Лечить нельзя помиловать (СИ)

Глава 45

— Где эта бабка? — дверь в кабинет распахнулась без вежливого стука, и на пороге возник бритоголовый пациент. — Где Алевтина Семёновна?

— Сергеевна, — поправила я, кивая медсестре Оленьке. — Перед вашими ясными очами. Присаживайтесь, что беспокоит?

— Ну и имечко у вас, — скривился пациент, смутившись лишь на мгновение. — Откройте мне больничный лист, я в отпуск собрался.

Каждый врач немножко волшебник, немножко кадровик и совсем чуть-чуть — регулярный посетитель психиатра. По-свойски, по-дружески. Кого навещают сами психиатры, уточнять не принято, дабы не испытывать неловкости от использования коллеги, которому хуже всех. А за неделю до Нового года поводов зайти в «палату номер шесть» увеличивается троекратно. Оля держалась из последних сил, мечтая о скором декрете, я же только посмеивалась: было подозрение, что в декрете наши медицинские будни покажутся молодой мамочке раем. Или хотя бы кондитерским магазинчиком.

— Как же они достали, — простонала девушка, выпрямляя длинные ноги. — Алевтина Сергеевна, почему нельзя послать их на?..

— Оленька, вы зачем заканчивали медколледж? — строго спросила я, собирая сумку. За окном зажглись фонари, но начавшийся снегопад скрасил раннюю зимнюю темень.

— Чтобы замуж выйти, — буркнула она, стыдливо заалев лбом и подбородком.

— Тогда догоняй, — в коридоре удалялись тяжелые шаги «конкретного» пациента. — Неделя до Нового года, а он на Гоа внепланово собрался. Как раз воплотишь мечты о декрете.

Накинув симпатичную дубленку и попрощавшись с замотанной жизнью Настасьей из регистратуры, я вышла на крыльцо, подставив бледную физиономию свежему снегу. Хорошо-о-о-о… Девочки иногда бегают покурить за угол соседнего дома, а я целый день в душном кабинете, как домашний кот у окна — завидую вольным собратьям.

«Я забыл у тебя тостер. Заеду?» — пиликнул телефон, на мгновение ослепив синим светом. Тостер, который уже полгода исправно жарит хлеб на завтрак и не выпендривается, конечно, жаль. Ничего, куплю новый. Этот и правда дарили его родители на свадьбу.

«Ага. Я оставлю его у соседки из смежной квартиры, заберешь завтра», — озябшие пальцы с трудом набрали ответ. Видеться с бывшим — дурная примета, особенно на ночь и в снегопад. Кто знает, не забуксует ли машина и не заблудится ли такси, роковой случайностью ознаменовав совместную ночь под одной крышей.

Полгода назад громкий хлопок дверью перечеркнул мой брак. К счастью, я была слишком уставшая, чтобы страдать от развода и переезда в свою добрачную однушку, неожиданно оказавшуюся более уютной, чем совместно нажитая двухкомнатная квартира. Поэтому любые поползновения бывшего супруга в свою сторону встречаю неизменно тем же — закрытой дверью.

— Молодой человек, что вам нужно? — идущая впереди женщина исчезла за кругом электрического света. — Пьяный, что ли?

Неудивительно. Иные сограждане начинают отмечать приближающийся праздник по старому обычаю — со дня зимнего солнцестояния, чтобы к тридцать первому числу прочувствовать уходящий год. И хорошо бы мне избежать с ними встречи.

— Да какой ещё лекарь? — взвизгнула от негодования дама, маяча размытым силуэтом за снежной стеной. — Ты больной? Оно и видно! Отцепись!

Ой-ёй, как грустно. Крик: «Здесь есть врач?!» будоражит только на экране, а в жизни от растерянности хочется притвориться деревом, особенно если ты специалист узкой области. Не теряются, пожалуй, только фельдшеры и мы, терапевты. Хотя кто из зомби-медиков не подрабатывал на скорой в далеком студенчестве?

— Кто из вас целитель? — низкий рык достиг ушей, стоило миновать очередной фонарь. — Отвечайте, живо!

По проспекту металась мужская фигура, одетая совсем не по погоде. Длинное пальто подметало сугробы, непокрытая голова блестела растаявшими снежинками, а в узких белых штанах странный прохожий рисковал найти лишь травматолога. Пригрозив кулаком улепетывающей женщине, чудик бросился на другую сторону тротуара, хватая за рукав отшатнувшегося старичка. «Ты лекарь? Говори!» — тощий пенсионер закатил глаза, пытаясь филигранно уйти от вопроса в нирвану.

Как бы прошмыгнуть незаметно, чтобы не пристал? Номер скорой известен всем.

— Льды из хаоса, — явно ругнулся хулиган, выпустив из рук осевшего старика. — Да я это заклинателя в фундамент замурую!

У-у-у-у, здесь я точно бессильна, могу лишь дать визитку упомянутого психиатра. Поэтому бочком, бочком, подальше от фонарей и поближе к голым деревьям…

— Покажи мне целителя! — окончательно взъярился псих, зажигая в руке фонарь.

Малюсенький, но мощный прибор, прячась в согнутой мужской ладони, осветил темный пятачок пустого проспекта. Экая неудача! Как бы он меня не приметил с таким-то аппаратом. Я, разумеется, отобьюсь тяжелой подошвой по чужим коленкам, но лучшая драка — это та, которой не было.

Пытаясь проскочить мимо, не поднимая головы, я слишком поздно заметила странность. Когда до спасительных сумерек оставалось два шага, снег под ногами засветился синим, поймав отблески чужого фонаря.

— Ты, — на плечо опустилась тяжелая ладонь. — Ты целитель. Почему молчишь, когда тебя зовут?!

На лбу у меня написано, что ли? Редкая непруха. Хотя кого я обманываю, пьяным дуракам не нужен повод докопаться до прохожих. Да и не целитель я, а дипломированный врач.

— Сударь, — неохотно повернувшись к психу, я утомленно закатила глаза. — Что вам нужно?

И замолчала. В левой руке докучливого мужчины не было никакого фонаря!

Так-так-так, Алевтина, либо тебе пора садиться на серьезные колёса и катиться на них к восстановлению психического здоровья, либо… Что «либо» додумать не получилось. Сжав моё плечо до болезненного оханья, сумасшедший рывком подтянул меня к себе и скинул светящуюся пустоту под ноги. Стетоскоп мне в печень!

Закрутившийся синий снег из простой позёмки превращался в настоящий водоворот, облепляя сапоги и поднимаясь выше к коленям.

— Ты лекарь? Целитель? — словно для порядка уточнил мужик, продолжая стальными тисками удерживать меня рядом.

— Я врач! — от боли на глаза навернулись слёзы. — Отпустите меня немедленно!

— Людей исцеляешь? — не отставал придурок, напряженно всматриваясь в снежный вихрь, уже достигший бедер.

— Да! — двинуть локтем куда-нибудь под ребро не получилось. Цинично усмехнувшись, психанутый козёл перехватил меня за шкирку, как котёнка, и швырнул на обледенелый тротуар. Сволочь!

«Коленки в месиво», — подумалось мне, но удара не последовало. Наоборот, закрыв глаза от слепящего злого снега, я почувствовала ощущение полета и накатившую тошноту. Премудрый Парацельс, куда там падать-то ниже земли?!

Бум! Ой, мама!

— Скотина, — от боли в ногах разом вышибло вежливость. Как и умные мысли, что агрессоров лучше не провоцировать. — Ты что творишь, болезненный?

Заражает меня сумасшествием, наверное. Иначе как объяснить, что вместо ледяного асфальта под ладонями возник мягкий черный ковёр? И мокрый тяжелый буран пропал, сменившись тишиной и едва слышными подвываниями из… угла?

— Углы на улице, — каша из живота перебралась в голову. — Всё, мозг, твоя остановочка. Что происходит?

Мгновенно взопревшая спина в дубленке натолкнула на забавную и крайне дурацкую мысль — я в помещении. Каким резус-конфликтом прямиком с улицы я оказалась в, кажется, спальне — сведений нет. Пока. Но псих, принесший меня сюда, однозначно задолжал ответ.

— Где ты, придурок? Покажись, чтобы я могла тебя задушить, — зарычав не хуже своего обидчика, я рывком села на попу, вскинув голову.

И тут же получила смачную пощечину.

— Заткнись, — равнодушно донеслось сквозь вспыхнувшее в голове марево. Кха-кха… — Встала и взялась за дело.

— Какое ещё дело?! — мокрый металлический вкус на губах вселил страх.

Господи, да что происходит? Кто тут воет? Что им от меня надо?

— Глаза продери, безмозглая простушка, — судорожный подзатыльник вспыхнул новой болью. Чья-то ладонь снова схватила за ворот дубленки, вынудив меня захрипеть и вскочить на ноги, чтобы не задохнуться. — Ну, пошла!

От мощного толчка ноги сами понесли меня к огромной кровати, накрытой роскошным балдахином. Почти упав на ложе и в последний момент затормозив саму себя руками о прикроватный столбик, я резким движением стерла с ресниц налипший и растаявший снег. Из-за чего переполох?

На кровати лежал ребенок. Дошкольник, максимум — первоклассник, мальчик под тяжелым пуховым одеялом редко вздыхал, с хрипами вздымая худую, почти впалую грудь. Один взгляд, и стало ясно: мальчишку явно забрали из хосписа, онкоцентра или туберкулезника провести последние дни жизни дома. Блестящие в лихорадке глаза под вспухшими посиневшими веками незряче глядели перед собой, проигнорировав появление нового человека.

— Диагноз? — горло все еще болело, и под пальцами вспухла кожа.

— Это ты мне скажи, — криво оскалился псих, скидывая пальто на пол и подходя сзади. — Чем он болеет?

— Я? — от негодования пропал голос. — Откуда мне знать, чем болеет ваш ребенок?

Зато чем болеешь ты, ясно с первого взгляда. Наглус психопатус! Распространенное заболевание, передаваемое по наследству через очень большие деньги. А в том, что долговязый придурок в странных шмотках не бедствует, сомневаться не приходится: огромное помещение в стиле барокко с тяжелой изысканной мебелью, картинами в золоченых рамках и гигантским панорамным окном, закругленным наверху в стиле исторического замка, стоили баснословно. Вряд ли мужчина чуть старше меня способен заработать на такое сам, будучи неуравновешенной драчливой сволочью.

— Дуру-то не включай, — неприятно улыбнулся бандит, сжимая кулаки. — Даю десять минут или вырву твой поганый язык с корнем, чтобы не врала аристократу.

Мобильник! Срочно вызвать полицию, спасателей, кого угодно, чтобы вытащили меня из лап этого психа! Только… Что значит «нет связи»?!

За широкой кроватью послышалась возня, и из глубокого кресла приподнялась женщина. Заплаканное лицо контрастировало с длинным бархатным платьем, уворованным не иначе как из театра. Или у них вечеринка в стиле Высокого Средневековья? Только очень уж затравленное выражение на лице грустной дамы.

Неужели он и её украл посреди бела дня, заставив вырядиться в костюм Анны Болейн? Нет, бред. Но дама явно пытается что-то сказать, только из-за сиплого лепета не разобрать ни слова. Полугортанные звуки складываются в причудливые подвывания, будто китаянка пытается выучить польский.

— А, точно, — хмыкнули сзади.

Твою мать! От удара по голове меня швырнуло на пол, а посыпавшиеся из глаз искры мгновенно просветили ситуацию — да меня же похитили чертовы садисты! И ребенка наверняка украли они же, а он внезапно заболел, и… И скорую помощь наверняка боятся вызвать, чтобы не привлекать внимания!

— Мой нос, — из приоткрывшегося рта хлынула кровь, запачкав ковёр. — Вы сломали мне нос…

— Так исцели его, — прошипели сверху, коротко пиная меня в бок.

Дубленка смягчила удар по ребрам, сделав его скорее унизительным, чем болезненным. Великий Авиценна, мне что, убьют здесь? Нет-нет, я не хочу умирать по прихоти долбанутых мажоров! Там же ещё ребенок… Его нужно вытащить из лап общественно-опасного психопата.

— Вставай! — истеричный женский оклик бухнул по голове набатом. — Вставай сейчас же, иномирная стерва!

— Да отстаньте вы от меня, — прогундосила я, кое-как приподымаясь на локтях. — Что вам надо?! Я просто врач, а не чудотворец! Обратитесь в больницу, я-то чем могу помочь?

— Встала и вылечила моего сына, — приказал мужчина, приподымая меня как тряпичную куклу над полом. — Бегом!

С шибанутыми опасными психами лучше не спорить. Дрожа от ужаса и ожидания новой боли, я приблизилась к постели и несмело тронула ребенка за руку. Холодная, как мрамор, белая ладошка безвольно покоилась на одеяле. Но стоило коснуться этой маленькой холодной ручки, как моя собственная ладонь внезапно потеплела. Настоящий каминный жар прокатился от локтя к пальцам, и вспышка из золотых блесток мелькнула в точке соприкосновения.

— У него метастазы в головном мозге, — неизвестно откуда взявшееся знание крепло с каждой секундой. — Вторичное поражение мозга на фоне развитого рака легкого.

Господи, откуда я это сказала? Но чем дольше держу пацана за руку, тем отчетливее понимаю, что жить ему осталось от силы неделю при самом благоприятном исходе. Увы, на такой стадии даже химиотерапевт бессилен, и облучать пацана сейчас — лишь мучить перед неизбежностью.

— Сожалею… господин аристократ, — чем патологоанатом не шутит, когда акушеры работают, — медицина бессильна.

И неудивительно, что следующий пинок сшиб меня с ног. Налитые кровью дурные глаза навсегда отпечатались в памяти, в то время как тело молча сносило удары, прикрывая руками голову. Удар, ещё удар! От боли в голове даже прояснилось: сгруппироваться в калачик, постараться прижаться лицом в мягкие полы одежды и не дать себя слишком сильно покалечить. А лучше притвориться мёртвой.

— Хватит! — пронзительно закричала женщина. — Ты убьешь её! Заклинатель не ошибается, пусть лечит.

И снова давление на горло, снова кулем лечу на кровать к ребенку с остановившимся взглядом. Гиппократ-батюшка, помоги!

В карих глазах дитя гибла Вселенная. Тяжело всхлипнув от саднящей боли в ребрах, я сжала почти призрачную ладошку в руках и просто закрыла глаза. Как? Как, как, как?! Что я могу сделать, если метастазы проникли так глубоко? У меня же с собой ничего нет! Да и что ему поможет? Только обезболивающее! Вот был бы у меня способ облегчить ему боль… И себе. И даже этим двум оглоедам в дурацких костюмах, которые, наверное, слегка рехнулись от страха и эмоциональной боли за сына. Вылечить всех нас от этой тупой безнадежной боли.

— Если он умрет, ты — следующая, — предупредили сквозь шум в ушах.

Я знаю. Понятия не имею, чем помочь мальчишке, но участь моя незавидна — это стало ясно по первому пинку. Кажется, одно из ребер треснуло. Удивительно, откуда мне известно? Но трещина также отчетлива, как и безнадежность маленького пациента. Меня не выпустят отсюда живой, если безжизненные карие глаза закроются навсегда.

«Пожалуйста, не умирай», — я взмолилась из последних сил, прижимая маленькие пальчики к собственным губам. Кровь и слёзы смешались на коже умирающего пацана. Вот бы снова его согреть золотым жаром, как тогда…

«Согрей» — безэмоционально откликнулись мне.

— Ч-что?.. — я непонимающе обернулась на разозленных психов.

«Пожелай», — настойчиво повторил чужой голос. Ни мужской, ни женский, он раздавался сразу отовсюду. Пожелать? Я желаю! Я очень-очень-очень желаю, чтобы этот ребенок полностью выздоровел, а меня отпустили на свободу! И если понадобится отдать тепло моего тела, чтобы эта хрупкая ладошка согрелась, я… Я готова!

— Она светится, — изумленно выдохнула женщина, некрасиво тыча пальцем куда-то в одеяло. — Смотри, её руки светятся! Магия исцеления зеленая, почему она светится золотым? Сетр убереги нашего сына… Это иномирное целительство?

Но мои глаза не открывались, словно их залепили скотчем. Одно только всепоглощающее тепло простиралось от края до края сознания, затапливая меня, пацана, его поехавших родителей — всех, кто был рядом. И не успела я изумиться, как губы сами разомкнулись:

— Согласен ли ты, отец сего чада, воздать богам за его исцеление, смиренно принеся в жертву то, что потребуют небожители?

— Я согласен! — без раздумий взревел долговязый папаша-урод.

С чем вас и поздравляю. А я полетела в пустоту. Чао-какао, как говорится! Вместо бескрайнего золотого света на веки навалилась темнота, и лишь мягкая перина под головой сориентировала: я рухнула навзничь в чужой спальне. И шум в ушах не прекращается, оглушая, выматывая, дробя череп гулом неслышных голосов, смехом, сожалением… Болью. Моей. Чужой. Болью каждого человека на всем белом свете, во всех мирах, во всех измерениях. И тех, кто давно умер, и тех, кто еще не родился. Пока существует время, люди будут страдать от боли, и я буду страдать вместе с ними.

Но есть путеводная ниточка, хрупкий мостик, дощечка над каньоном боли — путь наверх к бессмертным небожителям, не знающим увечий, ран, инфекций, болезней.

— Мама? — непритворно удивленный детский голосок мелькнул и пропал.

А я все ещё боюсь открыть глаза, притворяясь почти умершей. Кто знает, к чему привело это безграничное золотое тепло?

Но моим обидчикам уже неважно. Тошнотворная слабость накатила также внезапно, как темнота, лишая сил сопротивляться. Чьи-то грубые руки тряхнули меня за плечи, взвалили и потащили вниз — открыть глаза всё ещё не получалось. Глаза разлепились в тот момент, когда короткий полёт закончился ударом об мягкую сырую землю. Последнее, что мелькнуло перед приподнятыми ресницами, — черные мужские ботинки, исчезнувшие за огромными коваными воротами.

А потом неуютные чужие небеса разверзлись, и хлынул дождь.