Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 30

Несбалансированное питание, дефицит солнечного света и ограниченный набор местных видов продовольствия быстро ведут к высокой утомляемости, апатии, сонливости, снижению работоспособности. Во избежание этих неприятных состояний рекомендуется наладить режим сна и отдыха, по возможности, больше бывать на свежем воздухе, а главное, следить за питанием: в нём должны присутствовать и мясо, и рыба, и молочные продукты, но акцент необходимо делать на свежих овощах, фруктах и зелени.

Из медицинских рекомендаций для жителей Скучных земель

В последний год правления Александра Державина в Империи насчитали около трех тысяч сирот. Все они находились в частных и государственных сиропитательных заведениях, как правило, очень невеликих: некоторые из них могли принять только десять-двенадцать малышей. Уже через год после Смуты улицы городов наводнили беспризорные дети. Точное число их неизвестно, но отчетные документы народной милиции, при которой были организованы спецприеники для таких детей, говорят о 30 тысячах малолетних задержанных. Через два года их было уже 125 тысяч, а через пять — полмиллиона, но эти дети уже находились в приютах и детских домах.

Краткий очерк истории «Совета по спасению детей»

Любви, огня и кашля скрыть нельзя.

Народная мудрость

Над горизонтом висели туманы, и сырость их — пробирающая, стылая — чувствовалась даже в самом сердце замка, там, где жарко пылали камины. Но отчего-то нынче огонь не мог согреть древние стены, и Анна, прикладывая руку к темному камню, чувствовала, как где-то далеко разрастается снежная стыль, словно Оплот был… обижен? Рассержен?

По-настоящему сухо было, пожалуй, только в «Детском корпусе», построенным в годы не столь отдаленные, может быть, век назад, а, может быть, чуть больше. Здесь Анна не чувствовала не вытягивающий тепло холод стен, не напрасный жар каминов, — ничего, что заставляла бы ее с тревогой прислушиваться, гадая, не сходит ли она с ума, воображая то, чего нет.

«Детский» вел себя, как и положено любому человеческому жилью, а то есть, не имел плохого настроения и не пытался его навязать своим обитателям. И он отапливался отдельно, через котельную, которую построили задолго до Анны, по распоряжению старшего Винтеррайдера в первый год Смуты.

Однако, уже пару дней одна мысль беспокоила Анну, и сегодня она решила обойти все классы, проверяя свое подозрение. И на первый взгляд, волноваться было не о чем. В классах тепло, учителя и воспитанники спокойны, а дети даже примерны и благонравны. Уроки идут монотонно и неторопливо.

Слишком монотонно. Это оттого, что все, без исключения, были какими-то слегка сонными, словно местная погода давила и на маленьких, и на взрослых, и никому не хотелось шевелиться лишний раз.

Послушав уроки, посмотрев на коллег и детей, Анна вполне уверенно подумала о том, что детский дом надо перевозить в другой климат. Ей уже приходила эта мысль в голову, когда она только появилась в Оплоте. Но тогда она смотрела на все как сквозь толстое мутное стекло.

Конечно, Димитриушу ее идея не понравится.

Впрочем, переезд — это долгая история. Даже, если Анна немедленно напишет обоснование и отправит его с завтрашней почтой, в столице его получат не скоро, а, получив, отложат до установочного собрания Департамента народного образования. Иначе говоря, до Солнцеворота. И не факт, что с Анниными доводами согласятся. А теперь есть еще и Его Императорское Соизволение — речь все-таки идет про Оплот, а значит, главе государства о возможных изменениях доложат. А дальше, буде все пройдет без сучка и зазоринки, начнется бумажная волокита, подбор места, здания, переписки, комиссии… Полтора, а то и два года минет. Возможно, и Димитриуша переведут к тому времени в другое место. Или ее не оставят директором приюта.

Да, все это долго, а действовать надо уже сейчас, доступными ей методами.

Она тщательно переписала детское меню, введя туда больше овощных блюд и овощных же салатов. Еще бы зелень! Им нужна зелень, а ее слишком мало, но где здесь, на Севере, взять столько света, чтобы теплица работала полноценно?

Меню, отправленное на замковую кухню с дежурным, вернулось назад к Анне на стол быстрее, чем она ожидала. И принес его старший повар, еще молодой человек, назначенный совсем недавно. Кажется, он заменил своего же деда.

Анна предполагала, что спорить с ней прибежит эконом. Видно, отлучился куда-то.

Парень мрачно воздвигся с другой стороны Анниного стола, скрестив руки на груди. Молодая женщина быстро взглянула на его возмущенную физиономию и опередила вопросом:

— А вы своих детей чем кормите зимой?

Павел, его зовут Павел Семенович, вспомнила она, и он действительно заменил родного деда: их предки служили Винтеррайдерам какое-то безумное количество лет… точнее, веков. Они свои в этом замке, в отличии от нее и Димитриуша.

И она улыбнулась собеседнику как можно дружелюбнее.

— Я не женат, — сердито ответил он, заалев щеками. — Но нас в свое время кормили так же, и ничего…

— И ничего, — согласилась Анна. — Как-то выросли. Меня одно время вообще не кормили, сама искала, не всегда находила, но тоже — ничего, выросла.

Павел растерянно хлопнул глазами.

— Вы же из потомственных жителей Замка? — ласково спросила она.

Он кивнул.

— Ваши предки здесь жили столетиями. Не знаю, с кем сравнить вас. Может быть, с хансю? Что они, что вы… Вы уже вросли в этот край. Вы полностью привыкли к этой жизни и к этой погоде, — Анна вздохнула. — Понимаете меня? Нет? Эти дети родились в разных местах империи, может быть не на самом юге, не у моря, но совершенно точно в более приятном климате. Они и так сироты. А их еще гнетет эта погода.

— Это не погода гнетет, — повар вдруг тоже вздохнул, растеряв свой воинственный пыл. — Это совсем другое. Вы, наверное, в такое просто не верите, у вас же народническое образование. Вам кажется, что погода, а тут другое совсем.

— Север давит? — полувопросительно сказала Анна. — Старый договор не соблюден?

Павел неопределенно повел плечом.

— Я вам это объяснить не смогу.

— А кто сможет? — быстро спросила она. Разговор неожиданно перешел на тот вопрос, на который она очень хотела получить ответ.

Взгляд у него стал внимательным, пристальным, словно собеседник взвешивал-выбирал, что ответить… И выбрал:

— Господин барон, вечной ему радости, смог бы объяснить. А я только повар, и одно знаю, если мы в таких количествах будем резать овощи в салаты, то мы к Солнцевороту останемся ни с чем. А мне вообще-то гарнизон кормить, чтобы у них тоже, знаете ли, не было упадка сил.

— Как хансю борются с этим? С упадком сил, с сонливостью? — перебила его Анна. — Кажется, пьют горячую кровь оленя? Едят сырое мясо? Мне детей на какой рацион переводить?

— Мясо еще добыть надо, — огрызнулся Павел. — Если бы хансю забивали оленей, чуть чего, у них оленей бы не было уже. Давайте просто подождем, не будем переписывать меню и пороть горячку.

Да, с Фрамом было просто. Анна высказывала ему свои пожелания, он отдавал распоряжение, и все решалось как по мановению волшебной палочки.

— А сколько времени надо подождать? — улыбнулась она.

Павел насупился.

— Конечно, я могу поговорить с мужем, — словно раздумывая, протянула госпожа директор. — Правда, он занят сейчас. Возможно, для начала я могу побеседовать с Медведевым.

В глазах повора мелькнуло столь явственное облегчение, что Анна вполне удостоверилось, что для местных — старых слуг — нет секрета в том, что на самом деле происходит в замке. Но ей никто и ничего не скажет. И Димитриушу тоже.

— А почему не пришел эконом? — задала она новый вопрос. — Или он не видел меню?

— Отлучился он, — хмуро уронил Павел.

Что ж, ей придется побеседовать с Медведевым: ответит ли он на ее вопросы?

И, нет — Анна не собиралась советоваться с мужем перед разговором с его заместителем, тем более, ей стало казаться, что Димитриуш ее избегает.

Он целыми днями пропадал в гарнизоне. Если поначалу это можно было объяснить тем, что в Замке находится гонец из Межреченска, и у них явно есть какие-то свои дела, то сейчас, после его отъезда, Димитриуш мог вести прежнюю, не слишком обременённую службой жизнь, однако этого не произошло. Наоборот, у Анны складывалось впечатление, что Димитриуш тщательно находит себе занятия, преследуя одну цель: не встречаться с ней.

У них все было хорошо, пока не прибыл гонец.

Он, уже отбывший обратно, ей вполне определенно не понравился, хотя они не общались. Димитриуш тогда представил гостя перед общей трапезой, избежав таким образом необходимости знакомить Станислава Вольского с каждого по отдельности. Тот задержался на пару дней, и Анна видела его в трапезной, куда была вынуждена ходить, как подобает жене начальника гарнизона.

Вольский был со всеми мил и в общении учтив, но Анну не покидало чувство, что он украдкой за ней наблюдает, словно веселясь от каких-то своих мыслей. Он что-то знал про нее, но что?

Обладая неплохой памятью на лица, она с уверенностью могла сказать, что с этим человеком никогда не встречалась.

Или это ее обострившаяся мнительность? Вчера она почти решилась поговорить с Димитриушем, но он остался ночевать в гарнизоне, а утром умчался с парой солдат осматривать окрестности.

С другой стороны, ей никто не помешает встретиться с Медведевым.

Но Медведев пришел к ней сам.

Странно, но как только его крупная, грузноватая фигура появилась на пороге ее кабинета, Анна вздрогнула. За все это время они сказали друг другу в лучшем случае несколько десятков слов, и, если бы она постоянно не ловила его взгляд, то была бы уверена — он ее не замечает.

Почему ей так неловко в его присутствии?

Медведев — человек непростой, и дело вовсе не в том, что когда-то его предок ходил в ближниках первого Винтеррайдера. Вот, кстати, где они вообще могли встретиться? Медведев и Винтеррайдер? На Север они пришли уже вместе. Ах, какая глупость лезет ей в голову!

— Я не ждала вас так скоро, — медленно проговорила она. — Вижу, Павел вас уже предупредил…

Медведев пожал плечами:

— Я его не видел, — он взглянул прямо, словно ударил Анну глазами, и тут же спрятал взгляд, проговорив без пауз. — Но предположу. Вы хотели поговорить со мной? Я тоже. Думаю, что нам с вами нужно побеседовать. Сейчас.

Он широко шагнул вперед, сразу заполнив собой ее кабинет, положил руку на спинку стула, словно хотел его отодвинуть и сесть, но остановился, взглянув на Анну вопросительно.

— Прошу, присаживайтесь, — кивнула она.

Он сел и уверенно, крепко, широко расставил ноги, опираясь рукой на колено. Они с Анной одновременно взглянули друг на друга и, смутившись, отвели глаза: Медведев уставился в прорезь гардин за Анниной спиной, а госпожа директор — в бумаги на своем столе.

— А! — заговорили одновременно и замолчали, упорно не глядя друг на друга.

— Так, о чем вы хотели поговорить? — спросила Анна, разозлившись на себя.

— Это долгая история. Может быть, сначала вы изложите суть своего вопроса? — галантность явно не была сильной стороной Медведева.

— Но вы же пришли ко мне с этой долгой историей, — фраза прозвучала раздраженно, и Медведев быстро взглянул на нее.

— Хорошо, — он кивнул, и очень мягко спросил. — Как давно вы знакомы со Станиславом Вольским?

Анна опешила так, что даже головой потрясла.

— Первый раз его увидела, когда мой муж, — она выделила голосом слово «муж». — представлял гонца в трапезной. А в чем дело?

Но Медведев не ответил. Смотрел на нее прямо и спокойно, уже не отводя взгляда, словно взял себя в руки. Или это допрос, и он ему привычен?

— У меня будет к вам просьба, — снова мягко заговорил он, будто почувствовал, что Анна уже как натянутая струна и темное бешенство начинает подниматься откуда-то из глубин ее души. — Моя просьба вас смутит, но я готов заверить вас, что в ней нет ничего предосудительного: не говорите своему мужу об этом разговоре, пожалуйста, по крайней мере в ближайшие дней пять. А взамен я готов, возможно, не полностью, но все же ответить на ваши вопросы.

— У меня нет к вам вопросов, — процедила она. — Вы интригуете за спиной своего начальника…

Медведев примиряюще поднял руки:

— Интригует Вольский, а ваш муж не хочет видеть очевидного. И только поэтому я пришел к вам. Хотя… Нет, не только.

— Вот как!

— Да. Замок ведь пытается, скажем так, общаться с вами, верно?

Анна растерялась. Медведев усмехнулся:

— Старые легенды не врут, особенно, если их не искажают переписчики и сказители. Вы — непростой крови, и Оплот — не обычные стены, да и я кое на что способен. Я не буду спрашивать: кто вы и знаете ли вы что-то о себе? Я помню, что вы — сирота. Я видел ваши документы. Если вы чувствуете Оплот, не пугайтесь. И не сердитесь, ради Госпожицы, на меня.

— Это же вы настоящий начальник гарнизона? — неожиданно для самой себя спросила Анна.

Медведев смотрел на нее долго, пристально, тяжело. Смотрел и молчал.

— Не отвечайте, — она потерла виски. — Я это сама поняла и Димитриушу ничего не говорила.

— Это не важно, — ответил он. — Я пришел к вам потому, что Душа замка вас приняла как своего воина, хоть вы и женщина. Возможно, вы из рода защитников, возможно, когда-то кто-то из ваших предков имел отношение к этому месту, и его талант волею неба унаследовали вы. Но я бы еще какое-то время молчал, приглядываясь к вам, если говорить честно.

— Вы именно поэтому меня сверлите глазами при каждом удобном случае? — перебивая, невежливо буркнула Анна.

Показалось, или у Медведева вспыхнули уши?

— Извините мне мою навязчивость, я — простой человек, — с заминкой молвил он.

— Пустое, — Анна вдруг успокоилась сама и откинулась в своем жестком кресле. — Я и не думала сердиться. Но не могу понять, что вас заставило начать этот разговор.

— Вы обмолвились, что я интригую. Однако, уверяю, это не так. И я доподлинно знаю, что интриги сюда привез Вольский. По его поведению мне подумалось, что он с вами знаком, тем более — он сам об этом упомянул — они старые знакомые с господином Вторушинским. И этот старый знакомый очень испортил настроение нашему начальнику гарнизона, — Медведев сокрушенно вздохнул.

Конечно, Вольский ни словом не обмолвился об этом, но жена Димитриуша знать такого не должна.

Анна растерянно повела глазами. Значит, ей не кажется, Димитриуш сам не свой после этого визита и до такой степени, что Медведев не просто это заметил, а пришел обсудить с ней.

— Я ничего не знаю, — обреченно сказала она вслух.

Старый знакомый — значит, из столицы. Ну и что? У нее нет секретов от мужа, кроме одного, и то это не секрет. Это то, о чем она не могла говорить, потому что горло сразу сжималось, точно его захлестывали тугим ремнем, и Анна начинала выть как псица, потерявшая щенков.

Она прикрыла глаза: те сны во время болезни… Ее девочки словно отпустили ее. И теперь можно поговорить с Димитриушем, рассказать о детях, которых она потеряла во время бомбежки Чижиковки.

Он любит ее, он поймет.

Медведев смотрел на нее чуть подавшись вперед, точно пытался уловить Аннины мысли.

— Я ничего не знаю, — повторила она. — Вы зря пришли ко мне.

— Нет, — возразил он. — Я теперь знаю, что к делам Вольского вы не причастны.

— Мой муж тоже вряд ли к ним причастен.

— Он, скорее, жертва, — равнодушно заметил Медведев. — Правда, едва ли осознает это полностью.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, когда господин Вторушинский вернется с объездом, мы узнаем какое решение он принял: вступить в чужую игру или отказаться…

— О, Госпожица! Да что вы ходите вокруг да около! Поговорите с Димитриушем прямо…, — Анна осеклась и продолжила медленно. — Или он вам мешает? И вы надеетесь, что он сам себя уберет с этой должности таким образом? Примет неверное решение и пострадает от этого?

Собеседник криво усмехнулся.

— Не стоит думать обо мне так плохо, Анна Николаевна. И, возможно, вы не понимаете, но мне ваш муж не мешает делать то, что должно мне делать на своем месте. И до сих пор он не мешал никому здесь. Он занимался своими делами, а мы — своими.

От столь нелестной характеристики у Анны загорело лицо. Да, сама себе она говорила, что Димитриуш слишком занят бумажной работой, и это неправильно, но услышать подобное от Медведева было неприятно.

— Вы не высокого мнения о своем командире, — сквозь зубы сказала она.

— Думаю, вы не правы, — спокойно ответил Медведев. — В обычном гарнизоне ваш муж будет вполне на своем месте.

— Значит, вы должны быть рады, — зло усмехнулась Анна. — Я написала представление в Департамент о переводе детского дома из Оплота.

Не написала, конечно. Собиралась написать, но Медведеву этого знать не обязательно.

Замешательство на его лице было неподдельным.

— Зачем?

Анна испытала миг мелочного торжества.

— Затем! Я, как директор, вижу, что это место полностью не подходит детям. Да и дети не нужны «Оплоту», — отрезала она.

— Нет. Дети нужны, многие из первых выпусков уже остались здесь. Оплот — их дом, — возразил Медведев живо. — И мы все и всегда старались, чтобы для детей были созданы все условия.

— Сегодня во время разговора с поваром я в этом убедилась, — усмехнулась она в ответ.

Он же вздохнул и попросил:

— Расскажите мне в чем дело. Павел — человек молодой, недавно ставший на это место, ему может в чем-то не хватать опыта.

— А эконом человек старый, давно стоит на своем месте, у него уже переизбыток опыта, — в тон передразнила она.

— Я решу вопрос, — уверенно сказал Медведев. — Вам не придется больше сталкиваться с непониманием.

— Точно? Сможете решить? А может быть, я заказала серебряную посуду к Солнцевороту? — насмешливо ответила Анна, чувствуя непонятную злость.

Медведев снова подался вперед, с какой-то дымкой в глазах вглядываясь в ее лицо, скользя взглядом по высокому лбу в обрамлении темных волос, румянцу на щеках, губам… Он резко отпрянул назад.

Анна возмущенно и вопросительно вздернула бровь.

— Нет, не заказывали, — ответил он с хрипотцой в голосе. — Вы же разумная женщина. Вас что-то не устраивает в детском питании. Рассказывайте.

Димитриуш стремительно прошел через внутренние дворы и, выйдя к Детскому корпусу, вскинул глаза на окна кабинета жены. Свет горит. Это хорошо.

Значит, он может подняться в семейные покой и подремать в комфорте.

За эти дни казарма обрыдла ему в конец: он снова вспомнил как до тянущей боли в печёнках ненавидит все казённое. Однако, жену все еще не был готов видеть — слишком многое вплелось в его отношение к ней за последние дни.

Да и… Сколько еще просуществуют их отношения?

Анна ничего не рассказывала о своем прошлом, кроме того, что он и так знал из скупых строчек ее документов. Ух, как обрадовался он, что она приютская! Это полностью уравнивало их, уравновешивало его шансы, давало им одинаковый старт. Ни у него, ни у нее никто за спиной не стоит.

Они создали новую семью, и сами стали корнями будущего родового древа.

Да, но это у него не было ничего за спиной, кроме провонявшей казармы в столице, а у нее, оказывается, была семья.

Семья! Она уже давала брачные клятвы!

А он — он ее жалел. Он не одного вопроса ей не задал, потому что знал: девчонки на улицах — он сам свидетель многого — легкая добыча.

И он молчал! Не спрашивал ни о чем! Берег. Не бередил.

А все было иначе. Она любила, выходила замуж, спала и просыпалась с кем-то в одной кровати. Димитриуш схватился за стену — так потемнело у него в глазах.

Хорошо спала — двоих родила. И не сочла нужным ему об этом сказать.

А эти двое — кто бы там ни был — дети одного отца?

Да, он не девственником на ней женился. Он ходил к девочкам. Все ходили. Это было честное «купи-продай». Не одну шлюху он не пустил к себе в душу.

Смешно. Чем они его шантажируют?

Это война. Император осадил столицу и взял ее.

Димитриуш не убивал ее мужей, детей, кто там у нее еще был?

Война — это всегда стечение обстоятельств, везение или не везение. И на Чижиковке было достаточно выживших.

Да, банальное стечение обстоятельств.

Такое же, из-за которого маленький Дмитронько много лет назад оказался на улице. Он ничего не помнил о своем раннем детстве, кроме того, чем это детство, собственно, и закончилось.

И сейчас в глазах стоит земляной пол, серо-желтая солома, босые ноги отца — у него мощные ступни, толстые голени.

Сын хорошо помнит его ноги.

Дмитронько сидит под лавкой и смотрит за ногами. Отец мечется по хате, туда-сюда, туда-сюда, и вдруг останавливается прямо там, где прячется мальчишка. Он выдергивает его из-под лавки резко, грубо, встряхивает, поднимая до уровня своих глаз, смотрит и яростно кричит:

— Вторушинский!!!

Когда многим позже Димитриуша спросили в приемнике знает ли он свою фамилию, он так и ответил: «Вторушинский». Комиссия смеялась.

Отец роняет его на пол. Нет, скорее, швыряет как негодную вещь, и Дмитронько, торопясь, уползает обратно, под безопасную лавку.

И когда в проеме раскрытой двери появляется мать, отец все так же мечется по хате. Дмитронько видит край черного фартука с яркой вышивкой и успевает обрадоваться — мамо! — как вдруг отец через всю хату прыгает туда, кидается на нее. Ребенку страшно. Он видит, как родители яростно месят солому ногами и зажмуривается, затыкая уши. Отец кричит что-то непонятное, орет так страшно, как Казьев бык, и Дмитронько в отчаянии начинает хватать солому с пола, чтобы заткнуть уши.

— Не виноватая! — звонко вскрикивает мать и тут же падает. Становится тихо, только мухи гудят. Теперь Дмитронько почти полностью видит ее, она лежит на пороге, завернув головой. Отец стоит над ней.

— Гнеша, — шепотом зовет он, как будто не орал только что, раскалывая воздух. — Гнеша!

Мать не хочет отвечать.

Отец садится на пятки рядом с ней. Они сидят так долго и тихо, что Дмитронько успокаивается, и начинает скручивать из соломы игрушку себе. Увлекшись, он вылазит из-под лавки и тут же забивается обратно: отец начинает низко, страшно, утробно выть, раскачиваясь из стороны в сторону, а заходящее солнце, ложась косыми лучами на пол хаты, через низкие оконца раскращивает его рубаху в красный цвет.

В конце концов, Дмитронько засыпает под лавкой. Оттуда его вытаскивают уже незнакомые руки.

— Цел, цел! — кричит кто-то над ним. Дмитронько крутит головой: Мамо! Мамо!

Ее нет нигде. А у мужика, что держит его на руках на синей рубахе блестящие пуговицы. Он таких не видел.

В их хате слишком много народу. Мужик закрывает ему лицо ладонью и выносит на улицу.

— Мелкий хлопчик, — удивляется вслух.

— Мало лят, — отвечает соседка, на руки которой передают Дмитронько. И хотя он знает ее, все равно сразу же выгибается, заходясь криком:

— Мамо!

А ведь он рассказал это Анне.

Он рассказал, а она… Она гладила его по волосам и молчала.

Почему?!