственного преступника.

Но это было потом. А пока Берти в своих воспоминаниях снова вел Барсика по холму Роз к дому тетки, но не по бесконечному кругу улиц — грязных мальчишек быстро бы выловила стража — а, скрываясь и прячась, через хозяйственные проулки. За почти пять дней вольной жизни он успел неплохо изучить улицы главного столичного холма. Сложностей в этом не было.

В теткин сад они тоже попали через проулок, воспользовавшись лазом, который Берти нашел еще раньше, вместе с кузиной. В благополучное время, случалось, Берти гостил у тетки по неделе и все время проводил с сестричкой Аммин. Между ними почти не было разницы в возрасте, к тому же Аммин была сорванцом в юбке. Вот уж кому следовало родиться мальчишкой!

Аммин щедро делилась с братом тайнами особняка. Сама-то она любила ускользнуть в сад незамеченной, через тайный ход, что вел в самое старое крыло, пока ее мать занималась с сестрами. У старших Волён приближалось совершеннолетие и первый королевский бал. А ход Аммин нашла нечаянно и больше про него никому не рассказывала, только брату.

Мальчишки проникли в сад, оттуда в закрытое крыло, где, крадучись, через ход, поднялись на чердак, заставленный старой мебелью и сундуками.

— Да я король! — шепотом воскликнул Барсик, растянувшись на старой кровати с вензелями Волёнов. Пыль его не смущала. — Когда приезжает ваша грымза?

— На девятый дней, — хмуро ответил Берти, оглядываясь. Уборку на чердаке делали явно лет двадцать назад.

— Главное, в ту сторону не ходи, — он кивнул на угол, за которым начиналась жилая часть дома. — На третьем этаже комнаты экономки, у нее хороший слух. Через пару дней снимем шину, я сделаю тебе гипсовую повязку. И, наверное, скажу точно, сколько времени ты с ней проходишь.

Барсик кивнул. И протянул шепотом:

— Проклятущий Кабан, — он поморщился. — Не увернулся я.

Однако, вид при этом у него был донельзя довольный.

— Что ты у него украл? — прямо спросил юный Бертрам. Выражение лица Барсика как будто не изменилось, но он весь подобрался.

— А я похож на вора? — насмешливо прошептал он.

— Не знаю, я их никогда близко не видел, — искренне ответил Берти. — Однако, мужик с топором кричал: «Ворье»!

— Так это ж Кабан, он всегда орет, — равнодушно ответил Барсик, наблюдая за Берти сквозь свои лохмы.

— Ну, не хочешь не говори, — пожал тот плечами. — Спи. После ужина я принесу тебе поесть.

Барсик оживился.

— Тащи всего и побольше. Брюхо подвело, — он похлопал себя здоровой рукой по тощему животу.

— Побольше не получится, — рассеянно ответил Берти. — Нам с матушкой больших порций не приносят.

— Ты своей едой хочешь поделиться? — удивился новый знакомый. — А другую на кухне взять не можешь, что ль?

— А меня там не приветствуют. Кухарка у тетушки довольно-таки мрачная дама, — пожал плечами Бертрам.

— Но она же прислуга. А ты — племянник хозяйки, — Барсик вгляделся в Берти, и заключил. — Противные они все тут, видать в тетку твою.

— Не знаю…

— Так говорят же: какова хозяйка, таковы и слуги, — авторитетно заявил гость.

— Они думают, что она нас выгонит, — пояснил Берти, и не стал уточнять, что сам он в это не верит до конца. — Если бы знали точно, то попросту не пустили бы нас в дом.

— А куда пойдешь, когда выгонит? — деловито осведомился Барсик.

— Не знаю. Буду жить, как ты. Наверное.

— Ты не сможешь.

— Почему?

— Ты другой. Ну потом сам поймешь…

— Я и правда не знаю, что делать, — честно признался Бертрам.

— Пока радуйся тому, что у тебя есть сейчас. Ну и ешь побольше, про запас, — очень серьезно посоветовал маленький бродяга.

— Я же не верблюд, — буркнул Берти. — Это они могут напиться про запас. А как мне это поможет?

— Кто такой верблюд? — насторожился оборвыш.

— Животное такое, обитатель пустыни…

— А-а-а! Это не у нас же? Я такого не знаю. Но еда впрок, конечно, поможет. Тощие быстрее умирают, когда нечего жрать, — улыбка у Барсика была широкая.

Эту простую истину Берти осознал позже.

Тогда же он сам не понимал, как ему повезло. Именно ему, а не Люку Барсику, как могло бы показаться. Люк, через несколько дней соизволивший назвать Берти свое имя, взял над Чистюлей шефство.

Взрослый Берти усмехался, вспоминая Люка. Никакого образования у мальчишки не было, и его голова была набита самыми дикими суевериями. Он здорово обезьянничал и быстро перехватил повадки Берти. Беспризорнику никто и никогда не прививал манер, но у него было свое понятие о благородстве. Довольно-таки простое: плохих надо наказывать, хорошим — помогать. Берти с матушкой попал в тот малый процент людей, которых Люк искренне почитал за хороших.

А вот тетке племянник, проведя в дом Люка, волей-неволей подложил большую свинью, но узнал об этом позже.

Потом Берти не раз думал, что Барсик действительно вел себя как кот — маленький бродяга мастерски устраивал пакости тем, кто ему не нравился. Впрочем, он на самом деле принадлежал к уличной банде, которая гордо именовала себя Портовыми котами. И сам Берти одно время то же считался «котом».

Барсик называл себя ловким и везучим котиком. И не повезло ему только два раза. Первый раз, когда он стащил у Кабана артефакт удачи — нефритового коня с золотым рогом работы старых шинайских мастеров. Подробности этой истории Берти узнал только спустя несколько лет. Но тогдашнее невезение не стало фатальным. В конце концов, Люк Барсик встретил Берти.

Второй раз — через 10 лет, когда Люк решил примкнуть к городскому бунту — святое дело для любого, кто в детстве спал под звездами, а ужин отнимал у крыс.

Увы, бунт королевские гвардейцы подавили, утопив его в крови. Барсик едва ноги унес. И, конечно, не обратил внимание на огнестрельную рану. К врачам он ожидаемо не пошел, опасаясь попасть прямо от докторов в сырые казематы Черной крепости, а Берти, к тому времени широко известный в определенных кругах под именем «Док» уже редко появлялся в столице Имберии, и своему уличному другу помочь не мог. Когда Люк понял, что рана начала гноиться, он додумался провести себе операцию сам. Он же видел, как это Док делает.

И, когда Берти, прямо с корабля, прибежал к постели Люка, того было уже не спасти.

Еще один камушек на счета королевы.

Бертрам много умирающих видел, но те несколько мгновений, которые ему были дарованы на прощание с неунывающим вором, пройдохой, и самым честным парнем в этой части столицы, запомнил на всю жизнь. Люк распахнул глаза, и, узнав Дока, светло улыбнулся:

— Детишки… Помоги.

Может быть, и даже скорее всего, это был бред, но с тех пор Берти содержал на Островах приют.

Но это все было потом, а тогда… Берти честно делил пополам маленькую котлету и пасту, которые им с матушкой подали в покои. Наверное, он был слишком увлечен новым приключением.

Бамби почти не ела и даже не пила жидкий морс, который им приносили вместо чая. Берти не сразу сообразил, что в бокале у матушки коньяк, смешанный с конской дозой успокоительного.

С ним она и ушла в спальню, даже не оглянувшись на сына. Потрясённый мальчик растерянно смотрел ей вслед.

Когда через какое-то время он неуверенно заглянул в небольшую опочивальню, матушка спала полусидя, забившись между подушками. Берти осторожно укрыл ее и, уходя, забрал недопитую бутылку. Он был в растерянности. Аппетит пропал. Почти всю еду он сложил в крышку большой коробки из-под пудры — благо она была относительно чиста, крепка и с успехом заменяла маленькую тарелку. Он успел даже спрятать ее, когда — без стука — прислуга вошла забрать подносы.

Сейчас Бертрам с удивлением думал, что его подсознание фиксировало эти мелочи холодно и отстраненно, как будто со стороны. Интересно, кого видели теткины горничные? Неуверенного отрока с растерянными глазами? Интуиция мальчика вопила, что сейчас это самый верный образ.

Той ночью он наметил себе два дела — покормить своего подопечного и пробраться в заброшенный садовый домик. Там были настоящие залежи гипса и селитры: когда-то Волёны держали садовника, который думал об удобрении почвы. Теперь заброшенное строение использовали как сарай для хранения всякого хлама. Благо, домик, не смотря на то, что за ним никто не следил, имел целую крышу и гипс хранился правильно. В этом Берти убедился еще раньше, когда случайно туда забрел. И вот на этот гипс у Берти были большие планы: он прекрасно подходил для циркулярной повязки. Ну, во всяком случае ни Берти, ни Барсику крутить носом не приходилось.

Кажется, именно в ночном саду Волёнов, пробираясь в садовническую, он впервые подумал о том, что сможет зарабатывать себе на жизнь родовым ремеслом на улицах Нижнего города.

Да, Берти прекрасно знал, что он далеко не полноценный лекарь. Но вправлять вывихи и лечить переломы он точно сможет. И это даже не будет нарушением закона о гильдии врачей. Ведь хирургов считают ремесленниками, чуть выше шарлатанов*. Их не пускают в сообщество, но принимают в цирюльники, если сами попросятся. Но юный Бертрам туда не собирался. Вряд ли его деятельность будет настолько обширной, что ему потребуется защита гильдии.

Дед, помнится, на такое разделение фыркал и называл его имберийской дикостью. Его-то оно не касалась. Кто может указывать лейб-медику, чем ему заниматься? К тому же хирургия во Дворце была вполне востребована: вывихи и растяжения у гвардейцев случались часто.

Дед, который вполне мог бдеть только за здоровьем королевской семьи и больше ничем не заниматься, не считал нужным отказывать никому. Без практики любой врач умирает, говорил он внуку и сам, при необходимости, проводил нуждающимся полостные операции.

А может быть, королева так быстро разобралась с отцом, потому что у нее уже были разногласия с дедом? Точнее, не у нее, а у архиепископа. Но кто знает, что говорил Святейший Мервин Крейг королеве про семейство докторов?

А вот что он говаривал деду, Берти слышал сам.

…

— Это небогоугодно проливать кровь без нужды.

— Простите, Святейший отец, но нужда у нас как раз была. Лир Бот попросту бы умер в страшных мучениях, не проведи я операцию, — спокойно отвечал дед.

— Так стоило ли вмешиваться в волю Провидения?

— Но ведь лир Бот жив. Не значит ли это, что воля Провидения не нарушена? В противном случае, он бы все равно умер.

— Вы рассуждаете по-земному, уважаемый доктор, не как дворянин, а как человек низшего сословия, — скучно заметил архиепископ.

— Мой род числится благородным более тысячи лет, — резко ответил дед.

— И вместо того, чтобы возблагодарить Провидение за эту милость, вы, говорят, ездите в морги и тревожите умерших. Я долго отказывался верить в такое святотатство, — сокрушенно вздохнул черноризец.

— Бертрамы — потомственные лечебники, Святейший отец, мы всегда изучали анатомию.

— Это глубоко греховное дело, — голос Крейга строг.

Берти тогда притаился за белой ширмой и слушал, широко раскрыв глаза. Он мыл сосуды для микстур, когда пришел Мервин и теперь, чувствуя непонятную опасность, боялся звякнуть ими друг о друга. Уловив какое-то движение позади, он резко обернулся и увидел отца за колонной. Тот поднес палец к губам.

— Мы чтим Высшие Силы, — голос деда звучал резче, чем следовало. — Разве не сказано, что тайны мира открываются не сразу и не всем?

— Это гордыня, — святейший Мервин безмятежен. — Кто ты такой, человек, чтобы Небо именно тебе открывало тайны? Разве ты носишь вериги? Молишься на острых камнях? Может быть, ты постишься без меры? Не позволяешь себе спать ночами? Ты отказался от женщин еще юношей? Ответь мне без стеснения, какие подвиги ты несешь, сын мой?

— Я таких подвигов не имею, — ровно говорит дед. — Я уповаю на Святое Милосердие и стараюсь хорошо делать свою работу, помогая несчастным. Провидение не запрещает нам приносить облегчение людям.

Берти восхищен дедом и показывает Крейгу язык. Тот все равно не видит мальчика за ширмой.

— Это хорошо, что ты понимаешь свое ничтожество, — размеренно роняет Святейший. Отец за колонной морщится. Берти отвлекается на него, и мокрая чашка выскальзывает из рук. Она катится по полу, выложенному восточной плиткой, подпрыгивая и пронзительно звеня.

— Что это?! — в голосе Мервина…тревога? — Кто там?!

— Внук мой, в учениках ходит. Сломал что-то, — хмыкнул дед. Отец, сердито сверкнув глазами, отступил вглубь, за колонну.

Вовремя — Святейший заглянул за ширму.

— Простите меня, — попросил Берти, свесив голову ниже плеч, так, что видно было только край черного подола архиепископа.

— Ничего, ничего, — протянул Мервин как будто бы с облегчением. — Хороший мальчик. Старайся больше.

И почти сразу же ушел.

Дед сердит, но не на Берти, а на состоявшийся разговор. Зато отец почему-то весел.

— Имберийцы, как сороки, — говорит он, выходя из-за колонн и останавливаясь напротив деда. — Хватают все, что видят ценного в чужих землях и тащат к себе. Правда, потом не знают толком, что делать с этим ценным. Ну, ничего, главное же в другом. Главное в том, что уже утащили, а значит, можно и уничтожить.

Берти не понимает ничего, а у деда алеют щеки.

— Держи язык на привязи, — резко отвечает он. — И помни, что нынешняя королева молодая и очень здоровая женщина в отличии от своей бабки или даже матери. Им умения Бертрамов были нужны как воздух.

— Ну, ничего, это временно. Она состарится и тоже заболеет, — смеется отец.

Мервин Крейг был одним из его обвинителей.

А вот все вместе привело к тому, что отрок Берти в чужом саду, в свои почти двенадцать, вглядываясь в темное звездное небо, не видел на нем ни одной подсказки: что будет дальше? Как жить?

Вы-жи-ва-ть…

Тяжело и сложно.

Через три дня экономка устроит разбор между слугами: на кухне не досчитались пирожков. Да, это было наивно думать, что Барсик будет честно сидеть на чердаке. Он прожил там семь дней и, похоже, успел изучить весь особняк за это время. Люк узнал, как попасть в богатый дом — в его кругах таким знанием не разбрасывались.

А пирожки мог бы не трогать.

Увлекшись, экономка потребует ответа и у Берти. Мать выйдет из себя, швырнет в нее вазой. Экономка извинится перед благородной лирой и ее сыном. Но, когда приедет тетка, этот инцидент им тоже припомнят.

На девятый день, после той ночи в саду, Берти снова будет идти с матушкой по улицам холма Роз: тетка приказала выкинуть их за ворота.

Безжалостное летнее солнце стояло в зените и Люк поднимался им на встречу по теплым камням мостовой. Чистенький, в вышедшем из моды лет тридцать назад детском камзольчике — такой вполне может носить мальчик на побегушках из небогатого дома — с подвязанной рукой, которую он прикрывал полой камзола, Люк выглядел до крайности благовоспитанно. Берти сразу понял, что теткины сундуки на чердаке были тщательно проинспектированы маленьким оборвышем.

— Прошу за мной, добрая лира и вы, добрый господин, — Люк поклонился, явно подражая младшему Бертраму. — Вас ждет мягкая постель и теплая еда.

— Кто послал тебя, мальчик? — растроганно спросила матушка.

— Вы скоро сами все узнаете, — очаровательно заулыбался Люк.

— А твой господин не мог послать за нами карету? — выговорила Бамби в ответ и Берти схватил ее за руку.

— У него нет господина, мама. Я его знаю, — сказал, заглядывая в ее удивленные глаза. — Нам придется идти пешком. Очень далеко.

— Всего лишь до реки, — поправил его Люк. — Лодка ждет.

Да, первое жилье в Нижнем городе им нашел Люк. На обжитом чердаке, в доме, рядом с морским портом, Бертрам обитал, пока не заболела матушка.

Оказавшись там впервые, она была в глубоком шоке. Кажется, даже ссора с сестрой и беспощадные слова Минди, не повлияли на нее так, как вид их нового жилища.

Потом, когда она бредила, Берти понял, что она возвращалась к сестре — молила о милости. Пыталась обходить прежних подруг — просила о милосердии.

Тщетно.

— Знаешь, — заметил Люк, когда они в Берти вышли на крышу, оставив растерянную Бамби на чердаке. — Если твоя мать не забудет, что она — дама, она не выживет.

Увы, матушка не смогла этого забыть.

И не выжила.

_______

*Это вполне относится к истории нашего мира. В блоге https://author.today/post/607555 на этом сайте я рассказала об этом подробно.