Наш Фиат мчал по пустынным дорогам, но мои мысли неслись быстрее, душой я уже был дома, обнимал жену и детей. Больше не радовало раздолье степей и сказочная красота лесов, меня накрыло нетерпение. Короткие остановки, чтобы пополнить запасы провианта и немного поспать. Боль во всех мышцах от постоянной тряски, запах пота от немытого тела и нестираной одежды. Только это мелочи. Мы победили: забрали деньги и добились того, чтобы меня допустили на профессиональные соревнования.
Мимо пролетали города и деревушки. Я и не представлял, как соскучился по родной речи. Смешной китайский говорок порядком осточертел, да простят меня потомки мандаринов. Только их отрывистые слоги с придыханием резали уши хуже пенопласта, которым водят по стеклу. Да и сложно, когда не понимаешь ни слова, чувствуешь себя неполноценным.
Шен тоже не отличался многословием, что-то обдумывая, решая в уме новые задачи. Ему теперь придётся нелегко, однако если он вот так сразу согласился выкупить мне свободу у Луки, то овчинка выделки стоит. Впрочем, все мои возможности он видел, иллюзий не строит, прекрасно понимая, на что я способен.
А что, собственно, надо мне? О ринге, точнее, ковре я и правда мечтал. И что дальше? Как же дом, семья, дети? Получится ли совместить и спорт, и родных. Выбирать не хотелось, но и быть мальчиком для битья у местных бандюганов тоже порядком осточертело. Только в нынешнее время жизнь семьи во многом зависела от мужчины. Это не эмансипированный двадцать первый век, где женщина порой зарабатывает побольше мужа. И деревенская жизнь прежде всего: пашни, огород, скотина. Куда тут Даше одной управиться. Отец и мальчишки, конечно, помогут, но справятся ли? Конечно, я не буду отсутствовать постоянно, однако спорт подразумевает чемпионаты, куда уж без них. Мысли роились в голове, как дурная мошкара. Я всё думал, борьба – попытка вернуть знакомое прошлое или действительно то, что мне необходимо? А мой дар? Быть может, в этом мире он и стал предназначением, а не это всё? Ездить по деревням, помогать людям. Хотя всё сильнее о себе заявляет главный посыл социализма – человек венец природы, а значит, нет богов, нет и чудес. А что такое лозоходство, как не магия? Упекут ещё в психушку, буду там на препаратах слюни в подушку пускать.
Терзался я так, пока не показались вдали знакомые частоколы околицы нашего села Светлая речка.
– Держись, – залихватски крикнул мне Шен, тоже повеселевший к концу пути, – сейчас подвезу, как барина.
Машина рыкнула и выбросила из-под задних колёс столб пыли, нас услышали деревенские мальчишки, чуть ли не кидаясь под капот.
«Дяденька, покатай!» – неслось со всех сторон.
Шен отчаянно крутил руль, объезжая ямы и ухабы, Фиат подпрыгивал и трясся, как в лихорадке. Вся деревня высыпала на улицу, поглядеть на такое чудо, машины тут бывали нечасто.
Мои мальчишки тоже не упустили момент, Фиат они уже видели перед расставанием и сейчас, сорвались со всех ног, помчавшись к нам навстречу.
Шен сбросил скорость, Равиль, Стёпка и Самир по очереди забрались в салон, на зависть остальной детворе, и мы лихо подкатили к воротам, перепугав всех местных псов.
В грозном лае зашёлся Алтай, бряцая цепью, а в проёме калитки показалась взволнованная Даша. И в этот момент, увидев её родные глаза, дородный стан, ласковые руки, я благодарил Вселенную, что закинула меня сюда своими неведомыми силами. Эта женщина стоила и отсидки в лагере, и всех трудностей, что остались позади и ещё были впереди. Ради неё я пройду полмира, а если надо, вернусь и с другого времени, эпохи, планеты.
Мальчишки гомонили от счастья на заднем сиденье, но я уже ничего и никого не слышал и не видел. Выскочил из машины и прижался к жене, вдыхая аромат её кожи и волос, вытирая слёзы счастья с тёплых щёк.
– Егорушка, – уткнулась она лбом в мою грудь, – вернулся.
– Да, милая. Теперь всё будет хорошо, – гладил я её по голове и плечам.
– Папка! – скакали вокруг мальчишки и присоединившаяся к ним Танюшка.
Позади Даши стоял отец, переминаясь с ноги на ногу и ожидая, пока я отойду из жены. Стоило Дарье выскользнуть из моих объятий, как на мне, точно игрушки на новогодней ёлке, повисла детвора.
– Ну, будет, будет, – сказал старик, обнимая меня и незаметно смахивая слезу со щёк, изрезанных морщинами.
Шен вытащил из машины мои вещи и подарки родным, которые покупали с ним вместе.
– Ой, что же мы, – спохватилась Даша, – проходите скорее в дом!
– Поеду я, – замялся Шен.
– Нет, нет, нет. И речи быть не может, – возразил отец, – сейчас пообедаем, потом в баньку сходим, у меня самогон застоялся на кедровых орешках настоянный. С дороги оно отдохнуть надо. Вон как оба пропылились.
Шен рассмеялся и позволил увести себя в дом. Из окна послышался недовольный крик Лизоньки.
– Смотри-ка, почуяла тебя, – улыбнулась Дарья, – пошли уже.
Я окинул взглядом двор: возле сарая крутилась молодая козочка, рядом несколько несушек неторопливо рыли землю.
– И откуда всё это? – обвёл рукой нежданное хозяйство.
– Не поверишь, тот самый Лука привёз, что тебя провожать приезжал. Мы денег хотели заплатить, а он наотрез отказался. Оставил всё во дворе и уехал.
– Даже так? – удивился я. – Вот это сюрприз.
– Идём уже, – потянула меня Даша за собой, – опять худой, как жердь. Покормлю хоть тебя.
– Накорми, пожалуйста, – прижался я к тёплому боку супруги, – мне твои борщи ночами снились. А то всё рыба да рыба.
Даша расхохоталась:
– А у нас уха! Но хочешь, я тебе быстро яишенки поджарю. Пирожки ещё есть с грибами.
– Уха так уха, – кивнул я, целуя Дашу в щёку, – никто так как ты не готовит.
Дома Танюшка уже споро накрывала на стол, а горшок с супом парил на всю кухню, разнося дух пряностей и рыбы, нотки грибного аромата витали в воздухе, а главное – свежего, только из печи, хлеба.
Дожидаясь, пока Даша разольёт суп по тарелкам, я отломил кусок от каравая, впившись зубами в горячую, хрустящую корку, зажмурился от удовольствия.
Шена облепили мальчишки, раскрыв рот слушали историю нашей поездки. Китаец красочно описывал мои бои, да так, что я и сам заслушался о том, как одолел противников, каждый из которых был чуть ли не с гору ростом.
А дальше баня, немного самогонки да под хрусткие огурчики, редиску, зелёный лучок. И только поздно вечером, когда угомонилась детвора, а Шен захрапел, как Илья Муромец, мы с Дашей остались наедине.
– Как ты, родной мой? Всё прошло, как планировал?
– Ещё лучше, Дашенька. И об этом я хотел поговорить.
– Снова биться за деньги собрался? – с тревогой в глазах спросила жена.
– Совсем не хочется туда возвращаться. В Китае я подтвердил спортивный разряд, признали меня настоящим борцом, понимаешь? Могу теперь на соревнования, как спортсмен ездить.
Даша задумалась:
– И надолго?
– Честно? Не знаю. Но большую часть времени я буду в Свердловске, с вами.
– Вижу, не по нутру тебе на заводе горбатиться. Иди уж в свой спорт, – потрепала она меня по макушке, – мальчишки уже настоящие помощники и Танюшка. Не пропадём.
– Ты знаешь, стоит увидеть опять эти тележки и вагонетки, как лагерь перед глазами всплывает. С души воротит.
– Бедный мой, – прижалась ко мне Даша, поглаживая спину.
В люльке заворочалась Лизонька, захныкав во сне.
– Есть хочет, – улыбнулась жена, вытаскивая её из колыбели.
Дочка жадно припала к груди, аппетитно причмокивая и смешно пофыркивая, точно ёжик.
– Завтра мы с Шеном поедем к Луке, – я заправил за ухо Даши выбившуюся из косы прядку, – больше не стану биться за деньги. Всё по-честному теперь будет.
– Так и надо, милый, так и надо, – подняла на меня полный нежности взгляд Дарья.
***
– Что же ты, Егор, – Лука прищурился, скользя по мне невыразительным взором, – Шена вместо себя посылаешь. Он тут ничего не решает.
– Не вместо себя, а вместе с ним. Вы друг друга лучше понимаете, как ни крути. Куда мне до ваших разговоров.
– Хорошо, что отнекиваться не стал, – заулыбался вдруг Лука, поднимаясь из-за стола, – не люблю, когда юлить начинают. Ну иди, садись поближе. Расскажи, как там в Китае живут?
Мы долго беседовали с главарём свердловских бандитов. Говорили по душам, смеялись над моим рассказом. Шен присоединился к нам, метко подмечая забавные моменты нашей истории. О Триаде мы, естественно, умолчали. Не настолько длинны их щупальца, чтобы по Союзу шарить.
– Мне даже приятно, что из моего заброшенного цеха человек на настоящий ринг попадёт, – добавил в конце Лука, – и должок я свой не забыл. Считай, теперь в расчёте.
Я протянул ему руку:
– За курочек с козой отдельное спасибо.
– А, брось, – махнул Модестович, – мне это ничего не стоило, а детишек порадовать завсегда приятно. Да и маленькая у вас, молоко пригодится.
Я смотрел на бандита и диву давался, иной раз маргиналы человечнее будут, чем люди при погонах. Насмотрелся в лагере на эту падаль, что лычками прикрываясь, над зеками измываются. Никогда не угадаешь, кто кроется за той или иной личиной. Вспомнились Маруся, Фёдор Филиппович и Яков Арнольдович. Как они там? Устояли их чистые сердца от массового разложения душ, что неизбежно касается каждого, кто попадёт за те страшные стены, обтянутые колючкой. Жаль, нет возможности им весточку послать.
***
Вечерело, от речки тянуло приятной прохладой, небо поделилось с водой своей синевой, в волнах отражались первые звёзды. После дневной жары приятно было прогуляться по бережку. Мальчишки затеяли охоту на дремавших на тёплых камнях лягушек, Танюшка бросала в воду мелкие камушки, устроившись на травке. Даша отломила от берёзки веточку, отгоняя от Лизоньки, что спала на моих руках, тоненько пищавших комаров.
– Поверить не могу, – жена закатила глаза, – прямо в Москву позвали?
– Да, – улыбнулся ей в ответ, – Шен настоящий профи.
– Там и с других стран борцы будут? – В последнее время Дарья часто расспрашивала меня о правилах греко-римской, или как пока её здесь называли, французской борьбы.
– Нет. Только наши все. Турнир не международный, не дорос я ещё до таких.
– Вот увидишь, потом и за границу звать станут, – уверенно заявила жена, – ты вон у меня какой, – не без гордости глянула она в мою сторону.
– А за границу отпустишь?
– Куда ж я денусь, коли решил ты спортом заняться? – тихонько рассмеялась жена. – Только возвращайся скорее. Видно, судьба моя такая жить с перекати-полем.
– Милая, – обнял я её за плечи, – куда бы ни забросила меня судьба, знай твёрдо одно: я всегда вернусь к тебе, к вам.
– Знаю, Егорушка.
Раздался смачный всплеск, то Самир, потянувшись за лягухой, поскользнулся на мокром камне и шлёпнулся в воду под смех братьев и сестры.
– Ничто на свете, никакие награды и деньги не заменят мне вас, родная, – я поправил краешек пелёнки, который закрывал личико младшенькой.
Мы мечтали о будущем, а река подмигивала глазами-звёздами, шептала волнами, словно говоря: изменчива жизнь, как стихия и только одному подвластна – настоящему человеку.