Будка городского телефона была удачно пуста. Жители не спешили поболтать в дождливый день по общественному аппарату, любезно предоставив мне возможность висеть на проводе уже полчаса.
— Это похоже на сотни тонких бумажек, склеенных друг с другом, — собеседник на другом конце внимательно слушал. — Представь стопку пергамента для выпечки толщиной с палец и диаметром с монету — вот так он выглядит, если увеличить изображение в десятки раз.
— Может, поврежден сосуд? — откликнулась трубка сквозь помехи на линии.
— Стенки истончены, но целы. У меня два предположения: или проток заслонило нечто невидимое, похожее на перегородку, или свойства магии пациента изменились, не позволяя ей течь как раньше.
Частый летний дождик заливал мостовую, опасно подбираясь к ботинкам, но внутри стеклянного прямоугольника тепло и сухо. Только жрет эта машина по медяку в минуту, но пациенты дороже.
«Где ваша алчность?»… Придурок.
— Если первое, нужно подключать исследователей-микромагов. Вряд ли они обрадуются необходимости молекулярно просканировать человека, но другого способа нет. Если второе — анализ крови в лаборатории.
— Я уже анализировала.
— Аля, — коллега утомленно вздохнул. — Я верю. Но если изменений не найдено, нужны приборы и профессионалы. Ты можешь вылечить даже смертельную болезнь, они — не смогут. Но дай им сделать свою работу и прислать тебе развернутый состав крови вплоть до точного количества лейкоцитов.
— Ты прав, — когда Мартин начинает говорить таким голосом, всегда становится стыдно. — Спасибо. Ты приедешь?
— Не знаю, — целитель зашуршал бумагами и продул трубку. — Завтра уезжаю в Ликантроп на неделю. Ты вовремя меня поймала, завтра связались бы только в здании телепортатора или не поговорили вовсе. Послушай, держи меня в курсе событий. Отписывайся вестником, он тут хорошо работает. И обязательно записывай все этапы, результаты и ход экспериментального лечения.
— Само собой. Волколаки опять делят территории?
— Не знаю, — знает, но не скажет. Еще одна военная тайна. — Будь умницей. Тебе очень повезло столкнуться с необъяснимым. Тянет на кандидатскую, если согласишься писать. Я бы мог стать твоим руководителем, мне как раз до профессора не хватает двух защитившихся подопечных.
— Да ну тебя, профессор, — я беззаботно рассмеялась, задирая голову к выглянувшему солнышку. — Лучше приезжай, когда освободишься.
— Непременно. Всё, обнимаю, до встречи.
— Хорошей дороги, — в трубке раздались гудки.
С Мартином Лютером, доктором магической медицины, почетным целителем Объединенного королевства было легко и забавно. Такой же простолюдин, как и я, Мартин избрал путь медицинской науки, посвятив себя преподаванию и образованию молодых одаренных. Мы сошлись с ним по случаю: я ездила на конференцию от роддома для фениксов, заменяя приболевшего заведующего отделением, а господин Лютер выступал с докладом в качестве почетного гостя. Тогда еще доцент, целитель обратил внимание на скромную эрлу, использующую в речи неспецифические для королевства термины. Во время перерыва он подошел первым и немудрящей шуткой разбил скованность, охватившую меня. Слово за слово…
— Очаровательно, — вода хлынула в ботинок, стоило ступить на брусчатку. — Насморк, кашель и боль в горле? Сегодня по скидке, пара воспаленных миндалин по цене новой обуви. Покупаешь ботинки — жар и ломота в подарок.
— Мама, мама, а почему тетя с ботинками разговаривает? — мимо проходящая девочка тыкнула в меня пальцем.
— Пойдем, Лиззи, она сумасшедшая, — осуждающе покачала головой горожанка, уводя ребенка прочь в магазинчик сладостей.
«Боги великие, уже с собственными ботинками поговорить нельзя» — возмутительно. Может, я заразилась от капитана скудоумием, и нет для меня лучшего собеседника, чем пара собственной обуви. Хотя… На фоне Гвардейшества даже половая тряпка — лучший собеседник.
Ух, оторвать бы ему… Уже оторвано. Само усохло и отпало, необратимо повлияв на мозг: рухнула адекватность, повредилось достоинство, а давление на самооценку вызвало ее неадекватный рост. О чем я только думала? Лучше остальных? Ха-ха-ха, наивная лекарка! Он такой же заносчивый и надутый индюк, как прочие аристо. И не стоит даже мизинца моих пациентов, лечащихся на честно заработанные деньги, а не отобранные у крестьян под видом налогов на узурпированный чернозем.
Землю — крестьянам, фабрики — рабочим, мне — броневик и транспарант!
«Он просто мальчишка, — безнадежно констатировала рассудительность. — Мальчишка, болезненно переживающий потерю смысла жизни, и дергающийся на каждый ядовитый взгляд».
Двойная утрата: мужественности и потенциальная потеря титула загнали маркиза в угол, вынуждая остро переживать жизненные изменения. Но я ему не психотерапевт. Пусть сам разбирается с собственными тараканами и извиняется, если хочет продолжать сделку. А если нет — скатертью дорога. Мне не нужен мужчина, не умеющий работать над собой и справляться с перепадами настроения.
Тьфу, то есть не мужчина, а партнер по сделке!
И извиняться лучше показательно с поклонами в пояс и корзиной мясных деликатесов.
Бредя по лужам в сторону дома, я невольно погружалась в легкое уныние. Отдавать кровь на анализ — это почти расписаться в собственном бессилии. Но простатит с ним, этим бессилием. Куда хуже, что лаборатория работает только на корону, исполняя частные заказы абы как. Тут бы мне пригодился статус будущей маркизы, но… Противно прибегать к нему. До тошноты противно. Особенно после вчерашнего вечера, когда я вернулась злющая и голодная, собственноручно замесила тесто и выместила на нем свое негодование. Как говорила бабушка, нет лучшего тестомеса, чем разозленная девка.
— И что прикажешь делать с пятью килограммами сдобного? — поинтересовалась наутро Женевьева, оглядывая мучное побоище на кухне. — Как прошло свидание? Он подарил тебе экипаж?
— Он подарил мне повод его ненавидеть.
— Ну-ну, милые бранятся, — заговорщицки подмигнула домработница, принявшись за выпечку. — Не принимай близко к сердцу, Аленька, мужчины — они как дети, сначала наломают дров, а потом ходят вокруг и чешут репу.
— Да он…
— Если решит сжечь поленья — смело бросай, — мудро продолжила женщина. — А если построит из этих дров поленницу, укроет от дождя и обеспечит тебе тепло в очаге, не спеши рубить с плеча, ладно?
Наверное, я слишком прагматична, чтобы понимать метафоры и местные афоризмы. Ибо на мой взгляд, капитан не просто наломал дров, а сжег единственный мосток взаимопонимания между нами. И без того хрупкое перемирие, построенное на тернистом диалоге двух сложных индивидуальностей, рассыпалось в пыль. А я, между прочим, каблуки вчера надела ради него!
«Взять бы тебя за химок да в онкодиспансер. Посмотреть на бедняков, лечить которых якобы зазорно. Или в детский туберкулезный стационар, чтобы до конца жизни тремором и заиканием страдал», — гневные мысли слеплялись в жвачку, гоняя по кругу негодование.
— Эрла! — по плечу хлопнула чья-то рука. — Вы — эрла Пономарёва?
— Да, я, — озадачено повернулась к говорящему.
Позади стоял мокрый почтальон, прикрывая голову кожаной сумкой. Из внутреннего кармана рабочей формы торчал серый конверт — магический вестник.
— Как вы меня тут нашли? — изумление тронуло до глубины души.
— Это моя работа, — пожал плечами курьер. — Вам срочное письмо.
Вот у кого профессия хуже моей. Волшебные конверты не только поступают на почту двадцать четыре часа в сутки, но еще и зачаровываются работниками от промокания, сожжения, заломов на бумаге, вскрытия посторонними лицами, и доставляются как можно скорее. Надо же, я никогда не получала вестники на улице, считая, что курьеры приходят исключительно на домашний или рабочий адрес. Но вот так, посреди города… Колдовство.
— Спасибо, — два оставшихся медяка ушли «на чай» почтальону.
Догадайтесь, кто объявился.
«Пусть строки этого письма вас не обманут. Алевтина, вы поступили малодушно. Почему не рассердились, не плеснули вино мне в лицо, не швырнули в меня ту несчастную салфетку? Что угодно лучше, чем смотреть вам в спину и чувствовать себя полным ничтожеством.
Еще никогда в моей душе не боролись сразу три противника: жгучий стыд, гнев и отчаянный испуг. Да-да, я испугался, что вы уйдете и разорвете нашу помолвку. Тысячу раз болван! Как мог мой гнусный язык вымолвить ужасные вещи? Что до гнева — простите дурака. Не имею цели вас разжалобить (возможно ли такое вообще?), но положу себя ради минуты вашего внимания. Выслушайте.
Алевтина, ни одна женщина не простила бы мне столь поздний ужин, когда на улицах гаснут фонари. И уж тем более ни одна не простила бы опоздания. К стыду своему, я примчался, забыв даже переодеться, и это — огромное пятно на репутации аристократа. Любая леди на вашем месте подняла бы меня на смех: как можно не сменить туалет перед ужином? А вы предпочли не заметить, хотя, уверен, заметили. Я полагал, простолюдинка не поймет, как дворянин опростоволосился и наплевал на приличия. Можно пренебречь этикетом, раз ужинаю не с леди. Наверное, мой ум выпал в спешке, поэтому язык пошел дальше и сказал вам те отвратительные слова.
Сейчас мусолю воспоминания и ужасаюсь. Во-первых, кто подлил мне в суп эликсир высокомерия? Во-вторых, где моя заслуженная пощечина, Алевтина? Кажется, я задолжал вам уже две. Не пренебрегайте своими обязанностями, госпожа лекарка, кроме вас мало кто способен образумить капитана гвардии тяжелой рукой. А уж вылечить — и вовсе никто.
Простите меня, если сможете. У вас в заложниках мое достоинство. С уважением, маркиз Алеон Клод».
От неловкого движения из конверта выпал прямоугольник, еле успела подхватить у самой земли. Новый читательский билет с расширенным доступом! Секции «Медицина», «Религия», «Наука» и даже «Прорицание».
Либо у капитана биполярное расстройство личности, либо… Его благородие прекрасно осознает собственные недостатки. Но я все еще на него злюсь! Пусть помучается и подумает над своим поведением, отвечу позже.
Гордецам иногда полезно пометаться в ожидании и сомнениях, даже если они извиняются.
— Мама, а почему эта тетя улыбается? — радостно прыгая по мокрой брусчатке, мимо прошагала знакомая пигалица, держа в руках леденец.
— Пойдем, Лиззи, она…
…сумасшедшая. Несомненно.