Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 23

Легче всего, господа, взять деньги у бедных. Да-да, я знаю! Да, конечно, у бедных денег мало, но зато самих бедных много, очень много. И, чтобы нам не ошибиться, для начала предлагаю их переписать!

Из речи члена Палаты представителей провинций Имберии

Малолетние бродяги выживают как умеют. Когда зимой они не могут найти себе ночлег, то идут на хитрость и специально попадаются на мелком хулиганстве, подгадывая к обходу стражи.

Хроники столичных преступлений, написанные Серджем Кроу,

королевским следователем в отставке

— Доктор, у меня болит все!

— Ну это вы загнули. На все у вас денег не хватит.

Старая шутка

Тот, кого Руб-Мосаньский назвал безопасником Винтеррайдера, доктор Альберт Бертрам, для друзей просто Берти, бывший подданный Имберийской короны, а ныне гражданин Свободных Островов, имел странное медицинское образование.

Это искусство он изучал с младых лет под руководством деда и отца, точно так же, как и все его известные предки в свое время. Берти был потомственным лечебником, более того, он мог законно гордиться многовековым опытом предшественников, кои занимали высокие придворные должности лейб-медиков при дворе кайзера. Обязанности свои они выполняли хорошо и репутацию имели отличную, но куда с большим пылом занимались придворными интригами, из-за чего в конце концов и пострадали.

Прадед лишился и должности, и имущества, но ноги унести сумел. Впрочем, далеко бежать ему не пришлось. Переехал в Имберию, поступил на службу во Дворец, обзавелся домом в новой столице и — тем самым подтвердил все подозрения кайзера. Через несколько лет он неудачно упал с пешеходного моста, и должность лейб-медика Имберийского двора перешла его сыну.

Дед сделал правильные выводы из семейной истории и жизнь прожил долгую и мирную. Он был хорошим врачом, по-настоящему увлеченным своим делом, не смотря на то, что его практика ограничивалась дворцом и университетом.

Да, времена менялись и теперь от докторов требовали дипломы, не смотря на то, что занятие было родовым. Дед, правда, такого документа не имел. В университете он сам читал лекции, пользуясь несомненным авторитетом. И единственного сына уже учил не только сам.

Отец Берти закончил университет, став таким образом первым дипломированным врачом в чреде предков. Говорят, он был талантлив. Рассказывают, что он приносил своему отцу немалые огорчения.

Поздний балованный сын получился человеком неугомонным, с большой тягой к политическим интригам и — увы — слабостью к прекрасному полу. Но пока дед был жив все было не так уж и плохо. Как ни странно, Берти плохо помнил отца. Все свое время он проводил с дедом или матушкой.

Отец же словно сорвался с цепи после дедовых похорон, совершенно перестав скрывать свою любовь к дамам полусвета. Надо сказать, что был он веселым и щедрым, и его подружки всегда получали богатые — очень богатые — подарки. Королевский доктор не обижал никого из них, и деньги, полученные в наследство после смерти деда, как это обычно и водится, быстро закончились. Видимо, тогда он связался с людьми кайзера и Берти, и матушка даже не поняли, что их благосостояние было под ударом. Парадокс в том, что на своих шпионских делах доктор не попался.

Погубило его сластолюбие. Королевский врач соблазнил не ту девушку. Третья дочка королевского шута была девицей юной и миленькой, в мать, провинциальную дворяночку из обедневших, которая в свое время на коленях благодарила Старую королеву за брак с господином Пересмешником. Пересмешнику было за сорок, его жене, кажется, только восемнадцать, но поладили они прекрасно, даром, что муж макушкой едва ли достигал груди супруги. Но не в этом счастье.

Во времена детства Берти семья Пересмешника считалась образцовой, а его жена слыла дамой высоконравственной. Единственное, что огорчало пару — большинство беременностей Пересмешницы заканчивались печально. Однако, у них было три дочери, и младшая считалась расцветающей розой двора. Шут очень любил свою малютку.

Молодая королева благоволила Пересмешнику, как и её мать, и надо было не иметь головы на плечах, чтобы натворить то, что сделал отец. Когда девица рассказала доктору-любовнику о своей беременности, королевский врач решил дело одним махом. И, может быть, все бы обошлось, как он и рассчитывал, да операция прошла неудачно, и девица истекла кровью буквально за несколько мгновений. Скрыть ничего не удалось.

Пересмешник бросился в ноги королеве. Доктора взяли под стражу. Обыск в бумагах отца делали больше ради порядка, согласно протоколу и — прямо на рабочем столе — нашли переписку с людьми кайзера. Все-таки отец был на редкость безголов при всех своих талантах.

Что было в письмах? Берти этого не знал. Только королева изволила гневаться и приказала позорно казнить лейб-медика. Королевского врача повесили, как бродягу, а его имущество изъяли в казну. Берти и матушка под стражей покинули коттедж на территории дворца. Дома в городе у них теперь то же не было. Из имущества — лишь одежда, та, что на них.

Так что медицинскую практику Берти невольно сам себе организовал в трущобах. То, чему он успел научиться или просто подсмотреть в королевской лечебнице у отца и деда — немного надо сказать, все же возраст его был весьма мал — теперь давало ему и матушке относительно теплый ночлег и какую-то еду. Юному недоучке сказочно везло: ни один его пациент из числа уличного отребья из мелких банд не скончался.

Но самого главного человека Берти вылечить не смог. Матушка, женщина, совершенно не приспособленная к той жизни, в которую она попала, подхватила воспаление легких. Лекарства у Берти не было.

И тогда он решился на отчаянный шаг: проникнуть в королевский сад и броситься в ноги королеве. Он всего лишь хотел попросить порошков из запасов своего деда, их-то вряд ли выкинули после казни Бертрама.

Берти был мальчишкой, который рос в так называемых маленьких коттеджах дворцового комплекса. Проникнуть туда ему удалось без труда — это было все равно, что вернуться домой через тайный ход. Все-таки пронырливость жила у Бертрамов в крови.

Он даже королеву видел.

— Пару плетей и выбросьте прочь, — велела она. — Сегодняшних караульных сослать в Шинай, в действующие отряды.

— Ваше Величество, — закричал Берти. — Моя мама умирает. Я прошу лишь разрешение взять дедовы порошки!

— Ей нужно было лучше следить за своим мужем, малыш, — насмешливо, как показалось мальчишке, ответила королева.

Матушка умерла через четыре дня. Берти было почти тринадцать. Он не плакал.

Юный Бертрам поклялся отомстить Королеве.

Лютая ненависть терзала его. Никогда он не ненавидел так, как в тот момент, когда закрыл глаза матушке. В тот момент он готов был резать их на кусочки: королеву, ненавистную Имберию, тетку …

Тетку.

Тетушку Минди…

Они с матушкой сначала даже не поняли, как им повезло в первые дни после опалы. Ее светлость вдовствующая виконтесса Минди Велён с семейством отдыхала на водах и, конечно, не сразу узнала о несчастье, постигшем сестру.

Берти помнил взгляд, которым обменялись дворецкий и экономка в доме Велён, узрев матушку в платье с запыленным подолом. Да, они тогда шли пешком. Он, помнится, по своей наивности решил, что будь тетушка Минди в столице, таких взглядов бы не было. Они бы не посмели! Реальность же была такова, что слуги виконтессы и правда не посмели

…Не посмели отказать сестрице хозяйки — еще пару дней назад Бамби Бертрам была желанной и дорогой гостьей в этом доме. До прибытия хозяйки ее с сыном разместили в тех же покоях, в которых семейство Бертрам, случалось, гостили раньше. В привычной обстановке матушка приободрилась. Велела приготовить ванну, сменить платье. Благо в доме Велён у них была с в о я одежда. Экономка выполняла распоряжения так, как будто каждый раз брала паузу — подумать, а стоит ли оно того…

Вечером выспавшийся Берти отправился в библиотеку и подслушал разговор прислуги.

— Не стоит все бросать и бежать к этим родственникам по первому звонку, — говорила экономка. — Виконтесса прибудет через две недели и тогда мы поймем, насколько ей нужна опальная и разоренная сестрица. Может статься, она их выгонит. А если нет, то от недостатка почтения всегда можно отговориться работой.

— Они вроде дружны, — возразил женский голос.

— Так сестрица была все-таки замужем за лейб-медиком, — хмыкнула экономка. — Господа всегда дружны, когда богаты, знатны и не приносят друг другу неприятности. А э т и сейчас — жена и сын повешенного. Их счастье, если родственные чувства нашей госпожи перевесят эту неприятность.

— Раньше гостья всегда давала монетку в конце дня, — хихикнул звонкий голосок и Берти узнал говорившую: рыженькая горничная, которая обычно прислуживала матушке.

— Не жди, — хмыкнула экономка. — Теперь она беднее тебя. Ей самой бы кто подал монетку.

До библиотеки Берти не дошел. Сев в нишу, он впервые задумался: а что будет, если тетушка и впрямь… Нет, такого не может быть!

…

— О, небо, какой славный мальчуган! — голос тетушки сладок — Будь у меня сын, я бы не смогла любить его так, как нашего милого Берти! Берти, милый мой, ты навсегда украл сердце тетушки. Девочки, когда будете выезжать в свет, держите ваших подруг подальше от этого юного господина. Ваш брат, запомните мои слова, разобьет сотни сердец только одной улыбкой.

Кузины мелодично смеются. В свое время в семействе Волён решили соригинальничать и всем дочерям дали имена, начинающиеся на букву «А»: Аллин, Анник, Аммин.

Как однажды пошутила статс-дама, регулярно покупающая у деда успокоительное:

— Сестрички Минди и Бамби Форс, похоже, читали только первую страницу справочника имен.

Дед возразил с улыбкой:

— В семье Бертрам имя Альберт всегда было родовым.

— О, милая тетушка, — Берти подражает куртуазности. — Зачем мне сотни чужих сердец, когда у меня есть ваше?

— Бамби, дорогая, а малыш Берти далеко пойдет. Люблю тебя, наш славный мальчик. Как хорошо, что ты есть у нас, — восклицает тетушка. Матушка ласково и снисходительно улыбается.

Увы, слова ничего не значат. Эту истину ему только предстояло узнать.

…

В те дни матушка плохо себя чувствовала и предпочитала не покидать покои. Слуги виконтессы на мальчика не обращали внимания. Впервые в жизни он был полностью предоставлен сам себе и пока еще не озабочен мыслями о хлебе насущном. Берти с интересом изучал столицу, которую до того почти не знал — из окна кареты город выглядел совершенно иначе. А тайные вылазки в окрестности Дворца были просто детским лепетом по сравнению с тем, что Берти видел сейчас.

Моторы тогда только появились и считались средством передвижения исключительно энтузиастов. Впрочем, их преимущества оценили быстро и за каких-то пару лет мир пересел на железных коней. Массовый выпуск дешевых жестянок, который изначально наладили на землях Кайзера, а с началом войны подхватили на островах и вовсе сделал машины доступными для всех. Но всё это было потом, а в тогда Берти с энтузиазмом пользовался отсутствием кареты, на своих двоих изучая город — улицу за улицей. Это спасало его от мыслей. А еще именно тогда он обзавелся знакомым, который позже помог ему выжить.

В тот день Берти забрел на узкую улочку, которая уходила вниз от Нижнего рынка к речному порту. Вообще-то интересовал его сам рынок, но публика там так отличалась от Верхнего, что Берти обошел его по краю, приглядываясь к людям — слишком уж они не походили на тех, кого он привык видеть всю свою жизнь. На него косились. Хорошо одетый мальчишка в этих местах привлекал внимание своей необычностью. Чистеньких детей в Нижнем не водилось.

Разрез улочки Берти увидел внезапно и с облегчением нырнул в нее, скрываясь от быстрых прицельных взглядов. Улочка была узкой: едва ли двое взрослых мужчин могли разойтись на ней, не задев друг друга плечами. Юный Бертрам бежал по ней с любопытством молодого кота, и не сразу обратил внимание на шум и крики позади себя.

— С дороги! С дороги! — оглянувшись, Берти увидел мальчишку, по виду ровесника, за которым гнался, вскинув над головой топор, здоровенный черноволосый мужик в рубахе на выпуск.

С дороги? Да как бы не так! Берти припустил вперед как заяц. Мужик с топором совершенно не походил на человека, который будет разбираться на ту ли голову он опускает свое грозное оружие.

Так они и бежали по этой нескончаемой улице: Берти, незнакомый оборвыш и страшный мужик, изрыгающий проклятия. Оторвались от него только в доках, где бродяжка вырвался вперед и уже Берти не отставал от него, понимая, что сам он здесь просто потеряется. А окончательно ушли от погони, нырнув в техническую щель недостроенного тоннеля Брюля, что проходил под рекой. Берти, не думая, кинулся в люк вслед за оборвышем, и на другую сторону реки выскочил, уже мало отличаясь от бродяги: бежать пришлось по зловонной жиже, задыхаясь от вони. Зато страшный мужик остался на той стороне.

Оборвыш, согнувшись чуть ли не вдвое и опершись рукой на грязную кирпичную кладку тяжело дышал, закрыв глаза. Вторую руку он неловко прижимал к себе, словно баюкая ее. Берти себя чувствовал едва ли лучше, но шагнул ближе, присматриваясь к этой неестественно загнутой руке и сразу же наткнулся на колючий взгляд:

— Ты кто?

Вопрос, заданный маленьким оборванцем, неожиданно сбил с толку. Еще неделю назад сын лейб-медика точно знал кто он и какое будущее его ждет. Кто он т е п е р ь?

Берти пожал плечами и улыбнулся:

— Я просто гулял… А тут вы… А я испугался… Побежал с тобой! А почему он за тобой гнался?

Мальчишка презрительно сплюнул:

— Ну и гуляй себе дальше! Шагай отсюда! Будешь много знать, будешь много забывать!

— У тебя перелом, — доброжелательно молвил юный Бертрам. — Я могу тебе помочь.

Оборвыш резко качнулся в сторону Берти, явно с угрозой, но, неловко дернул рукой и скривился, побледнев. Над верхней губой у него выступили капельки пота.

— Осторожнее! На вид у тебя простой перелом лучевой кости, но, если будешь руками махать…, — Берти качнул головой. — Я могу наложить шину. Это спасет твою руку.

Парнишка смотрел на него сквозь давно не стриженные космы все так же колюче.

— Ты лекарь, что ли? У меня просто… Это Бешеный Кабан успел ударить обухом. Пройдет, — буркнул он.

— Скорее всего, пройдет, — покладисто согласился Берти. — Просто работать этой рукой так, как привык ты никогда больше не сможешь. Или сможешь, но очень ограниченно.

— Послушай, Чистюля, что ты раскаркался? Простой перелом чего-то там, — передразнил он, подражая голосу Берти.

— Но это правда, — перебил Бертрам. — Я нагляделся на такие травмы, когда на прием к деду приходили королевские гвардейцы…

Паренек метнул в него резкий взгляд:

— Кто твой дед?

— Был лейб-медиком Двора…

— Погодь! Это его казнили? — развеселился Оборвыш. — Ха! Старая Мортиха страшно расстроилась, что ему не отрубили голову! Ругала-а-сь! Это надо же так нагрешить, что даже голову не отрубили. Вздернули как… Да дюже она злая на него. Осталась без крови казненного! Палач-то ее пускает, а толку, если голову не рубили?

Берти передернуло.

— Мой дед умер своей смертью. Казнили моего отца.

— Он был таким плохим лекарем? — ехидство в голосе оборванца было густым и липким.

— Нет! Зачем твоей знакомой его кровь? — сквозь зубы спросил Берти.

Сердце гулко стучало. Но он не ушел. Стоял, где-то глубоко внутри почти ненавидя себя.

— Да не то, что прямо его. Подойдет кровь любого казненного*. Она типа лечит. Кровь-то, если набрать ее сразу после казни, помогает от многих болезней. Настойку с ней Мортиха продает за золотые, — объяснил парнишка. — Даже господа из Верхнего города покупают!

— Глупое суеверие, — с досадой возразил Берти.

— Если не помогало, не покупали бы, — пожал плечами бродяжка. — Вот такусенький пузырек за пару золотых! С ума сойти… Но у тебя-то много золотых? Ты же из богатеньких? Осталось наследство от папаши?

— Экономка моей тетки говорит, что теперь мы беднее горничных.

— Не повезло вам. А кто у тебя есть мать, бабка, братья? Тетка-то добрая, раз пожить вас пустила? Да? Пустила?

— Мы остались вдвоем с матушкой. Тетка? Была добрая… Не знаю, — Берти был неприятен весь разговор, и он кивнул на руку мальчишки. — Зря ты отказываешься от помощи. Если перелом срастется неправильно…

— Останусь одноруким, я понял. Плохо. Подохну, — паренек сплюнул. — А ты из потомственных, да?

— Да.

— А давно они, деды твои, лекарят?

— Если верить летописям северной Империи, то мой далекий предок упоминается первый раз еще при династии Высоцких…

— Это кто?

— Императоры Севера…

— А так ты из этих дикарей? Слушай, а правда, что драгоценные камни у них валяются прямо под ногами?

— На имперском Севере нет дикарей. И начет драгоценностей я тоже сомневаюсь. А мой предок был приезжим, но откуда — доподлинно никто не знал. И Империя не стала ему домом. Уже его сын ушел с князем Ляхом Першем в Ляховы земли. Ну, то есть тогда они еще не были Ляховыми. А уже оттуда его трижды правнук перебрался ко двору Кайзера, но это через пару веков…

— Слышь, Умник. Ты скажи просто: родовое ремесло, больше ста лет занимаемся…

— А! Ну… Да, так и есть, — ошарашенно ответил Берти.

Маленький бродяга кивнул и прищурился:

— А возьмешь сколько?

— Чего возьму?

— Плату потребуешь? Какую? У меня ничего нет.

— Я… Просто. Хочу помочь, — Берти пожал плечами.

— Это хорошо. Кардиналы говорят за такие желания полагается награда: после смерти люди едят на золоте и у них всегда есть дрова зимой.

Берти растерянно кивнул, опешив от необычной трактовки райской жизни.

— Тогда давай, лечи меня, — решительно молвил оборвыш. — В старых семьях отродясь хорошо учат своему-то ремеслу. И монет ты не берешь. Я — везунчик!

Шину Берти накладывал не один раз, но впервые из того, что нашел под рукой. И — один. Не стоял за спиной дед готовый подхватить, помочь, поправить. Было страшно. Справился. Досок вокруг было навалом, а рваных рубах на оборвыше нашлось аж целых три. Верхнюю он неохотно пожертвовал на собственное исцеление. А бояться Берти себе сам запретил.

Шина получилась ничуть не хуже, чем те, которые он накладывал гвардейцам под руководством деда.

— К завтрему пройдет? — деловито спросил паренек, с интересом разглядывая подвязанную руку.

— Нет, — Берти был сосредоточен. — Сейчас я оказываю тебе первую помощь, чтобы ты мог дойти до доктора. Нужен гипс и, скорее всего, не меньше, чем на месяц.

— Ты головой стукнулся? — искренне удивился оборвыш. — До какого доктора? Где я на него деньги возьму? И кто меня туда пустит? Взялся лечить — лечи нормально сам. Как на месяц? Я жрать-то что буду? Ты лечить не умеешь, что ли?

— Это перелом, — терпеливо ответил Берти, — Он не лечится прикосновением доктора. Нужно время и контроль. Просто скажи у себя дома …

Мальчишка расхохотался.

— Дома! Ой, не могу! Улица мой дом. Живу один, ночую, где хочу. Я — человек свободный! Понял, Чистюля? Без маменек и теток обхожусь, — он насмешливо смотрел сквозь упавшие на глаза лохмы.

— Меня Берти зовут, — неловко ответил юный лекарь. Оборвыш как будто смутился:

— Ну… А я — Барсик.

— Кто? — удивился Бертрам и тут же спохватился. — Прости, не расслышал.

— Барсик. Кликуха моя, — хохотнул собеседник. — О, почаще говори вот так вот: «Прости, я не расслышал!» — на рыночной площади за шута сойдешь. Глядишь, монетку кинут.

— Я думал, что так котят зовут, — объяснил Бертрам.

— Так я-то тоже котик. Л-а-асковый.

— Что-то я не заметил…ласки.

— Так ты не…, — тут он резко оборвал фразу.

— Что?

— Ничего… Значит, дальше лечить не будешь? Бросишь меня? — маленький бродяга сощурился насмешливо и вдруг всхлипнул: по его лицу потекли настоящие слезы.

— Ты чего? — потрясенно молвил Берти. — Перестань. Буду, конечно. Держи платок. Подожди, я сам вытру твои слезы…

Барсик прыснул.

— Вот ты дурачок! Я же сказал, я — котик, я могу одним глазом плакать. Показать?

— А зачем? В смысле, покажи. Зачем плакать?

— Денежку заработать, дурень. Как ты жить-то собираешься, — он качнул головой. — Подставил тебя папаша, Чистюля Берти.

Вот это было правдой, вдвойне неприятной от того, что прозвучала она обыденно и спокойно из уст уличного бродяги. Вора? Мошенника? Или того, кто захочет помочь ему, Берти?

Бертрам внимательно взглянул на нового знакомого. Решение созрело мгновенно. Еще несколько дней назад ему бы и мысль такая не пришла. Но в голове снова и снова рефреном звучали слова экономки: «Она их выгонит».

— Я правильно понял, у тебя нет родных? И ночуешь ты, где придется? — уточнил он.

Взгляд Барсика снова стал колючим.

— Я могу провести тебя к нам в дом, то есть, в дом тети, — наконец Берти произнес э т о вслух. — Но надо будет прятаться на чердаке. Так я буду рядом и смогу контролировать твое лечение.

Барсика ничего не смутило. Он только спросил:

— А дом-то где? — и весело хмыкнул, услышав про Верхний город

— Там меня искать не будут точно, — хохотнул он снова, и тут же деловито уточнил: — А кормить-то будешь, добрый господин?

_____

* Такие суеверия действительно существовали в Средневековой Европе.