Лозоходец

Глава 35

Следующий день выдался суматошным. Фёдор Филиппович успел проинструктировать Пашку, и тот в обед уже прибыл под конвоем в лечебный барак. Прижавшись ухом к двери, я слушал, как хлопочет над ним Маруся. А потом раздался возмущённый голос Якова Арнольдовича:

– Да что же вы мне тут, молодой человек, симулировать удумали? Небольшой ушиб, а стонете так, словно все кости переломаны. В карцер его сопроводите, – вышел он к конвоирам, – пусть там подумает над своим проступком.

Пахома уволокли прочь, а в комнату вошла Маруся:

– Готово, ночью подменим его на труп, а к утру подожжём камеры. Там дерево сухое, займётся быстро. Отец с вечера приготовил керосин.

Яков Арнольдович ушёл в морг, вернувшись с моими старыми вещами, прихватил также штаны, с кого-то снятые, и пару рубах.

– Не брезгуйте, Егор Иванович, выбирать не приходится.

– Что вы, доктор, я рад любой возможности выжить.

– Хорошо, что вы это понимаете, – улыбнулся врач.

Спустя час он снова вернулся в комнату, зажав под мышкой добротные бурки (прим. автора: зимние сапоги, изготовленные из войлока или фетра, высотой до колена, с подошвой, сделанной из кожи или резины).

– Пригодились-таки, – протянул он мне обувь, – прикупил по случаю, только в валенках мне удобнее. А вам они в самый раз придутся.

– Яков Арнольдович, даже не знаю, как вас благодарить.

Бурки гораздо теплее валенок и, что говорить, удобнее.. В таких можно не бояться холодов.

– Перестаньте, – улыбнулся доктор, – мне они всё одно без надобности.

Маруся быстро разогрела обед, мы поели, и девушка с врачом вернулись к работе, оставив меня наедине с мыслями. В ожидании вечера меня лихорадило, но не от озноба. Нервы были на пределе. Слишком велик риск, слишком много условий должно совпасть. Я безоговорочно верил своим друзьям и всё равно переживал.

Минуты тянулись томительно. Я внимательно изучал карту, мысленно прокладывая маршрут к дому, запоминая железные дороги и города, что они пересекают.

Стемнело. Все приготовления были окончены. В рюкзаке лежала провизия, пусть и на несколько дней. Одежда подготовлена и тщательно просушена. Яков Арнольдович посоветовал мне выспаться перед побегом, однако отогнать от себя тревожные мысли не получилось.

Глубокой ночью, когда лагерь погрузился в беспокойный сон, в дверь больничного барака раздался тихий стук. Маруся отворила, и в коридор, в котором заранее потушили свет, прошмыгнула невысокая тень. Пашка! Мальчишка замёрз, но выглядел счастливым. Для него это было просто приключением.

– Дядь Егор! А мне Фёдор Филиппович вчера говорит, руку надо ломать или ногу. А я и не понял сначала, – он запинался, перебивая сам себя, и взахлёб рассказывая, как удалось провести конвоиров.

– Ну, ну, – погладил его по плечу Яков Арнольдович, – будет. Успеете ещё поболтать. Ты лучше к печке садись поближе, озяб совсем.

Маруся сунула в руки Пашке тарелку супа и кусок хлеба. И мальчишка принялся за еду, сверкая довольными глазами.

– Пора мне, – подал голос Радченко, – приготовьтесь. Яков Арнольдович, как только охрана кинется к месту пожара, выводите Егора и Пахома.

Фёдор Филиппович подошёл ко мне, пожал крепко руку:

– Надеюсь, ещё свидимся, Егор Иванович. Удачи вам!

Мы коротко попрощались, и Радченко скрылся в ночи. Я и Пашка оделись, приготовили рюкзаки, Маруся отыскала ещё один, нагрузив его консервами. Где уж удалось девушке их раздобыть, не знаю. Яков Арнольдович, помимо обуви, дал мне в дорогу отличный охотничий нож. Теперь шанс добраться до железной дороги или до ближайшего города у нас был и неплохой.

Сгрудившись на пороге в темноте больничного коридора, мы ждали, когда покажется зарево пожара. Я слышал сбивчивое дыхание Пашки, спокойное Якова Арнольдовича и прерывистое, Маруси.

А ещё думал, что всех, кого бы хотел забрать с собой, тех же Григория, Надежду и Василия, не смогу. Совсем. Никак. Пусть судьба будет к ним милостива и они выберутся из этого ада в своём уме и на своих ногах.

Ночь ожила, первые языки огня взметнулись, глодая промёрзшие стены карцера. Со стороны бараков послышался шум, раздались крики. Часовые сорвались с места. Пожар мог служить началом бунта, и конвоиры стремились к горевшим зданиям, чтобы подавить малейший признак неповиновения зеков.

– Пора, – Яков Арнольдович повёл нас в другую сторону от разгоравшегося пламени, что уже бежало по крыше, перебираясь к моргу.

Незаметно мы пробежали к противоположной стене, где была калитка, которой пользовались только работники лагеря. Охраны не было. Засов основательно примёрз к скобе и нам пришлось изрядно помучиться, чтобы его отодвинуть.

– Ну, всё, – распахнув калитку и отирая со лба пот, сказал Яков Арнольдович, – с богом. Спешите!

Маруся порывисто обняла меня и Пахома, и мы побежали вниз по сопке, торопясь добраться до леса, уйти с открытой местности. Крики позади были всё громче, отсветы пожара теперь пробивались и через высокие стены. Мы бежали к спасительной чаще, не останавливаясь, задыхаясь и не смея задержаться даже на секунду.

Через редкий перелесок добрались до мелкой, но широкой горной речки и, как говорила Маруся, пошли вниз по течению. Впервые мы решились устроить привал ближе к обеду, когда сил идти больше не осталось. Забравшись в лесную чащу, отыскали маленький пятачок, где и сели прямо в снег.

– Дядь Егор, у нас получилось! – Пашка, надо отдать ему должное, за всё время пути даже не сбавил хода. Стиснув зубы, спешил за мной. Но глаза его оставались по-прежнему радостными, словно с ним случилось чудо. Хотя так оно и было. Многим ли удалось вырваться из лагерей?

– Погоди, Пахом. Вот когда будем в безопасности, тогда и будем считать, что всё удалось. Пока рано.

– Выберемся на дорогу, попросимся к кому-нибудь, чтобы нас подвезли.

– Нет, брат, на трассу нам нельзя. У тебя документов нет, да и попросту опасно. Слишком близко к лагерю. Придётся идти через лес.

Я хлопнул его по плечу:

– Не дрейфь, нам удалось уйти от хищников пострашнее.

Мы развели небольшой костерок, погрели консервы. В опустевшие банки набрали речной воды и запили ей свой обед. Пусть и не чай, но вкуснее напитка мне пробовать ещё не приходилось. В нём был привкус свободы и запах родного дома.

Восстановив силы, пошли дальше и топали до глубокой ночи. Идти рядом с рекой оказалось не так сложно, как в чаще, там снег был не столь глубоким. Тёплые тулупы и отличная обувь, найденная для нас Яковом Арнольдовичем, прекрасно спасали от холода, однако ночью мороз сковал воздух так, что стало трудно дышать.

Мы углубились в лес, там я отыскал место, где деревья росли вплотную друг к другу, под ними намело достаточно снега. Руками вырыли что-то наподобие небольшой норы, наломали еловых лап, плотно застелили ими пол. Внутри чуть расширили нашу спальню. Огонь в ледяной пещерке я разжечь не решился, побоявшись, что снег начнёт таять и промочит нашу одежду. Костёр развели неподалёку, чтобы разогреть еду.

Над нами, словно бриллианты, сверкали звёзды в чёрном бархате небес. Ледяной ветер обжигал щёки. Разговор стих сам собой, среди молчаливого величия леса. Не сговариваясь, старались не потревожить тишину, нарушаемую лишь потрескиванием горевшего хвороста. Пламя весело плясало, отбрасывая причудливые тени на окружающие деревья, превращая их в призрачные фигуры.

Устроившись в своей «берлоге», поужинали и скоро согрелись. От нашего дыхания в пещерке немного потеплело. Вдали послышался вой волка, пронёсшийся тревожным предупреждением для нас: будьте начеку. Мы заложили вход снегом, оставив лишь сверху небольшое отверстие. Я вытащил нож, держа его при себе.

Волки подбирались всё ближе или мне это чудилось. Я прислушивался к любому шороху, забыв про холод. Пашка, свернувшись калачиком, давно спал. Каждый треск сучьев, скрип снега бил по оголённым нервам. Зимой хищники голодны, и мы для них – добыча.

Под утро тишина окутала всё вокруг, лес погрузился в краткий предрассветный сон, тот момент спокойствия, когда хищники возвращаются в своё логово. Не в силах бороться со сном, я улёгся на еловые лапы и тут же провалился в чернильную тьму.

– Дядь Егор! – Пашка тряс меня за плечо, – вставай (он всё время переходил с вы на ты), сам сказал, на рассвете выходить надо.

Глаза щипало после бессонной ночи, выбравшись из укрытия, протёр лицо снегом, стряхивая с себя дремоту. Сумерки только уступили место зимнему рассвету. Появились первые лучи солнца, которые пробивались сквозь ветви деревьев, окрашивая всё вокруг в мягкие оттенки розового и золотого. Снег, ещё недавно мягко светившийся в темноте отблесками млечного лунного сияния, теперь переливался, искрясь всеми оттенками радуги.

Словно под кистью неведомого мастера окрашивался каждый сугроб, каждая снежная шапка на деревьях и еловых лапах в невероятные краски зарождающегося дня. Кто сможет создать творение удивительнее, нежели природа?

Лес потихоньку оживал: ветер, прикорнувший ночью под деревьями, проснулся, нашёптывая что-то на ухо, послышалось пение птиц. Воздух чистый, точно хрустальный, наполнен свежестью. После ночёвки в норе его хотелось вдыхать полной грудью.

– Пахом! – окликнул я мальчишку, собиравшего хворост.

– Чего, дядь Егор?

– Чувствуешь, как пахнет?

Парнишка неопределённо пожал плечами:

– Обыкновенно. Вы чего?

– Свободой, Пашка! Так пахнет свобода!

И впервые за несколько месяцев я от души расхохотался, искренне веря, что скоро вернусь домой.