Осколки на снегу. Игра на выживание

Глава 17

Самая длительная осада замка «Оплот Севера» длилась три года. Это был век Огня, когда рыцари Кайзера прошли победным маршем по краю имперских земель. Но их конечная цель — Замок — так и не был захвачен. Более того, осажденные себя чувствовали явно вольготнее осаждающих все три года. Рыцарь Райхенгазен, которому посчастливилось вернуться их этого похода, оставил мемуары, где описал все невзгоды, коим подвергся славный отряд. Боевой дух рыцарства изрядно сокрушал тогдашний барон Оплота Вольф Винтеррайдер. Когда в стане рыцарей началась нехватка продовольствия, барон, отринув присущее его званию благородство, отдал приказ накрывать столы на башне Замка, где он и его приближенные ели и пили сколько хотели прямо на глазах воителей Кайзера. «Если сдадитесь, — кричали осажденные рыцарям. — Мы и вам дадим хлеба и куропаток! А хорошего вина в Замке припасено на сто лет вперед!»

Исторические рассказы о делах минувших. Учебник для юношества

Замок был огромен. И серые отвесные стены его явственно свидетельствовали, что строили его в те дикие времена, когда о безопасности думали куда больше, чем о красоте. Видывал Станислав разные замки и только сейчас понял, что по-настоящему древних не встречал, да и хозяева больше хвастались каменной резьбой, особливо вокруг окон, чем боевой мощью стен. Строители Оплота про окна, похоже, не слышали, зато на бойницы не поскупились — щели, в которые удобно пускать стрелу — одна за другой, одна за другой — не опасаясь встречной, вражеской, извне.

Вольский качнул головой. Он всегда думал, что мощь Оплота сильно преувеличивают, теперь же мыслилось иное: не договаривали северяне.

А ведь Вольский вырос в замке, который считался древнейшим на Южных пределах Империи. Не кстати вдруг вспомнилось, как именовали в старых имперских документах гордость княжеского рода Черских: «Черска крепостца — мала и низка…»

Смотря с чем сравнивать. Твердыня Юга тоже была огромна, но Оплот и ее превозмог. Так и в северных великанов поверишь, пожалуй, или как их здесь называют — Ледяные Лорды.

Вторушинский уже поверил, наверное.

При мысли о задании настроение привычно испортилось. Вольскому и хотелось посмотреть на поганую рожу Димитриуша, и видеть того было не в мочь. Кнутом бы его, стервеца, отходить, как в старые добрые времена, когда пращуры из черни дурость выбивали. Выбивали, выбивали, да не выбили.

Вольский стиснул зубы.

Сколько себя помнил, столько и уважал память родителей, которые погибли, когда он был совсем крохой. Погибли, но успели спасти жизнь маленького сына. Воспитанник княгини Черской благоговел перед их памятью и своей воспитательницей. А Долли Черская, расчесывая кудри маленького Станислава, помнится, говаривала своим прекрасным голосом: «Они были святыми людьми. Таких нет больше. И ты, мой дорогой, понесешь их знамя! Не подведи, малыш! Не посрами имя рода!»

Очень она любила свою подругу Люси Вторушинскую, мать Стаса.

Доротея ап Дифет и Люси дружили еще в те незапамятные времена, когда обе они были насельницами Женской школы при столичном монастыре Святой Любви в Имберии. Дороти в то время звалась Дори и была дочерью раззорившегося дворянина, который даже не брал на себя труда поддерживать рыцарский статус. Но блистательная княгиня Долли Черская никогда не говорила о том, что ее отец был нищим. В воображении своего воспитанника она рисовала совершенно прекрасные картины жизни в Имберийской столице. Имберия — рай земной, и нет места лучше. И, разумеется, юная Люси бежала со своими родителями от произвола имперцев под защиту Имберийской короны. Родом она была из Ляховых земель, в которых — Стас это знал точно — жизнь была бы прекрасна, если бы не северный император. Для мальчика он олицетворял само зло.

— Ах, — говаривала Долли, — если бы мы жили под властью имберийской короны, — какой бы прекрасной была наша жизнь!

Сама же Долли покинула благословенные края и вышла замуж за князя Черского в ненавистную империю, став женой влиятельного и богатого человека. Но Стас до поры до времени о том не задумывался. В родовом замке Черских ему жилось свободно и привольно. Долли баловала его, ей это было не сложно — свои дети уже выросли, а кошелек ее мужа был поистине бездонен.

Столетиями поколения князей Черских складывали богатства в семейную сокровищницу будь то драгоценные камни, золото или серебро. Не брезговали землями, городами, равнинами. Равнины особенно ценились. Равнины — это земля, а значит, поля, засеянные ячменем, овсом, просом, пшеницей. Другое дело, что равнин в Вишневых горах было мало, и каждую многократно полили не только потом землепашцев, но и кровью хозяев и завоевателей, которые постоянно менялись местами, так что уже никто не мог достоверно сказать кому и какая равнина принадлежала изначально.

В те времена Черское княжество было горной, маленькой, и до поры до времени очень воинственной страной. Впрочем, соседи им не уступали. Такое положение дел сохранялось столетиями и продолжалось бы веками, но к подножью Вишневых гор пришли краснокожие щурцины, коим не нашлось место в степи. Однако, проигравшие своим более смуглым соперникам, они искали новые земли и были не намерены щадить горцев.

Для Вишневых гор настали Черные времена. Щурцины воевали иначе, чем привыкли в горах, да и брали не только умением, но и числом.

Самый первый удар достался извечным соперникам княжества и Черские, узрев, что творят щурцины, запросили помощи у императора Севера, объявив свое княжество вассалом Империи. Выбор между смертью и потерей независимости был сделан без колебаний, и армия императора вошла в Вишневые горы, чтобы одновременно спустится с них в станы врага в самых разных местах. А вскоре после того, как дикари были отброшены прочь, в сторону моря, Черские с удовольствием обнаружили, что приобрели они больше, чем имели.

Хребет Вишневых гор полностью отошел Империи, попутно подцепив часть морского побережья, жители которого последовали примеру Черских. Черские не только стали наместниками Императора, но и увеличили свое княжество в два раза. Соседей, с которыми веками воевали за эти горы, преимущественно в зимние месяцы, ибо летом и у тех, и других хватало иных забот, почти не осталось. Приморцы, лишившись своих князей, приняли нового наместника без возражений. Доброе было время!

Черские приобрели земли и огромное влияние в Империи. И да, находясь на южных рубежах, они даже формально они не подчинялись барону Юга. Твердыня стояла на границе степи и равнинных лесов, и Черские владели Вишневыми горами вполне самостоятельно, став настоящим украшением имперской знати.

Род славился красавицами, блеск темных глаз которых северные поэты сравнивали со звездным. Благодаря прекрасным дочерям Черские породнились со многими в Империи: они были знатны, богаты, относительно независимы, пользовались доверием Императоров, славились как храбрые воины и патриоты. Любой род почитал за честь принять южных прелестниц в жены сыновьям.

Триста лет спокойной жизни под крылом Северного Орла стали золотым временем для княжества. Порубежье под защитой Южной Армии считалось одним из самых спокойных мест для отдыха. Императорский дом имел здесь несколько дач. Кареты с древними гербами были в порядке вещей — в сезон здесь собирался весь цвет Империи. Черские построили еще один Замок — на побережье. Назвали его Морским, но народная молва закрепила за ним название Нарядный — слишком причудливо вилась резьба по его стенам, чересчур ярко сверкали фейерверки, излишне громко играла музыка в садах, преувеличенно театрально проходили смены караулов, во время которых ряженые щурцинами актеры пытались напасть на часовых.

Если бы настоящие щурцины вздумали объявить войну Черским, Морской-Нарядный вряд ли бы смог сыграть хоть какую-нибудь роль в обороне княжества.

Сами щурцины, сброшенные с гор Имперцами, катком прошлись по побережью и все-таки отвоевали себе кусок земли на той стороне моря, основав Щурцин, страну воинственную и в соседях неприятную, имеющую с Империей общую границу — морскую и сухопутную. По началу, подчиняясь родовой памяти и привычке извечных кочевников, щурцины еще совершали набеги на границы, но Горные дивизии и Морской корпус отбили у них охоту испытывать прочность имперской стали.

И все было прекрасно: княжество — изобильно, Черские — богаты, сильны и плодовиты. Так продолжалось до тех пор, пока Георгий — старший сын, молодой наследник, гордость отца, радость матери — не женился на восхитительной Долли из Имберии.

Впрочем, оскудение славного рода никто в Империи не связывал с Доротеей ап Дифет. Еще во время Смуты она вернулась в Имберию, а там предпочла носить девичью фамилию. Что ж, последние десятилетия Вишневые горы и Черская крепость были не лучшим местом для жизни. Вольский вспомнил разорённое гнездо и поморщился, почти с неприязнью наблюдая как медленно отходит первая створа Малых Врат Оплота: похоже, у них здесь умопомешательство на безопасности.

Встречал Вольского Медведев. Его он узнал сразу. Цветоснимок этого мрачного человека был в картотеке лира Лортни. Медведева долго ловили на прицел бокс-камеры, но почти всегда изображение получалось размытым — единственный агент, каким-то чудом завербованный королевскими псами еще во времена Империи, боялся подойти к объекту близко. А сам Медведев не покидал Оплот, даже ради поездок в Межреченск.

Насколько Вольский был в курсе, операция по замене агента в северном Замке была очень долгой по времени, но сразу же принесла свои плоды. Да и усовершенствованная бокс-камера решила вопрос: теперь второго человека Оплота знала в лицо вся агентская цепочка.

Лир Лортни долго разглядывал изображение этого широкого, как будто немного сонного человека. Качество было такого, что позволяло рассмотреть даже мелкие морщинки у глаз заместителя начальника гарнизона.

Посланник, помнится, отодвинул распечатанные, еще влажные листы, и задумчиво постучал пальцами по столу, словно играя неслышную собеседнику мелодию.

— Какое обычное лицо, встреть я его где-нибудь в трактире, скинул бы ему шубу на руки, да приготовил трость, потому как не уверен был, что поймает. Посмотрите, Сти, он как будто спать хочет. Возможно, мы переоцениваем весомость этого гарнизона и его руководителей. Мы никак не могли туда попасть и преувеличили значение имперской информации. Уилли довольно определенно об этом сигнализирует. Как думаете? — Лортни остро глянул на Станислава.

— Я бы предпочел сначала увидеть все своими глазами, а потом делать выводы, — пожал плечами Вольский. — Честно говоря, все старые записи и рассказы об Оплоте больше похожи на легенды, а значит, элемент мифотворчества в них есть. Однако, скидывать его со счетов раньше времени я бы не торопился.

— Все верно, друг мой, все верно. Царствование принца Майкла дает нам массу уникальных возможностей: теперь мы можем проникнуть в каждый уголок этой обширной земли, измерить ее взвесить, оценить, и нам никто не будет мешать, напротив — помогут, а главное, мы можем излишне не торопиться, — лир посланник торжествующе улыбнулся.

Стас до сих пор ругал себя за вопрос, который задал тогда, но он не мог не спросить — ответ Лортни ему нужно было услышать прежде всего для самого себя:

— Не жалко вам того несчастного, который работал на псов не один десяток лет? Он, кажется, был виночерпием в Замке?

Лортни быстро и внимательно взглянул на него.

— Когда-то был, кажется, — рассеянно ответил он и поморщился. — Сти, послушайте меня, у вас есть хорошие перспективы, не портите их ложной сентиментальностью. Если агент не понимает, что нам необходимо, не дает ценного результата, то такой агент нам не нужен. В этом смысле, мой друг, утилизация — акт милосердия. И необходимая мера предосторожности, конечно же. Наше дело слишком велико, чтобы рисковать им ради недостойных.

Вольский согласно качнул головой, и не стал говорить, что почему-то тот считал Медведева очень опасным противником, утверждая, что он вполне оправдывает свою фамилию. Но Лортни услышал его мысли. Впрочем, Стас был уверен — посланник из одаренного рода эмпатов. Конечно, такие вещи не обсуждают вслух, тем более с подчиненными, но Вольский и сам эмпат, способный почуять многое.

— В Империи, — посланник позволил себе улыбнуться. — Есть сказка о рыбке, которая боялась всю жизнь и в результате ничего не сделала, просидела в ямке, оставшись удивительно бесполезным существом. Поверьте, Сти, сказочку эту как про нашего бывшего агента писали.

Стас рассмеялся, показывая, что оценил аллегорию.

Однако, сейчас, глядя на Медведева, Вольский был не уверен в правильности выводов. Все-таки они поспешили, заменив агента. Нужно было просто ввести нового и оставить все, как есть. Прислушались к Уиллу, который тоже посчитал старика непригодным и дал довольно-таки отрицательные рекомендации. Но Уилл — Стас это знал точно — всегда думал в первую очередь о своем кармане. И это мешало хорошей работе. Не будь он родственником Карла, Вольский давно бы высказал свои сомнения руководству. Однако, он сам давно уже не тот восторженный юнец, отправленный княгиней Долли в самый центр цивилизованного мира. Он — слава Богу — научился молчать и не бежать со своим мнением вперед начальства. Королевские псы безжалостны к чужакам внутри своей стаи, а он — как ни крути — не их крови.

Пожалуй, его сожрали бы сразу. Однако, в первые же дни службы Стаса вызвала на беседу сама королева. Это Ее благоволение к воспитаннику бывшей подданной спасло карьеру Вольского. На него косились, но не трогали. Никто не понимал, чем вызван интерес Ее величества к особе столь незначительной, и Вольский сам хотел бы знать ответ. Но — чувствовал — именно этот вопрос задавать нельзя. Он рвался в Империю, в Ляховы земли, на истинную Родину. И яростно учился: гибель родителей требовала отмщения.

Его в конце концов отправили в Империю — собственно, к этому его готовили и Долли, и тайная школа агентов под патронатом и покровительством Королевы… Вот только всегда что-то мешало, и в Ляховы земли он по-настоящему так и не попал.

И сейчас Станислав снова находился на другом конце этой страны, и на него скучно-равнодушным взглядом взирал Медведев.

— Я знаю всех курьеров Межреченска, — ровно молвил он, сведя в линию густые, с соболиным отливом, брови, отчего глаза его уменьшились чуть ли не вдвое. — Вы в их форме, но вы мне неизвестны.

— Все верно, Михаил, — усмехнулся Стас, выдержав паузу. — Все верно.

Он раскрыл ладонь — Императорская метка вспыхнула неожиданно ярко. Медведев чуть склонил голову, показывая — видит.

Теперь пришла очередь Вольского веско ронять слова.

— Сейчас вы пошлете человека за начальником гарнизона, который по дороге всем расскажет, что прибыл гонец из Межреченска по городским делам. Других слухов быть не должно. Вы понимаете меня? Я могу на вас надеяться?

Медведев слегка кивнул, но счел нужным заметить:

— У нас не принято распускать слухи, — выражение его глаз Вольский по-прежнему не мог прочитать.

— Очень рад за вас. Вижу, что северная граница действительно в надежных руках, — чинно ответил Стас. Он бы и сам не нашел сарказма в своем голосе, но Медведев глянул остро, словно кольнул взглядом, и тут же снова спрятался, приобретя уже знакомый сонный вид. Нет, он явно не простой тип. Это они слишком самонадеянные недоумки. Надо быть осторожнее.

… В казармах было чисто так, как будто здесь готовились открыть госпиталь. Никаких запахов, словно в этих стенах не живет три сотни вояк. Тревога вдруг дернулась где-то под сердцем, и Вольский быстро огляделся вокруг.

— Мы уже у кабинета, — Медведев и бровью не повел на движение Стаса, а тому сонный вид собеседника помнился вдруг ловушкой. Так звери приманивают легковерную жертву.

— Взвар вам приготовить, может быть? У нас тут хорошие северные чаи, больше таких нигде не найдете. Нервы успокаивают, — Медведев выглядел невозмутимо.

Стас не успел ответить, Вторушинский зашел стремительно и удержал лицо, увидев Вольского. Вот что значит правильное воспитание офицера. Все-таки в педагогической теории народников, утверждающей, что из черни при должном подходе можно воспитать хоть гончара, хоть гения, что-то есть. Вольский мысленно усмехнулся: педагогическую теорию народников когда-то разработала княжна Зия — гадкий утенок семьи Черских.

Он снова раскрыл ладонь, и Императорская метка вновь ярко вспыхнула. Димитриуш смотрел на нее, не отводя взгляда.

— Благодарю вас за службу, — доброжелательно улыбнулся Стас, чуть повернув голову к Медведеву. — Вы можете идти.

Тот в ответ взирал прозрачно и с места тронулся только тогда, когда Вторушинский, выдержав паузу, ему кивнул.

Надо же…