Лозоходец

Глава 43

Очнулся я уже в повозке от тряской рыси лошади, что обречённо тянула телегу со скарбом. Все мои родные шли рядом, и только Даша сидела подле.

– Где мы? – спросил я в первую очередь, когда меня напоили и помогли подняться, усадив возле тюка с вещами.

– А мы не стали на заимке оставаться, – затараторили разом дети, – дедушка сказал, ехать надо.

– Ну-ка, цыц, – повернулся с облучка старик, – сороки. Дайте отцу в себя прийти.

Я смотрел на бегущих за повозкой ребятишек, и на душе становилось спокойно и светло. Вот они все: Танюшка, Стёпка, Самир и Равиль, не отстающий от старших.

– Ты в себя пришёл, только потом спал всё время. Решили мы не ждать. Мало ли, – продолжил отец после того, как дети замолчали, – перенесли тебя на телегу, устроили поудобнее и в путь. Опасался я ещё одной погони Тукая. Тишком на коняшке, съездил ночью в Кривцово, к Фёдору. Тот не выдаст. Неспокойно было на душе. Так вот. Конь Тукая погиб, сам он сломал руку, когда его на берег волной вышвырнуло. Остальные его догнали позже, он, мразота такая, не щадя коня, вырвался вперёд. Получается, свидетелем только Тукай и был. Селение гудит. Ну и навёл ты шороху, – улыбнулся он в бороду.

Даша гладила меня по волосам, заглядывая в глаза:

– А ещё говорил постоянно во сне с кем-то.

Я удивлённо глянул на неё:

– Любопытно. И что же говорил?

– Не очень поняла, – пожала плечами жена, – что-то про клад и потомка, потом про какой-то другой мир.

– И сколько моя «беседа» длилась?

– Дня два, – ответила Даша.

Ого. Вот это я постоял на бережке. Два дня!

– А сколько всего времени прошло после отъезда?

– Три и прошло, – сказал отец, – сейчас остановимся, супец какой сварганим. Покормить тебя надо.

На этих словах мой желудок утробно завыл, как раненый слон.

– Есть и правда очень хочется, – улыбнулся я.

– Тпр-у-у-у, – остановил отец лошадку, сворачивая к одинокой сосёнке, что стояла у обочины, – здесь и пообедаем.

Дети, не дожидаясь указаний, побежали собирать хворост. Даша, тяжело спустившись с телеги, прихватила мешочек с крупами и прокопчённый котелок. Отец отправился за водой. Все были при деле. Один я, кряхтя и трясясь, минут десять выбирался из повозки. Дети было бросились мне на помощь, однако хотелось самому справиться хотя бы с такой мелочью. Да и мышцы немного поразмять. Ноги ступили на землю, а на лбу появилась испарина. Да, здорово меня потрепало. Интересно, остались хоть крупицы моего дара? Но если я его утратил, то вовсе не жалею, счастливые лица Самира и Равиля однозначно стоят того. Взгляд детей прояснился, перестал быть затравленным и испуганным. Они, хохоча, таскали сухие ветки, помогали Даше сложить костерок, называя её мамой. И столько нежности было в этом простом слове.

– Егор, – с тревогой обернулась жена, – помочь тебе?

– Не нужно, милая. Я потихонечку.

Держась за край повозки, несколько раз присел, помахал руками, возвращая телу былую подвижность. На запястьях растеклись безобразные синяки от лопнувших вен, мышцы до сих пор болели. Так паршиво я себя не чувствовал даже после шахты в лагере.

– Сколько нам ещё до Свердловска? – спросил у отца, который вернулся с ведром воды.

– Долго, ещё недели две точно проваландаемся.

– Ничего. К Дашиным родам успеем. И доехать, и обустроиться хоть малость.

В котелке бурлила похлёбка из сушёных грибов, наполняя поляну умопомрачительным запахом, а мой желудок – голодными резями.

Я устроился в тень сосны, жуя чуть суховатую лепёшку. Немного посидев, приложил руки к земле. Ничего. Гнетущая тишина. Странное чувство овладело мной, словно не хватало чего-то, какого-то важного органа. Тряхнул головой. И ладно. При побеге я обошёлся своими силами, при стычке с медведем тоже. Не нужно уповать на какие-то способности. Иной раз достаточно смелости и смекалки. Дар лозоходца был лишь приятным бонусом к нынешней жизни.

– Егор, чего ты замечтался, – кликнул отец, – пойдём уж обедать.

Мы сели кружком у костра, где теперь грелась вода для травяного чая, уплетая ещё обжигающую похлёбку.

После того как все поели и решили немного передохнуть, отец скрутил свою неизменную папироску и подсел ко мне ближе:

– Тоскуешь?

– О ком? – не понял я.

– О даре своём, – пристально посмотрела на меня старик, – видел я уже, как это бывает. Дед твой так же способностей лишился. – Взгляд отца стал тревожным, – это и сгубило его. Начал он болеть часто после того случая.

– Расскажи, как это вышло? – отец не любил говорить о прошлом. Жизнь тоже потрепала его в своё время.

– Как. Засуха тогда была страшная. Гибли все: люди, скотина, звери. Реки пересохли, про колодцы и говорить нечего. Отец мой ночами не спал, бродил по окрестностям, отыскивая подземные ручьи. Только вода глубоко ушла. Не дозваться её было. И я помочь не мог. Как говорили, пустой родился, то есть без способностей. Он и есть совсем перестал, сам не свой сделался. Люди ведь на него, как на последнюю надежду смотрели. И удалось ему отыскать воду, значит, глубоко, еле почуял. Вдвоём мы с ним были. Кликнули людей, выкопали быстро колодец, сруб поставили. Обвязали отца верёвкой и вниз. Долго звал он воду. Я к нему спустился, чтобы помочь в случае чего. А отец стоит на коленях, голосов наших не слышит, только трясётся весь. В волосах пряди седые появились, вены вздулись буграми, вон, как у тебя, под кожей лопаться стали чёрными пятнами. Глаза красные, как у вурдалака, губы потрескались, из них кровь сочится. Я к нему и подойти боялся, потом легонько потряс за плечо. А он зарычал на меня, мол, не мешай. И вода пошла. Еле-еле. Но стала подниматься. Тогда я сам дёрнул за наши верёвки, отец сознание потерял. Вытащили его, он почти не дышал. Бабка-знахарка отпаивала чем-то. Выходили. Да после того силы не вернулись больше. И отец ходил будто не живой, словно его души лишили. Таким и остался.

– Но людей спас?

– Всех спас. Благодаря этому колодцу две деревни выжило. Воду берегли, только для питья брали. Переждали засуху.

– Ты считаешь, что я зря так сделал?

Отец внимательно посмотрел на меня:

– Ты две жизни спас. Не называй свой поступок пустячным. Даже если одного человека от смерти уберечь удалось, это многого стоит. За тебя я боялся. Что не сдюжишь.

– Мальчишек мы уберегли, – улыбнулся я, – и это главное.

– Они славные ребята, – ласково посмотрел он на резвящихся детей, – и подспорьем вам станут в старости.

Отец затушил окурок, поднялся и пошёл к лошади.

***

С каждым днём мне становилось лучше, силы восстанавливались. И с каждым днём мы были ближе к своей цели. Наши запасы подходили к концу, в весеннем лесу пока ещё нечем было поживиться. Не было даже ранних сморчков. Мы старались добраться побыстрее, но изматывать лошадь тоже нельзя. На телеге, чтобы не нагружать животинку, ехали только отец и Даша, я и дети шли пешком, что, естественно, не добавляло нам скорости.

К тому же, где находится посёлок Светлая речка, в котором и жил Михаил, старший брат Дарьи, мы не знали. Но как говорится, язык до Киева доведёт.

Гостили у них в последний раз очень давно и сейчас не могли припомнить дороги. Будут ли нам рады там? Жена кивнула, что да. Придётся поверить ей на слово. Судьба раскидала наши семьи по простору огромной страны. И мы сейчас просто надеялись на то, что их все невзгоды обошли стороной. Если они поменяли место жительства, или попали в разряд ссыльных податься нам будет просто некуда.

Мы были уже на подъезде к Свердловску. Я любовался удивительной природой этого края и с тоской смотрел на обилие рек и озёр. Вот где лозоходцу самое раздолье! Зато как можно развить дар Стёпки! Я предвкушал, как обучу сына по-настоящему работать с водой: живой, податливой, послушной. Степан во много превзойдёт меня, по сути, дилетанта.

Вымотанная лошадка, будто чувствуя конец пути, бодрее шагала по дороге. Впереди завиднелась деревенька, где мы рассчитывали купить еды и спросить дальнейший путь.

Жители встретили нас настороженно. Оно и понятно – время такое. Однако узнав, что мы ищем родню, лица их потеплели. Какой-то словоохотливый старичок подробно разъяснил нам, как проехать до Светлой речки. Запасов в деревне было мало, продотряды тоже не обошли их стороной. Но селянки, сжалившись над детьми и беременной Дашей, вынесли нам хлеба и молока. Ехать нам недолго, должны протянуть. Какая-то старушка угостила Танюшку небольшим мешочком сухарей, и дети с удовольствием грызли поджаристый хлеб.

Мы попрощались с жителями и поехали дальше. Старичок сказал, что к вечеру доберёмся до Светлой речки.

Я вспоминал родню, что осталась здесь. Михаил, почти не уступающий мне ростом, широкий в плечах, хмурый мужик. И его полная противоположность – Ульяна, его жена. Невысокая хохотушка, глядя на которую вспоминал Трындычиху из старого фильма. Даже платок на голове она повязывала также. Их сыновья: Максим и Ромка. Они старше наших детей, должно быть, уже сами обзавелись семьями. Живы ли? Благополучны? Разговоры смолки, не одного меня терзала эта мысль.

К ночи мы заплутали, перепутав поворот, и остались ночевать на берегу какой-то мелкой речушки, а поутру отыскали ближайшее село, где нам и подсказали правильный путь.

Наконец, пыльная дорога привела нас к Светлой речке. Большая деревня вела свою обычную жизнь. Во дворах мужики уже готовили инструмент к посевной, бабы разговаривали с соседками, перекрикивая друг друга через забор, ребятня играла на улице, звонко хохоча. Под ногами путались мелкие шавки, увязавшись за грозным Алтаем и заливая лаем всю округу.

Насколько мы сумели с Дашей вспомнить, дом Михаила был на другом конце села, ближе к лесочку. Измождённая наша лошадка потихоньку трусила по главной улице, а люди с любопытством выглядывали из-за плетней.

– Смотри, Егор! – указала мне Даша на высокий забор с резным навершием. Точно, его делал сам Михаил.

– Приехали! – обрадовались дети.

– Ну-ка, – прикрикнул на них отец, – не галдите. Не то скажут, зачем нам такие неслухи нужны.

Ребятня притихла, а мы остановились у калитки. С биением сердца постучался я в ворота.