Лозоходец

Глава 29

Мороз крепчал, и сегодня термометр показал заветные -55. В эти дни нам сокращали часы в шахте, хотя говорили зеки, что и вовсе не должны на работу гнать.

Мы вернулись в бараки после обеда, продрогшие, как всегда голодные, но к этому состоянию уже все привыкли. Для ужина ещё рано. Петька с Васей, так и ходившие на заготовки дров, натащили побольше сучьев и веток.

Скоро печь гудела, в ней потрескивали мелкие дровишки, жадно поглощаемые огнём. Бока очага раскраснелись, пользуясь моментом, зеки по очереди просушивали свои вещи. Штаны и тулупы наши постоянно были сырыми, а за то короткое время, что отводилось на сон, просушить их было невозможно. А иной раз столь холодно становилось в бараке, что и вовсе спали одетыми.

Сегодня же у нас настоящий праздник. Даже тусклая лампочка под потолком, изгаженная мухами, казалось, горела немного ярче. Народ оживился, полились неспешные разговоры.

Пашка завесил наш закуток одеялами, закрепив их на верхнем ярусе нар, пытаясь сохранить тепло от вездесущих сквозняков. Получилась маленькая комната, где мы и разместились в ожидании ужина. Григорий достал из-под кровати припрятанную жестяную банку от консервов. Её наполнили водой и поставили на печку, следя, чтобы не заметили надзиратели, не то отберут тут же или проткнут.

Гриша с заговорщицким видом достал откуда-то из своего тайничка пригоршню сушёных листьев брусники. Вася принёс закипевшую воду, и Григорий начал колдовать над ней, готовя травяной взвар. По нашему закутку разнёсся нежный аромат. Запах от брусничных листьев едва слышный, чуть сладковатый, домашний, напоминает чем-то ягодный морс. Проходившие мимо, тянули носами в нашу сторону, завистливо поглядывая на курящийся над банкой парок.

– Берёг к празднику, – подмигнул нам Григорий, указывая на листочки, плавающие в кипятке, – вот и пригодились.

– Дядь Гриш, какой же праздник сегодня? – удивился Паша.

– Пахом, – сосед называл мальчишку только полным именем, – тут дело такое, когда отдохнуть выпадет время и настроение хорошее, тогда у нас и праздник, – усмехнулся он в густую бороду и вытащил из кармана маленький кусочек сахара слежалого и больше похожего на камешек, – на-ка, угостись.

– Спасибо, – глаза Пашки загорелись, он схватил кусочек обеими руками, осторожно облизнул и зажмурился от удовольствия.

Глядя на него, вспомнились мне дети двадцать первого века, взращённые на гамбургерах и коле, которым ничего не стоило бросить кусок булки или пиццы на землю, под ноги. Или выкинуть пачку не понравившихся сухариков в помойку. Здесь же, до того, как я согласился на участие в боях, Пашка в день мог съесть только двести грамм чёрного, иногда плохо пропечённого хлеба. И смотрел на него, как на самый вкусный из тортов. Жевал по крошке, растягивая эту скудную радость. Невольно я постоянно сравнивал жизнь прошлую и нынешнюю. И если дома с Дашей и детьми я был счастлив, как никогда до этого, то сейчас и горе, и лишения мои были безмерны.

Григорий взял жестяную банку за отогнутую крышку, подул и аккуратно попробовал. Шумно выдохнул, сделал ещё глоток и передал дальше. Так, мы и пили «чай», ведя неспешную беседу.

– А, и всё-таки ловко ты с шахтой управился, – отхлебнув взвара, вспомнил Михаил. За это время он сильно потерял в весе, и теперь щёки его висели точно у бульдога, а на теле кожа болталась складками.

– Род наш испокон веков занимался обустройством колодцев, потом и следили за ними, чистили, плывуны убирали, чтобы вода у людей была. Потому и смог я помочь.

Миша кивнул:

– Дело нужное, вот, помнится, у нас старик-лозоходец жил, лет сто ему было. Так за ним приезжали из далёких деревень, таких, о которых мы и не слыхали вовсе. А всё потому, что колодцы, им ставленные, людям по сотне лет служили.

– Есть такое, – кивнул Григорий. – Я сам сибиряк. Как у нас только их не называли и лозоходцами, и водознатцами, да и просто ведунами. Даже легенда есть о сокровищах, что одним из них на дне реки припрятаны.

– О сокровищах! – свесился сверху Пашка, – расскажи, дядь Гриш, – глаза мальчонки загорелись.

– Так уж и быть, – улыбнулся сосед, – издревле таких людей привечали. Как жить без воды? Кто-то и вовсе говорил, что это потомки чуди белоглазой, от них, стало быть, ведовство и передалось. Так вот. Жил в одном городишке, бают, ещё Ермаком самим поставленным, купец. Род их и был лозоходцами, колодцы, что ещё его отцом ставлены, служили исправно. Торги вёл купец тишком, больших денег не заработал, но и на прибыток не жаловался. Но наступила в его жизни чёрная полоса, будто сглазил кто. Пару раз его караван лихие люди в лесах встретили, охране бока намяли, товар весь умыкнули. И разорился бы наш купец, коли не деревушка, что ему принадлежала. С неё и кормились, с единственным сыном.

А по той поре у другого купца, богатого, гордого, дочка была на выданье. Красавица, каких поискать. Как мне не ведомо, встретились девица и сын нашего купца и, как водится, полюбили друг друга. Бухнулись в ноги к отцу красавицы. Тот и поставил условие юноше, принесёшь сундук золота за дочку, будет твоя.

Вот и задумал купеческий сын денег водознатством своим заработать, больше почитай и нечем. А как? Во всех деревнях колодцы исправно служат, да и много ли денег с крестьян возьмёшь? Прослышал он от одного заезжего боярина, что далеко на юге есть страны, где песок вместо земли, а воды и нет вовсе. И платят они за новые колодцы золотом.

Покумекал, испросил благословения у батюшки и отправился в путь. Ну, – подмигнул Гриша, – тут, как положено в сказке, семь сапог железных он стоптал, семь посохов сточил, а страну жаркую отыскал.

– Железные сапоги? Брешут, – усомнился Пашка, – он бы ноги быстрее стёр.

– Так, на то и сказка, – усмехнулся Гриша, – чтобы слушать и удивляться, а ты со своими умствованиями лезешь.

Михаил цыкнул на мальчишку, и Пашка пристыженно затих.

– Пришёл, значит, сын купеческий к тамошнему султану, пообещал ему родники подземные отыскать и колодцы справить, если в награду сундук золота дадут. Ударили они по рукам. Парень расстарался, скоро у тамошнего правителя свои источники появились, пути караванные через его земли пролегли. Мало стало султану, пожелал он сады разбить в пустыне, орошаемые подземными водами. Согласился купеческий сын, место отыскал заветное, скоро вырос сад с диковинными растениями посреди пустыни, город вокруг него построили. Султан слово сдержал, озолотил юношу, коней дал долгогривых, чтобы было на чём богатство увезти. Долго ли коротко, добрался наш герой до родных краёв, сменял лошадок на обласы, лодки долблёнки так назывались, и дальше стал спускаться по рекам. Не страшны ему были пороги, омуты, водовороты. Вода слушалась его, точно зверёк ручной. Только прознали про его деньги разбойники тамошние и на излучине реки подкараулили. Вот уже родные луга виднеются, да рано радовался купеческий сын. Стали нагонять его лихие людишки. И видит он, что не справиться ему одному. Упросил тогда реку помочь, а с разбойниками, значится, тоже кто-то из ведунов был, тот и успокоил забурлившую, вздувшуюся реку. И всё ближе погоня. Как ни бился, ни старался сын купеческий с водой сладить, оторваться не вышло. Тогда скинул он всё добро на дно и в последний раз взмолился реке, принять его дары просил. И был снова услышан: на глазах разбойников взметнулся над лодками юноши водяной столб, окутал всё и парня тоже, и стал он прозрачным, точно волна набежавшая, обернула его стихия духом водным, что-то навроде водяного, слыхали о таких? Взъярился дух юноши, потопил он всех преследователей, а на месте, где свои сундуки скинул, теперь омут. Такой глубокий, что и дна не достать. Многие отчаянные головы пытались за золотишком нырнуть, никто назад живым не вернулся.

В нашем закутке повисла тишина.

– А его невеста, выходит, тоже пострадала? – спросил Пашка, – Или замуж вышла за другого?

– Сказывают, так и жила потом одна-одинёшенька, да только после смерти её стал встречаться на бережке, там, где купеческий сын утоп, призрак красивой девушки. Гуляет она по кромке воды, в ожидании суженого, а кто ей на глаза попадётся, того в омут толкает. А вот отец его, купец, так и не дождавшись сына, женился на вдове. Хоть и в преклонном возрасте оба были, только боги наградили их детишками, продолжили они род лозоходцев. Такая вот история.

– Брехня-я-я, – отмахнулся Михаил, – разбойнички-то и правда шалили раньше, но, чтобы в воду превращаться и призраком оборачиваться. Не бывает такого.

– Сказка же это, дядь Миш, – возмутился Пашка сверху.

Григорий хитро прищурился:

– Сказка или нет, но я сам из тех мест. На реке Калшире, там, где впадает в неё ручей, Звонким прозванный, в самом деле есть глубокий омут. И наши пастухи сказывали, что не раз замечали в тумане утреннем, будто дева ходит по берегу, да кличет к себе.

Говоря это, он в упор посмотрел на меня:

– Калшира река и ручей Звонкий, – повторил сосед.

– Перепили ваши пастухи с ночи, видать, – засмеялся Михаил.

А Григорий всё не спускал с меня глаз.

– Как знать, – ответил он, не отводя своего взора, – что сказка, а что быль. Глядишь, и попадёт в те края кто из тех, что с водой ладить способен, и вытащит клад богатый.

– Ну, скажешь тоже, – расхохотался Миша, – или барышня призрачная его в том омуте притопит.

– Наши старики говорили, что тем клады достаются, кто не ради своей корысти их берёт, а людям помочь или от любимых беду отвести, – Гриша поднялся, вытряхнул из банки остатки листьев, спрятал её на место, – пошли, ужин уже.

Заслушавшись рассказом, мы не заметили, как пролетело время. Быстро накинули на себя тулупы, заспешили в столовую.

Ночью не давал мне покоя рассказ Григория. Странный наш сосед всё больше удивлял меня. Точно знал он всё и обо всех. И будто сказка та была для меня предназначена. Хотя как я попаду к реке Калшире, если даже понятия не имею, где та находится? Но не отпускало меня чувство, что нити судьбы были ведомы Григорию. Не раз он и потом уберегал нас от беды, неожиданных обвалов, схода снега. И если вспомнить мою судьбу, которая закинула меня в мир неведомый, много есть ещё в нашей Вселенной непознанного, что ведёт нас своей, иной раз, очень странной дорогой.