Лечить нельзя помиловать (СИ)

Глава 23

— Не переживайте, эрла Карвок, еще три-четыре занятия, и мы всенепременно заговорим.

— Спасибо, эрла, — со слезами на глазах расчувствовалась мамочка, беря дочь за руку. — Что бы мы без вас делали? Пойдем, Агния, помаши целителю ручкой.

— По-ка, — с трудом произнесла девочка, расплываясь в улыбке.

Эрла ахнула. Ну вот, я свое слово держу: сказала, заговорим, значит заговорим. Еще устанут от бесконечных вопросов маленькой почемучки, когда плотину четырехлетнего молчания прорвет. Задержка психического развития, как и прочие проблемы психиатрии, поддавалась целительской коррекции с большим трудом. Ибо восстановить физические и физиологические процессы можно магией, а вот наработка нужных нейронных связей и достаточное развитие префронтальной коры головного мозга — это вопрос обучения. Долгие часы терпеливых занятий в роли воспитателя, логопеда, дефектолога, педагога дошкольного образования и доброго друга нельзя колдануть по щучьему велению.

С маленькой Агнией пришлось повозиться: дар целителя обеспечивал микротоковую рефлексотерапию, а регулярные коррекционные занятия спешно достраивали недостающие звенья когнитивных и волевых процессов в сущности способного ребенка.

— Всё, Кудряшка, пациентка ушла. Вылезай.

Недовольно скулящая псица тщательно обнюхала воздух и сочла его пригодным, чтобы выйти из шкафа. К сожалению, принимать Агнию приходилось дома — дни она проводит со старенькой полуслепой бабушкой, не слезающей с постели, а поздними вечерами медицинский кабинет закрыт для приема. Сама эрла Карворк работает по четырнадцать часов в сутки и приводит дочь после девяти вечера. Ох уж эти мамочки! Сначала я предлагала эрле кофе и свежую газету, пока идет занятие — не выгонять же ее в сумерках на улицу. Но женщина желала только одного — сладко вздремнуть на кресле в гостиной после рабочей смены. Я украдкой «подкармливала» ее энергией, условившись с Агнией сохранить это в тайне.

Потому что денег на витаминную энергию у эрлы не было, а слыть филантропом я не желала.

Самое время подкрепиться пирожками с повидлом, испеченными для меня Женевьевой. Приятельница радовалась до счастливых пузырей, получив от меня многозначительное: «Писал». В ее парадигме взаимоотношений между благородным и мещанкой извинительное письмо — нереально романтичный поступок.

Завтра всенепременно составлю список книг и пособий для развития целительского дара до уровня «виртуоз». Сидеть в библиотеке часами — непозволительная роскошь, но ознакомиться с содержанием, авторским стилем и полезностью информации — вполне. А дальше придется топать в книжную лавку и заказывать свежие издания, пополняя собственный стеллаж. Слава Авиценне, их можно будет продать, если придет нужда.

И только я собралась отправиться в ванную, дабы в одиночестве предаться наслаждению — пенному, с ароматной солью и бокалом чая, как в дверь деликатно постучали.

Ох, Брэдмор, убереги глупцов от долгой и мучительной асфиксии. Ибо я не поставлю на их здоровье и ломаного гроша.

— Кому не терпится уйти с аноскопом в ж… — открытая рывком дверь случайно стукнула посетителя.

И тут же по инерции полетела обратно, наподдав визитеру пониже поясницы. Но это его абсолютно не смутило. Великий Асклепий, что же делается?

От дикого зрелища я просто оцепенела, стоя столбом на собственном пороге. Привалившись к перилам, на крылечке замер капитан Клод, не в силах устоять на ногах. Стойкие алкогольные пары дорогого коньяка витали вокруг мужчины, дразня нос выдержанными нотками роскоши. И до того безмятежное и одновременно виноватое выражение лица было у пройдохи, что мой рот сам разинулся в крайнем удивлении.

Позади маркиза перебирал копытами недовольный конь, явно раздраженный запахом спирта.

— Боги, да вы пьяны!

— Я был на торжественном ужине, — не согласился Алеон удивительно четкой дикцией. — Там наливали. Перелили.

— Перебрали? — я продолжила логическую цепочку, но снова ошиблась.

Отрицательно покачав головой, капитан мягко отодвинул меня с дороги и нагло ввалился в мой дом! Каков мерзавец, без «Здравствуйте» и «Как здоровьечко?». Гвардеец — он и под градусом гвардеец: четко промаршировав до гостиной, солдат рухнул в кресло и простонал что-то невнятное.

Потрясающе. Просто изумительно, мать его за ногу.

— И с какой радости вы решили накваситься, как последний свин?

— Вы мне не ответили, — капитана размеренно пошатывало. — Я не мог ждать. Либо вы прощаете меня прямо здесь, либо… Либо я очень огорчусь. Алевтина, я знаю, что со мной сложно и местами убийственно тяжело, но простите подлеца в предпоследний раз.

Н-да, штормит мужика не по-детски. Неужели и впрямь так расстроился, что я не кинулась писать в ответ? Махровый эгоист с нарциссическими задатками. Я тоже далеко не идеал, но со стрессом справляюсь экологично. Не то, что он: то спорт, то алкоголь.

Алеон обвел пространство мутным взором, уцепился мыслью за мою фигуру и тяжко вздохнул на нижних «девяносто».

— Я на вас женюсь, — сокрушенно пробормотал мужчина. — И вы будете мучиться до конца жизни. И никогда не познаете…

— На Земле я была замужем.

— И больше никогда не познаете, — капитан назидательно поднял вверх палец в безукоризненно белой перчатке. — Радости влюбленной жизни. Ваши подруги будут шепотом обсуждать сантиметры, а вы… Вы… О-о-о, я клянусь, вы пожалеете о своем таланте!

— Не всё сантиметрами меряется.

— Безусловно, — Клод слегка протрезвел. — Я могу иначе. Я всё могу… Но вас — не буду. Вы не в моем вкусе!

— Взгляд из моего декольте подберите, — посоветовала я, от души хлестнув пьяницу по щеке. Достал. — Не в вашем вкусе, да?

— Ух, — крякнул он, собирая мозги в кучку. — А сейчас присмотрелся, и вполне в моем. Мгновенно хорошеете, эрла. Вы замужем? Хотя не отвечайте. Предпочту мечтать, что нет.

От дебильности ситуации захотелось безнадежно рассмеяться, уронив голову в ладони. Этот ощипанный фазан не нашел ничего лучше, как напиться и высказать мне все противоречия, накопленные за последние недели.

— Алеон, вы — паршивец, — героически подавила зевок, подытожив собственное мнение о «женихе». — Нарцисс и профессиональный юбочник, стоящий на пороге кризиса среднего возраста.

— Если бы только это, — опечалился он. — Вы забыли добавить, что боги надо мной издеваются: отныне в спальне я ночую в одиночестве, однако спать мне не дает некая женщина. Алевтина, за что?

— За грехи. Чревоугодие, прелюбодейство, воровство моего драгоценного времени.

— Это не грехи, — воспротивился мужчина. — А невинные радости жизни. Как можно называть любовь к еде и женщинам грехом? Слава нашим богам, они милостивы. Эрла, вы такая красивая.

— Идите к черту, капитан.

— Где ваше сострадание?

— Уволено. И нанята любовь к ближнему — у нее отлично поставлен хук.

— Любовь? С кувалдой на стене?! — поразился капитан, моргая чуть более осмысленно. — Непосильная ноша — ваша любовь, честное гвардейское. Утащу ли? — под нос пробурчал он.

Немного печально покачав головой и что-то решив для себя, маркиз тяжело вздохнул попросил воды. А я что? Мне не жалко капнуть в стакан немного жидкого абсорбента и преподнести страдающему от сушняка.

— Аля, вы меня прощаете? — потребовал ответа Клод.

— Могу продать вам индульгенцию, — подумав, определилась я. — Отпущу грехи с материнским наставлением по голове.

В начале медицинского пути я была полна человеколюбия. Парацельс мне свидетель, я прощала всех без разбора: бабушек за потребность внимания, мамочек — за чрезмерную тревожность, мужчин — за незнание собственных хронических болезней, их жён — за попытки лечить мужей в обход назначения. Особенно мне нравилось прощать женщин своего нынешнего возраста за отсутствие заботы о здоровье. С годами сочувствия и всепрощения поубавилось, люди упрямо доказывали, что сами виноваты в большинстве своих болезней. Но Алеон… Слишком трогательный в своей попытке склеить привычный рассыпающийся мир. И слишком упрямый, чтобы искренне признать — его доконало мужское бессилие и в печенках сидит воздержание. Да еще и наверняка проблемы с гормонами бьют по организму, о которых он стыдливо умалчивает.

— Мне так жаль, — стакан треснул от движения мужских пальцев. — Я же видел… Видел свою роту, которая шла под пули. Я был там! На моих руках умер не один простолюдин, а я ничего… Вообще ничего не мог сделать, только дотащить их до окопа, где сидел целитель. Как я мог посчитать их жизни недостаточно важными для лечения? Какой же я идиот, Алевтина…

— Верно подмечено. Вывод?

— Вы меня не достойны.

— Я на вас и не претендую, — тут же открестилась и на всякий пожарный отсела подальше. — Впрочем, продолжайте рассуждать, мне нравится.

Но Его Гвардейшество продолжать не желал. Вместо закономерной похвальбы моих достоинств, маркиз опрокинул содержимое стакана. И будто опьянел еще больше. По мужскому лицу разлилось блаженство, словно ему преподнесли нектар богов.

— Отец прислал ультиматум: или я женюсь на Ариадне, или меня лишат титула, — счастливо улыбнулся он, сияя пьяными в дым глазами. — Вы будете любить меня безродным?

— Я не буду вас любить, даже если мне за это заплатят, — зубы заскрежетали от бессилия. Боги медицинские, за что мне это? — Немедленно придите в себя!

— Я хочу пить, — воспротивился маг, блокируя абсорбирующее вещество. — Пить и верить, что хотя бы вам я нужен без регалий. Она говорит, что любит меня… Ха! Завтра с меня снимут перстень маркиза, и она первая плюнет в безродного капитана. Ик! Знаете, почему?.. Ничего вы знаете.

— Получается, вы из-за Ариадны так взбеленились?

— Угу, — подтвердил аристократ. — Она… Эта леди напросилась на ужин к моим родителям и попыталась напугать их позором из-за фальшивой невесты. Мол, ужасные пятна на белоснежных одеждах маркизов. «Что вообще эта простолюдинка себе позволяет?». Нахалка.

Выходит, Гвардейшество решил найти компромисс между недовольством своей семьи и моей работой. Действительно, запрещать мне целительство — это сразу отправиться в пешее целибатное, зато прикормить большими деньгами и затащить на высший уровень государственной элиты показалось ему выходом.

Руки чешутся найти у леди Коллет кишечную палочку. Зажму в темной подворотне и накормлю левомецитином без варенья!

— Ваша любовница грязно играет.

А интриги плетет хлеще, чем пенсионерки в очереди к процедурному кабинету.

— До сих пор недоумеваю, как она убедила отца, что станет для меня лучшей партией.

— Весьма ушлая особа. За двумя зайцами погонится — всех рыбок переловит, — усмехнувшись, я положила ладонь на лоб маркиза, пытаясь почистить его кровь. Нц, бесполезно. — И что теперь? Так и будете дергаться от каждого ее выпада?

— Буду. Немного. А потом разозлюсь и пошлю их к аховой матери! Сам сниму перстень и регалии на радость младшему братцу. Тогда заживем, а?

— Конечно, только лапши на ужин сварю.

— Какой лапши? — не въехал капитан.

— Которую вы мне на уши вешаете. Алеон, мне не восемнадцать лет, чтобы верить в басни «все осознавшего» мужчины. Да и плевать, честно говоря, на ваши озарения и извинения. Нам с вами на одном поле… Гхм, рожь не сеять. Закроем сделку, расплатитесь по совести и до свидания. А теперь раздевайтесь и ложитесь спать.

Мне же не придется его раздевать собственноручно? Фух, не пришлось. Вняв доводам разума, капитан покорно скинул мундир, извинился за обувь и принял горизонтальное положение, как примерный покойник в дубовом гробу. От подушки отказался, зато с удовольствием закутался в плед и зачем-то ухватил мою руку.

— Алевтина, — с поразительной для алкаша твердостью, капитан прислонил мою ладонь к губам и заглянул в глаза. Сердце от чего-то подкатило к горлу, игнорируя анатомию. — Аля… Ты ведьма. Но чертовски забавная ведьма.

— А ты баламут. Спи.

— Тебе не помешает ожить. Ты подавляешь эмоции, бесчувственна и не умеешь быть слабой женщиной за мужской спиной. Всегда хотел тебе это сказать. Я покажу, что это может быть приятно, — засыпая, пробормотал он. — Просто быть самой собой.

— Да ну? — неисправимый командир.

— Попробуем назло всем. Отказы не принимаются.