Лозоходец

Глава 46

Так и повелось отныне: бой раз или два в неделю, вожделенные деньги. Пока на ринге у меня было лишь одно поражение. Сказывалось вынесенное из лагеря правило – уцелеть любой ценой. Сейчас ценой выживания были победы, и я не сдавался, даже когда плевал кровью на цементный пол ринга. Моей семье нужны были деньги.

Хорошо, хоть на смуглой коже не так заметны синяки, но Даша начала задавать вопросы, откуда у меня постоянные травмы, боялась, что меня избивают на работе, а объяснить ей происходящее я не мог. До родов осталось всего ничего, и волновать жену в такую пору не хотелось.

Мы с Михаилом сделали люльку, Даша и Ульяна купили материал, по вечерам шили распашонки, чепчики, пелёнки: всё, что нужно малышу. Не забыли и о старших. Мальчишкам взяли штаны и рубашки, Танюшке пару платьев и Даше отрез ткани на новую одежду.

Но большую часть денег я старался откладывать на участок. Надо ставить дом, пусть и не в этом году. Ничего, потихоньку обживёмся, всё наладится. Также я всё же продолжал поиски другой работы в городе. Хотя сам себя ловил на мысли, что вряд ли смогу отказаться от участия в боях. Где ещё столько заработать?

Ставки на меня росли с каждым днём, а с ними увеличивалась и плата за бой. Матвей, добродушно улыбаясь, отсчитывал мою долю в конце вечера с видом мецената:

– Гляди, Бугай. Как жить можно. Это тебе не на заводе за пять рублей спину гнуть.

Да, эта публика жила по-другому. Воры, «медвежатники», щипачи, вышибалы местных авторитетов, домушники. Вся «элита» преступного мира Свердловска присутствовала на боях. Красиво одетые, ухоженные, они скорее походили на депутатов, как говорится, найдите десять отличий.

Проводя много времени на рынке с Матвеем, я уже достаточно познакомился с местным криминалом.

Вон, на крайнем месте слева сидел Федька, увидишь его днём и не обратишь внимания: серый, неприметный мужичок с незапоминающимся лицом. Только именно этого он и добивался. Федька был щипачом и приносил долю выручки всё тому же Матвею. А сейчас на нём был костюм из серой шерсти, голубая рубашка и лаковые туфли. Такому место в доме культуры, а не в загаженном цехе. Девчонки, разодетые в пёстрые платья, на губах алая помада, глаза подведены чёрным карандашом, на ногах чулочки, туфельки на каблуках. А ведь обычные проститутки, наводчицы и бог знает кто ещё. Даже дети сызмальства постигали азы криминальной науки, лет с пяти принимаясь за лихие дела.

Правил всей этой клоакой тот самый импозантный мужчина, которого я приметил на диване во время первого боя. Звали его Лукьян Модестович. Поговаривали, что сам он попал в город совсем маленьким из какой-то деревни. То ли потерялся в Свердловске, то ли умерли родители, за давностью лет никто не помнил. Но маленький Лука прибился к рыночным щипачам и постепенно подмял под себя весь криминальный мир города, хитро стравливая между собой банды, расплодившиеся в переходные годы, чужими руками устраняя конкурентов.

Сейчас же это был влиятельный мужчина, которого и нынешняя власть опасалась трогать, слишком много лихого люда за ним стояло.

Нас познакомил Матвей, в тот день, когда я проиграл бой деревенскому мужику Степану, что подался в город на заработки и которого также, как когда-то меня, отыскал смотритель рынка. Стёпа был, как говорится, косая сажень в плечах, раза в два больше меня. Настоящий русский богатырь. Я со своим немалым ростом чувствовал себя рядом с ним хлюпиком. Дрался он по-простому, не обученный искусству ведения боя, и мой проигрыш случился из-за оплошности, сам проворонил момент, когда Степан сцапал меня в захват и чуть не переломал рёбра, напоследок пробил по почкам так, что я несколько дней ходил кровью.

С ринга мне помог выползти Филька, подставив своё худосочное плечо. Опершись на угловую стойку, меня поджидал Матвей:

– Ц-ц-ц, Бугай, что ж ты так, – покачал он головой, глядя, как я харкаю кровью, – бывает, не повезло сегодня. Иди за мной, большие люди хотят с тобой познакомиться.

«Большой человек» сидел на том же диване, вальяжно развалившись и прижимая одной рукой к себе смазливую любовницу. Он смерил меня оценивающим взглядом, как товар на полке:

– Здравствуй, Бугай. Огорчил ты меня сегодня. Ставка проиграла, – процедил Лукьян Модестович сквозь зубы.

Я не знал, что ему ответить, сам едва держался на ногах, придумывая, как буду оправдываться перед Дарьей.

– Ты садись, – хлопнул он по дивану.

– Грязный я испачкаю.

Филька сорвался с места и притащил мне стул, на который я с удовольствием и опустился.

– Выпьешь? – бросил мне Лукьян Модестович.

– Н-нет, спасибо, – весь «ливер» сводило от боли, каждый вздох давался с трудом, с хрипом вырываясь из лёгких.

– Как знаешь, – прищурился он, придвинувшись ко мне ближе, – откуда ты сам? Кто такой будешь?

– Деревенский. Вот у родни обретаемся. Сами из Степного края, только голодно у нас стало, семью не прокормишь.

– В самом деле? Бывал я там, не видел, чтобы народ голодал.

– Засуха уже несколько лет.

Ему уж точно ни к чему знать правду.

– Печально, – качнул головой Лукьян, – значит, решили счастья здесь попытать?

– Некуда нам больше податься.

– Я не люблю, когда моя ставка проигрывает, – бесцветным и оттого жутким голосом произнёс главарь, – порадуй меня в следующий раз, Бугай.

– Вы можете поставить на Степана, – посмотрел я в сторону уже пьяного деревенского мужика.

Лукьян Модестович поморщился:

– Он однодневка. Долго не продержится. А ты – боец. Это видно сразу.

Я закашлялся, отхаркнув кровью, главарь слегка сморщился:

– Иди, Бугай. Передохни недельку. Матвей, дай ему денег на лекарства. Я планирую выиграть в следующий раз, – он вперился в меня немигающим холодным взглядом, – и поражений не люблю. Понятно объяснил?

– Куда уж понятнее, – кивнул я, поднимаясь со стула.

Умывшись и переодевшись, взобрался в телегу, которой правил тот же мужичок в тулупе. Матвей появился на выходе из цеха, махнув нам рукой.

– Вот что, отлежись малёхо. С недельку, – смотритель протянул мне пять рублей сверху, – это на лечение. Жду тебя дней через семь.

– Добро, – пожал я ему руку, и телега покатила к Светлой речке.

Дорога стелилась под колёса телеги, а я обдумывал увиденное и услышанное. К такому, как Лука, на кривой козе не подъедешь… Да уж, мой план теперь казался совершенно оторванным от реальности.

Дома отоврался, что меня придавило вагонеткой, больше ничего не смог придумать. А через неделю снова пришёл на рынок к Матвею.

В цехе, куда мы прикатили час спустя, как обычно, меня поджидал Филька. Лицо мальчишки было хмурым.

– Чего невесёлый такой? – пожал я ему ручонку.

– Сегодня опять со Степаном биться будешь, дядька. Так нечестно, – шмыгнул он носом.

– Ничего. Прорвёмся, – улыбнулся ему.

В нашем закутке уже сидел Стёпа.

– Здорово, Бугай, – махнул он мне. Мужик был изрядно под мухой, и поминутно у него изо рта вылетала сивушная отрыжка, – ты, может, сразу от боя откажешься? – загоготал зычно. – Заломаю ведь.

– Он дядьке Ивану руку сломал, – тихо сказал Филька, – бешеный. А ещё одному, помнишь, длинный такой был, зубы выбил, когда тот без сознания упал. Специально это сделал.

Да, мы дрались, но намерено друг друга не калечили. Конечно, получить хук справа или приземлиться на бетонный пол тоже не цветочки нюхать, и бойцы вынуждены быть порой жёсткими, но до переломов не доходило никогда. Всё заканчивалось синяками и ушибами. А калечить другого по собственному почину? Это перебор. Но если Лукьяну понравился новый боец и его манера, то дела плохи. Нас заставят драться куда как жёстче, и, кто знает, не случится ли однажды убийства? С боями пора завязывать.

– Лукьяну Стёпа пришёлся по душе? – спросил у Фильки.

Тот сморщился и покачал головой:

– Никому он уже не нравится. А к Луке по пьяни на диван после боя усесться пытался, думал, тот ему деньжат ещё подкинет.

– И что?

– Погнали его в шею, – ухмыльнулся Филька.

Новость порадовала. Получается, Лукьян Модестович, скорее, был любителем спорта, нежели кровавых зрелищ.

Наш бессменный рефери прокричал приветствие, и мы отправились на ринг. Степан хоть и был под мухой, но уверенно держался на ногах, буравя меня красными глазами.

Бой начался. Мы кружили друг напротив друга. Но потом, точно разъярённый буйвол, Стёпа ринулся на меня. Я уворачивался, уходя от его кулаков и поджидая удобного момента. Сегодня зрелища не будет. Не собираюсь подставляться ради вашей забавы, господа уголовнички.

Поймав подходящий момент, пробил Степану в ухо, отчего тот замер и затряс головой, как пёс. Этого мне и надо. Подскочив к нему сзади, просунул руки подмышки и свёл их в замок на затылке.

Мужик замычал, не в силах двинуться. Он опрокинулся на спину, вышибив из меня весь воздух, но только обеспечил себе ещё волну боли. Я сжал руки так, что у него захрустели позвонки, обхватил торс ногами, не оставляя и шанса вырваться.

– Бугай! Бугай! – трибуны орали так, что закладывало в ушах. – Давай! Бей его!

Рефери разнял нас, разведя по своим углам.

– Так его, дядька Бугай! – подбадривал меня Филька, протянув воду и блестя озорными глазами. – Набей ему морду!

Степан был в бешенстве и ринулся вперёд, размахивая кулаками, как ветряная мельница. Перехватив его, опрокинул на пол и провёл скрутку пятки: зажал ногу бёдрами, стопу подвёл под бицепс и сделал рывок, слушая, как лопаются разрываемые связки. Я не позволю ему больше никого изувечить. Не от хорошей жизни мы идём сюда, нечего зашибать деньгу, калеча других. Спорт – это прежде всего свой кодекс чести. И пусть здесь не профессиональный ринг, но элементарные понятия имелись и стоило им следовать.

Степан заорал, перекрикивая толпу, рефери ринулся к нам, показывая мне отпустить мужика, что я и сделал.

Поднявшись, наклонился к нему:

– На ринге не место жестоким животным, лучше больше сюда не суйся. И не дай бог тебе ещё кого-нибудь покалечить, – сказал подвывающему бойцу и ушёл прочь.

За мной нёсся крик, аплодисменты и топот трибун.

Ногу я ему не сломал, хотя мог. А разрыв связок… Ничего, оклемается.

Прибежал радостный Филька. Поливая мне из банки водой, чтобы я умылся, восхищённо блестя бусинками глаз, выдал:

– Как ты его дядька!

Я, вытираясь куцым полотенцем, присел на лавку.

– Запомни, намеренно калечить или причинять боль людям нельзя, но и спуска давать вот таким, как Степан не стоит. Они понимают только грубую силу.

Филька кивнул. К нам вошёл Матвей, раскрыв руки для объятий:

– Ай да боец! Бугай! Порадовал нас сегодня. Как ты его! Бац, и на пол, бац, и он визжит, точно поросёнок!

– У него связки порваны, отвезите в больницу, – нахмурился я.

– Успеется, – отмахнулся Матвей, – идём, Лука тебя ждёт.

Переодевшись, прошёл к дивану, пожал руку главарю.

– Какой бой! – сверкнул глазами Лукьян Модестович. – Этот увалень только и может, что людям зубы крошить и руки ломать. Разве ж это спорт? Сегодня – дело другое. Ты садись, садись, Бугай, угощайся.

Его любовница придвинула ко мне тарелку с кусками жареной курицы. Я взял один, чтобы не обидеть Луку, и принялся жевать. Хозяин боёв говорил ещё что-то хвалебное, довольно сверкая улыбкой, вот сейчас мне стоило бы поддержать разговор с ним, ведь случай просто прекрасный, но я его почти не слушал, наблюдая за Степаном. Того оттащили в закуток и, как я понял, везти в больницу не собирались.

Вежливо отделавшись от Лукьяна Модестовича, отыскал Матвея.

– Бугай! – завидев меня, крикнул тот. – Иди, там тебя телега ждёт, – он отслюнявил от пачки помятые купюры и отдал мне. Я даже не стал считать, сунул их в карман.

– Сначала отвезём Степана в больницу.

– Ты чего так о нём печёшься? – хохотнул Матвей. – Стёпа бы тебе руки переломал и не моргнул.

– Просто он, хоть и дурной, что твой валенок, но всё же человек. Ему повязку надо наложить, а для этого врач нужен. Сам сейчас не доберётся до больницы.

– А-а-а ладно, будь по-твоему, – махнул на меня Матвей, – сам его тогда и вези. Не хватало мне с этим медведем возиться.

– Филька, пойдём со мной, – позвал я пацана.

Вместе мы дотащили Степана до телеги, кое-как усадили. Извозчик безучастно наблюдал за нами, даже не пытаясь помочь.

– В ближайшую больницу вези! – крикнул я ему из повозки и повернулся к Фильке. – Скажем, нога под колесо телеги попала, понял?

– Ага, – кивнул мальчишка.

– Ты всё слышал? – обернулся я уже к Стёпе.

– Всё, – простонал он сквозь стиснутые зубы.

Телега тряслась по ухабам, и Степан всё больше бледнел. Стопа распухла, наливаясь синевой.

– Почему ты помогаешь мне? – спросил он, когда мы уже заезжали в больничный двор.

– Запомни, я видел вещи гораздо страшнее этих боёв и понял одно, надо всегда оставаться человеком, в любой ситуации. Возвращайся в деревню, тут тебе делать нечего.

Степан замолчал, задумавшись о чём-то. Подкатив к крыльцу, мы передали мужика медперсоналу, и поехали восвояси.