Лозоходец

Глава 34

Я пришёл в себя от резкого запаха нашатырного спирта, что ворвался в ноздри, сбив дыхание своим смрадом.

– Ну, ну, голубчик, – похлопывал меня Яков Арнольдович по щекам, – не время расклеиваться. Поднимайтесь.

Меня угораздило отключиться прямо в коридоре больнички. Кое-как поднявшись на четвереньки, придерживаясь за стену, принял горизонтальное положение.

Доктор подхватил меня под руку:

– Ну же, ещё немного.

Мы прошли по небольшому коридору шедшему перпендикулярно основному и оказались у неприметной двери, окрашенной в один цвет со стенами. Доктор распахнул створку, помогая мне перебраться через высокий порог. Мы очутились в небольшой, но уютной комнате. В крохотной печурке потрескивали дрова, наполняя пространство теплом. Напротив двери стояла деревянная кровать, застеленная цветастым покрывалом, слева, под окном, примостился маленький обеденный стол, на котором стоял пузатый чайник и пара кружек. У другой стены от пола до самого потолка высились книжные полки, заставленные разными произведениями от анатомического атласа до беллетристики. В углу виднелся узкий буфет, за стеклянными дверцами которого стояла посуда и лежали продукты в кулёчках. За окном болталась авоська с сосисками и ещё чем-то – импровизированный холодильник.

За столом сидела Маруся; завидев нас, она поднялась, помогая довести меня до кровати. Ноги совсем не слушались, и я боялся, что отморозил их.

– Вы пока здесь отдыхайте, – выпрямился Яков Арнольдович, сгрузив меня на кровать, – а мне пора на пост.

Доктор вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Маруся уже стягивала с меня мокрые портянки, которые волочились грязными лентами за ступнями. Набрала в тазик холодной воды и поставила у кровати.

– Опускайте ноги, Егор Иванович.

Вода показалась мне горячей с мороза.

– Повезло, – Маруся осматривала пальцы и ступни, омыв их в тазу, – обморожение первой степени. Да вы в рубашке родились, не иначе, – улыбнулась мне медсестра.

Когда ноги привыкли к холодной жидкости, она подлила из чайника, шумевшего на печке, немного горячей воды, и подала мне чашку с бульоном.

– Пейте, так быстрее согреетесь. Только по чуть-чуть, вы долго голодали.

Я поблагодарил заботливую девушку и приник к посудине, во рту разлился невероятный пряный вкус куриного бульона. Попав в желудок, он, казалось, растекался благодатной волной по всему телу.

– Не спешите, – чуть придержала чашку Маруся, – плохо станет. Мелкими глотками.

С трудом оторвавшись от края посуды, я глянул на вожделенную еду и отставил чашку чуть в сторону.

– Маруся, всё никак не могу понять, как вы оказались возле бараков?

Девушка вздрогнула, на её глазах выступили слёзы:

– Мальчишка, что на посылках у Старого, он увидел меня через ограду и крикнул, что отцу плохо с сердцем. Я и…

– А где были часовые?

– Пересменка, что ли, была, – пожала плечами девушка, – я ведь не должна ходить туда, потому и прошмыгнула тихонько. А там за бараками они, – Маруся смахнула слезу со щеки, скривилась, стараясь не разреветься, – мигом схватили меня, и пикнуть не успела. И потащили… Если бы не вы…

Она крепилась, но не выдержала и расплакалась:

– Я так испугалась, так…, – захлёбываясь слезами, кое-как вымолвила девушка.

– Не плачьте, – взял её ладони в свои, пальцы Маруси мелко подрагивали, – всё обошлось.

– Дура я. И вас подвела, – шмыгнула она носом, справившись с эмоциями.

– Не беда. Живы будем не помрём, – подмигнул я ей, – а теперь лучше поведайте, что ваш батюшка с Яковом Арнольдовичем задумали?

– Вы не знаете, – начала Маруся, – всю шайку и самого Старого расстреляли утром перед всеми, даже мальчишку не пожалели. Чигуров многое позволял деду, но они покусились на территорию комсостава, а начальник лагеря боится всякой угрозы со стороны зеков. Это было всё равно для Чигурова, что ворваться к нему в дом. Понимаете?

Я кивнул. Начальник, садист и псих, а значит, боится до полусмерти, что однажды и сам попадёт в лапы терзаемых им зеков. Старый нарушил негласное правило начальника лагеря: его территория неприкосновенна. Может дед и не знал, что задумали его прихвостни, но он в ответе за них.

– Не пойму, – сменил я тему, – если завтра меня собирались вернуть в барак, зачем всё это… похищение.

Маруся подняла на меня тревожный взгляд:

– Вас не собирались отпускать оттуда живым. Я ведь упрашивала охрану не отправлять вас в карцер. Рассказала, как было дело. Но Чигуров явился лично и сам отдал распоряжение закрыть вас на трое суток. Но потом, наверное, решил иначе. Отец узнал от других охранников, что вас не выпустят. Вот он и обратился за помощью к Якову Арнольдовичу. Мы теперь всей семьёй перед вами в долгу, – грустно улыбнулась девушка.

– Бросьте. Какие долги. Вы просто забыли в этом аду, что такое обычное человеческое отношение к людям. Что можно жить и не боятся каждого встречного. Маруся, коли уж вы заговорили о долге. У меня есть просьба к вам. Только обещайте, что выполните её.

Девушка помялась, но потом решительно кивнула.

– Уезжайте отсюда, – продолжил я, – хотя бы в ближайший город. Так, вы сможете видеться с отцом, пусть и нечасто.

– Мне легко будет выполнить вашу просьбу, – усмехнулась девушка, – мы с папой решили так же. Когда приедет машина с провиантом, я уеду с ними. Уже подала документы об увольнении.

– Молодчина, – похвалил я её, – правильно. Вам нечего делать среди всего этого… скота и мерзости.

– Я ведь не могу спать, – понурилась девушка, – стоит закрыть глаза, как они опять передо мной. Руки, рожи зверские, – медсестру передёрнуло от омерзения.

– Всё кончено, – старался успокоить я её, – попытайтесь забыть об этом, как о дурном сне.

За разговором Маруся добавляла небольшими порциями горячую воду в тазик, щупая её рукой. По телу разливалось тепло, прошёл непрекращающийся до сих пор озноб. Девушка подождала, пока я отогреюсь, потом унесла тазик, насухо вытерла мне ноги, втёрла какую-то мазь, ловко перебинтовала и подала мне три пары тёплых вязаных носков.

– Наденьте, ноги теперь надо держать в тепле. И залазьте под одеяло.

Потом она занялась моими руками, которые, к счастью, почти не пострадали.

– На рассвете отец выведет вас из лагеря. Это всё, что мы можем для вас сделать. Я подготовила для вас еду и самое необходимое. Идите вдоль реки, так не заблудитесь, доберётесь до станции. Яков Арнольдович подменил ваши документы на бумаги того покойника. Паспорт я тоже положила к вещам.

Она кивнула на внушительный рюкзак, что притулился возле полок с книгами. Провидение словно само открывало мне дорогу к дому. С трудом верилось в происходящее.

– Теперь уже я перед вами в неоплатном долгу, – улыбнулся девушке.

– Ну что вы, – отмахнулась она.

– Нет, в самом деле. Вы спасаете не только меня, но и всю мою семью.

Разговорившись, я поведал Марусе нашу историю.

– В непростое время мы живём, – покачала она головой, – вот что, положу-ка я вам карту. Так сподручней будет добраться до вашей деревни.

Она порылась среди книг, стоявших на полке и, достала листок формата А2, свёрнутого в несколько раз. Развернула и подала мне.

– Посмотрите сами, годится?

Я отыскивал нужные города и вехи, моей деревеньки там не было, но отмечены близлежащие населённые пункты, а самое главное – железные дороги.

– Маруся, – вспомнил о Пашке, которому не выжить в лагере, – вы так много сделали для меня, и всё же вынужден опять вас просить.

– Не стесняйтесь, – подбодрила меня девушка.

– В бараке со мной живёт парнишка, Пахом. Он здесь долго не протянет. Пока я участвовал в боях, ему давали нормальную пайку. Теперь этого не будет. Он не выдержит голода и тяжкого труда.

– Поговорю с Яковом Арнольдовичем. У нас в запасе есть ещё сутки, хотя мы и планировали отправить вас раньше. Посмотрим, что можно придумать.

– Спасибо вам, – улыбнулся я Марусе.

– Вы пока поспите, – девушка подошла ближе, плотно подоткнув одеяло, – я оставлю ещё бульона. Пейте понемногу.

Она положила рядом с тарелкой несколько сухарей и вышла.

Я не удержался, накинувшись на еду, как только Маруся скрылась за дверью. Белый хлеб, что пекли для работников лагеря, просто таял во рту, похрустывал на зубах. Румяные корочки сухариков были для меня краше поджаренной куриной и в тысячу раз вкуснее. Я хрумкал, тщательно пережёвывая каждый кусочек, и запивал бульоном. И был почти счастлив. Сытная еда приятной тяжестью легла в желудке, потянув за собой веки, которые закрывались, точно намазанные клеем. Устроившись поудобнее на кровати, я мгновенно заснул.

Ближе к вечеру меня разбудил Яков Арнольдович:

– Просыпайтесь, голубчик, Егор Иванович, пора ужинать. Рабочий день окончен, и можно обсудить ваши планы. Маруся мне рассказала про мальчика.

– Мне стыдно просить вас об этом.

– Оставьте, – махнул доктор пухлой рукой, – я здесь давно, а ведь по-настоящему не спас ни одной жизни. Наша больница – курам насмех. Ни препаратов необходимых, ни инструмента. Так, только подлатать кого. Если на моей совести будет пара отвоёванных у смерти жизней, то и самому можно отправляться на покой с чистой совестью. Но я загрузил вас сантиментами, – усмехнулся доктор, – что же касается мальчика. Завтра он прикинется на лесоповале, что сломал руку или другое повредил. Его отправят ко мне, я сообщу о симуляции, и тогда его непременно закроют в карцер. А дальше по старой схеме. Только вот трупа мальчика у меня нет, а взрослого мужика за него не выдашь.

– А если устроить пожар? Ведь у вас даже сейчас недостача по трупам.

– Верно, – Яков Арнольдович призадумался, – а это отличная мысль! Чигуров думает, что уголовники будут мстить за Старого, всё спишут на них. Только вот потом им придётся несладко.

– Вам их жаль?

– А вам? – Выжидающе посмотрел на меня доктор.

– Нет. Вы бы знали, сколько наших «пятьдесят восьмых» умерло из-за них. Отбирают обувь, одежду, еду. Сколько рук и ног вам довелось ампутировать после обморожений? А сколько замёрзло на руднике? Всё потому, что они решили, будто им всё дозволено. Мы, как можем, защищаемся, но это мало кого спасает. Моя жалость осталась там во льду рудника и в промёрзлом бараке.

– Не говорите так, – точно маленького пожурил меня врач, – жалость, одно из чувств, которое делает нас людьми. Настоящими. Оставь вы её там, не просили бы за Пашку, а значит, не умерло в вас самое главное. После смены Фёдор Филиппович заглянет ко мне: мы обсудим вашу идею. Пока охрана отвлечётся на пожар, вас будет легче вывести. Только вот вещей для мальчонки у меня нет. Придётся снять с трупов что есть.

– Нам ли выбирать, – пожал я плечами, – им одежда без надобности.

– Пожаром прикроем всё недостающее. Право слово, отличная мысль!

Мы поужинали супом с вермишелью и легли спать. Яков Арнольдович постелил себе на полу, как ни уговаривал я его занять свою же кровать. Скоро доктор уже сопел, под убаюкивающий звук его дыхания уснул и я.