Лечить нельзя помиловать (СИ)

Глава 44

— Счастье моё, не плачь, — утешающие поглаживания по волосам ни капли не облегчали ситуацию.

— А и не плачу. Глаза потеют, — бессильная горькая злость накатывала волнами, разбиваясь о берег чужого… предательства.

«Курочка, что значит выдал за своё? — несказанно удивился Мартин, взяв трубку. — Это научное открытие, оно принадлежит миру, а не тебе или мне!».

Вот только научный отдел медколлегии снаряжает огромную щедро профинансированную экспедицию в Ликантроп, и даже вахтерша на входе несказанно удивилась моим расспросам. Эрла Алевтина Пономарёва, несомненно, талантливая целительница, но какое отношение она имеет к открытию известного доктора магической медицины? Не надо примазываться к чужим достижениям, милочка, пытайтесь выиграть место в экспедиции честно. Окажетесь полезной мистеру Лютеру — возьмут младшим научным сотрудником или лаборантом.

Как я не снесла академгородок столицы — ума не приложу.

Даже знакомые целители и неодаренные медики поглядывали косо, за спиной нелестно шепчась об обнаглевшей иномирной лекарке. А Мартин не пожелал ничего объяснять, лишь отдалился и копил мои недоумевающие письма, не открывая почтовый ящик.

— Я же сама послала ему образцы заказной бандеролью со сверхтщательной магической защитой, — яростные слёзы закипали на глазах. — Со всеми заметками, примечаниями, описанием!

— Которые наверняка уже переписаны и уничтожены, — озадачено продолжил мысль Алеон. — Искорка, хочешь, я его просто убью? Мне можно, я аристократ.

От услышанного предложения накопленное водохранилище дало трещину, и дамба сдержанности рухнула. Крупные, почти крокодильи слёзы покатились по щекам.

— О, пламя, ты же не любишь аристократов, — перепугался фиктивный жених. — Тогда я убью его на правах боевого мага, капитана гвардии и просто заступника твоей чести, идёт?

Да не хочу я, чтобы он умирал! Я хочу справедливости! Чтобы он… Чтобы все эти обнаглевшие «хозяева жизни», пытающиеся меня использовать, ответили по закону. И грубой силой вопрос не решить. Только подавать иск в суд для оспаривания права на интеллектуальную собственность. В конце концов, у меня есть свидетели и первый вылеченный пациент. Есть письма, которые я отправляла Лютеру с подробным описанием моих научных изысканий. И даже деньги… Даже деньги на судебные тяжбы есть.

— Проще убить, — скептически протянул Клод, но, видя выражение моего лица, спорить не стал. — Позволь оплатить твоего адвоката.

Чтобы успокоиться, потребовался целый кофейник крепчайшего эспрессо с коньяком и глубокая медитация, напоминавшая целебное забытье. Я же к нему со всем сердцем, уважением и фельдшерскими байками, а он меня в лужу с размахом! За что? Достаточно было просьбы, чтобы я безоговорочно дала согласие на передачу прав его лаборатории. Да, не за просто так, а возможность тоже участвовать в исследованиях. И это было бы честно!

— Честность в нашем мире не лучший помощник, — грустно улыбнулся эрл Клод, баюкая меня в объятиях. — Хочешь расцарапать ему морду и заехать каблуком промеж ног? Могу устроить.

— А ты хорош, — протянула с невольным уважением, пытаясь затолкать поглубже жалость к себе. — Приберегу тебя на случай бескомпромиссной войны.

Нет, я больше не позволю истории повториться вновь. Теперь я не одна, у меня есть деньги, какие-никакие связи и знание собственных прав. Даже заявление написать могу сама — невообразимая роскошь по сравнению с событиями пятилетней давности.

— Едем ко мне, — решительно хлопнул рукой по столу Алеон. — Пригласим адвоката. Нет, двух адвокатов, пусть представляют твои интересы и размажут этого червяка по мостовой. Умники из медицинской коллегии тебя ещё на руках будут носить и умолять поработать на благо их вшивых задниц.

Стоя перед особняком Его Гвардейшества, я слегка усомнилась в собственном зрении. Это особняк? Да ну на фиг! Это же Эрмитаж, не меньше!

Три этажа лепнины, позолоты и произведений искусства в духе лучших итальянских художников, на каждом шагу воспевающих воинскую, литературную и любовную славу. Дорогущие ковры с пушистым мягким ворсом, по которым — инфаркт обеспечен — можно и даже нужно ходить в уличной обуви, иначе служанкам будет нечего делать. Сами служанки — пятеро прелестных юных созданий от шестнадцати до восемнадцати лет — рядком выстроились в круглом холле поприветствовать хозяина и его гостью. Одна краше другой.

— Эрл Клод, — от недобрых ноток его благородие запнулся об ковёр и перевел на меня возмущенный взгляд.

— Эрла Алевтина! Они же еще совсем крошки, — прошипел он на мои подозрения. — Дочери старых слуг: дворецкого, повара, садовницы, прачек. Не мог же я взять на постоянное проживание только взрослых, а их маленьким дочерям отказать в крове.

— Оу, прошу прощения, — пахнет адекватностью.

Горничные и впрямь оказались совсем неопытными девочками, умеющими только одно — прибирать дом. Обо всем остальном все пятеро не имели ни малейшего представления и не боялись рассматривать меня с откровенным любопытством. Видимо, за дерзкие взгляды их ни разу не пороли, как принято в богатых домах. Были у старых слуг и сыновья, работающие лакеями и конюхами при особняке Его Гвардейшества.

Обед подавала премиленькая служаночка с голубыми глазами и в накрахмаленном чепчике.

— Лола, ты опять выросла из своего платья, — удрученно покачал головой хозяин дома.

— Да. Еще немного, и я выиграю наш спор, — захлопала в ладоши горничная.

Вот те раз. Мне приходилось бывать в домах аристократии, и ни одному слуге не пришло бы в голову разговаривать с господином, глядя ему в глаза, да еще и в такой задорно-вызывающей форме.

— Спор?

— Его благородие сказали, что, если я вырасту настолько, что смогу дотянуться до самой высокой каминной полки, он доверит мне быть камеристкой будущей маркизы, — лучезарно улыбнулась девушка.

— И конечно, она кинулась учиться делать прически и наносить макияж, чтобы быть полезной будущей хозяйке, считая победу уже в кармане, — укоризненно пробормотал Алеон, всем видом показывая, какая у него своенравная прислуга.

Своенравная и ничуть не зашуганная.

— Тебе не нравились слуги в родительском доме? — догадалась я.

— Двуличные, запуганные побоями крысы, преданные только отцу, — помрачнел капитан. — С удовольствием сдавали нас с братом папеньке по любому поводу, мстя «щенкам» за плети, сыплющиеся на их спины от руки хозяина.

До прихода адвоката оставалось два часа, когда мне отвели гостевые покои и порекомендовали расслабиться. Прислуживать взялась Лола, со страстью кинувшись описывать, какой чудесной камеристкой она станет.

— Госпожа, возьмите меня! Я умею плести любые косы, делать массаж, парить вениками, смогу подшить любую одежду.

— Тебе лет-то сколько, дитя рабочего класса?

— Шестнадцать, — неохотно потупилось создание. — Я почти взрослая. Только грудь не растёт.

— С гормонами всё в порядке, — я снисходительно осмотрела эндокринную систему служанки. — Наверное, ты поздний цветок. Давно работаешь на эрла?

— С одиннадцати лет. Мамку взяли кухаркой, а я при ней. Но на кухне и без того работников много, а дом убирать было совсем некому, поэтому его благородие велел учиться скоблить полы и застилать постели, пообещав дать место горничной.

Проболтав с ребенком до полдника, к приходу адвоката я была относительно спокойна. Только саднящее чувство в груди мешало сосредоточиться на вопросах юриста, скрупулезно выспрашивающего обстоятельства моей личной трагедии.

— Что могу сказать, — широкая ладонь адвоката поскребла затылок. Жест неудачника. — Дело ранга «безнадежное».

— Это ещё почему? — раздраженно спросил Алеон, барабаня пальцами по подлокотнику.

— Судиться придется не только с лабораторией мистера Лютера, но с государственной медколлегией. Они выступают правообладателями патентов на разработанные лекарства, как государственный институт, а ваш противник лишь получит процент от реализации будущего товара. Законы Объединенного королевства таковы, что частная лаборатория, даже созданная на базе государственного учебного заведения, не имеет права создавать и распространять лекарственные препараты. И будущая вакцина, в которой сейчас очень заинтересована медколлегия, уже принадлежит государству. Бросая вызов мистеру Лютеру, вы будете бодаться не с ним, а со всей системой здравоохранения, эрлы-маркизы.

— Я… поняла, — саднящее чувство выросло до вполне очевидного страха.

Страх. Мой неотступный назойливый спутник на протяжении пяти лет. Страх, что мне снова не хватит сил бороться за правду и свои права, не хватит власти, благосостояния, душевного спокойствия отстоять саму себя перед лицом местного правосудия.

И этот страх, отступив на короткое время, вернулся снова, ликующе запустив когти в моё сердце.

— Вы отказываетесь представлять наши интересы?

— Сожалею, милорд, — ничуть не сожалеет. — Вероятность выиграть процесс слишком низка. Зато высок шанс привлечь к вашей супруге ненужное внимание и осложнить ей медицинскую практику — ничто не помешает медколлегии отозвать лицензию на целительскую деятельность под выдуманным предлогом. Эрла Клод… Простите, эрла Пономарёва, как любой частный целитель, нужна институту здравоохранения, пока она тихо лечит пациентов и платит налоги. А шумная, решительная, готовая воевать лекарка столице не нужна.

— Это угроза? — сузил глаза маркиз.

— Упаси Сетр, — побледнел от ужаса адвокат. — Ни в коем случае, милорд! Я лишь делюсь опытом: множество частных специалистов из любых сфер, вступая в бой с интересами аристократов, проигрывали и были вынуждены свернуть свою деятельность. И это считалось «легко отделались». Кажется, ваша будущая супруга любит своё дело. Не лишайте её смысла жизни.

— Моя супруга сама… — начал Алеон, переведя взгляд в мою сторону. — Алевтина?

И снова эта власть. Эта безмерная, неограниченная, самодурная власть аристократов, готовых сломать человека, если он стоит на дороге к выгоде. Всё, что сказал юрист, — правда. До последнего слова. Они сожрут даже Алеона и не подавятся, лишь бы не выпустить из рук многообещающую находку. Лекарство от магического заражения станет не просто дорогим, а баснословной роскошью, за которую придется продать органы. И Лютер… Его тоже никто не станет смещать, как и признавать акт воровства моего открытия. Зачем? Он проверенный, прикормленный, связанный обязательствами целитель, который полностью устраивает верхушку — главных бенефициаров деятельности медколлегии. Проще устранить меня.

— Вы свободны, — обрадованный адвокат поспешил убраться вон. — Искорка, ты снова плачешь.

Действительно, лицо под пальцами мокрое. Ну и пусть.

— Мне страшно, — от тихих всхлипов по плечам капитана прошла дрожь. — Они… Они снова победили.

— Кто они?

— Они, — от воя далекой зимней вьюги сдавило горло. — Чертовы аристократы.

Дыхание сперло. Почему я снова бессильна? Почему разрешаю так с собой поступать?

Ребра саднит болью — опьяняющей, одурманивающей. Голова просто раскалывается! Даже плакать больно, каждая слезинка — новая оплеуха, ещё одна вспышка боли.

— Алевтина, — меня почти грубо, но отрезвляюще встряхнули за плечи. — Почему ты столь рьяно ненавидишь аристократию?

— Сволочизм и безнаказанность. Любая жизнь священна и дарована богами, но некоторым аристократишкам я бы с удовольствием помогла встретиться с Создателем.

— Это я давно понял. Сейчас спрашиваю о другом, — надавил голосом Алеон. — Ты сотни раз сражалась со смертью даже на моих глазах. Не боялась проводить в последний путь молодого курсанта. Утерла нос убийцам, спася Альберта. Так почему сейчас тебя колотит от ужаса? Девочка моя, что с тобой?

Бессилие! Бессилие и невозможность отомстить. Со мной безнадежность, заранее проигранная война. Со мной боль. Как тогда, пять лет назад.

— Расскажи, — категорично потребовал эрл Клод. — Я слушаю.