Князь мертвецов 2

Глава 7. Плохие новости на десерт

Рокот пара-телеги за спиной возник внезапно и надвигался стремительно. Митя лопатками ощутил приближающуюся сзади тяжелую темную громаду и раньше, чем тень мчащейся пара-телеги накрыла его, перепрыгнул через кованные ажурные перильца на одно из спускающихся на улицу крылечек. Вскочил на верхнюю ступеньку, обернулся…

— Пшшшш! — шум резко сброшенного пара окутал все вокруг, сквозь рассеивающееся облако проглянул кузов, облучок и сидящий на нем управляющий, Свенельд Карлович Штольц, старший брат Ингвара.

— Митя? — растерянно спросил старший Штольц, разглядывая вжавшегося в дубовую дверь юношу.

— Ты шо там робишь, бандюга! А ну геть звидси, зараз городового позову! — за окном у самой двери бесновалась грузная старуха в старомодном чепце, грозя сквозь стекло тростью.

Нервно поклонившись грозной даме, Митя торопливо сбежал по ступенькам и вскочил на облучок рядом со Штольцем.

— Рад вас видеть, Свенельд Карлович! Поедем, пожалуй!

— И я вас рад. Гляжу, вы идете. Вот, пару подбавил, нагнать хотел, — неловко бормотал Штольц, дергая рычаги. — Не подумал, что вас это может… — он замялся.

— Напугать? Хотите сказать — я испугался? — вскинулся Митя. Лишь одно в обществе оценивалось как грех более страшный, чем отсутствие манер, денег и связей — трусость. Физическая трусость была неизгладимым клеймом, общественной смертью. Невозможно было допустить даже намек на нее! Младший из дядюшек Белозерских, Константин, во время русско-турецкой компании, поняв, что вздрагивает при пушечных выстрелах, намеренно перебрался под самый жесткий обстрел, доказывая, что он и страх не представлены друг другу. Кузены Белозерские, будучи еще слишком малы для военных действий, жгли руки на свечках, а летом, в крымском имении, прыгали со скал в море, воспитывая в себе презрение к боли и опасности.

Митя, конечно, тоже вместе с ними жег и прыгал, больше всего боясь перестать быть своим среди Кровных родичей, а сам переживал, что в глубине его души все же затаилось некое унаследованное от отца плебейство — ведь рассуждая наедине с собой, никак не мог избавиться от мысли, что глупости в этих подвигах больше, чем отваги. К тому же ожоги на пальцах чудовищно мешали правильно завязывать галстук. Оттого приходилось особенно истово следить, чтоб и тень подозрения в трусости не коснулась его!

А Штольц рассмеялся.

— Ох, Митя, я порой забываю, что вам всего пятнадцать! Неужели вы думаете, что после недавних событий хоть один человек в губернии заподозрит вас в трусости? Какой же вы еще ребенок!

— Мне уже, считайте, шестнадцать, — раздумывая, обидеться или не стоит, проворчал Митя.

— Да-да, послезавтра! Ваш отец еще летом, в поместье, столько раз мне об этом напомнил, что мудрено было бы позабыть! — с необидной насмешкой улыбнулся Штольц.

— Так вы из-за этого нынче приехали? — неуверенно спросил Митя. Летом отцу еще никто не говорил, что Митя ему вовсе не сын. Вот послезавтра отец точно не сможет сделать вид, что ничего не происходит, и Митя поймет точно… а поймет ли? Нет, если он не услышит привычного, ежегодного: «Поздравляю, сын, ты у меня совсем взрослый!» — сомнений и впрямь не останется, значит отец поверил. А если отец скажет, но сухо? Или небрежно? А если он скажет как обычно, а Митя только вообразит, что сухо и небрежно? Как понять — ведь не переспросишь же! Oо-о, проклятье!

— Не только из-за этого! — Свенельд Карлович усмехнулся. — Позвольте вас поздравить, Дмитрий Аркадьевич! Ваш кирпич начал приносить прибыль.

— Лучший подарок к шестнадцатилетию! — Митя аж подпрыгнул на облучке. Все сложные душевные терзания его моментально покинули, зато в мечтах, мягко помахивая безупречно скроенными рукавами, пролетела стайка новеньких сюртуков альвийской работы. — Подробности, Свенельд Карлович, умоляю!

— Мы получили крупный заказ из губернской казны на укрепление ограды городских кладбищ, и на отделочный кирпич для присутственных зданий.

— Мы получили? — удивился Митя. Мгновенно вспыхнувший восторг тут же сменился настороженностью. — Обычно они у Лаппо-Данилевского…

— А нынче — у нас! — Свенельд Карлович лучился неприкрытым, упоенным злорадством, — не только получили, но уж и подводы отправить успели. Я приехал соглашение подписать да деньги получить. Аркадий Валерьянович разве ни о чем таком не упоминал?

— Упоминал, — задумчиво кивнул Митя. — Говорил, была беседа с его превосходительством.

Про защиту казенных зданий от мертвецов, и как городовые просили «хоть по полкирпичика на брата» Митя тоже отлично помнил. Радостное настроение пшикнуло, как гаснущая спичка, и исчезло без следа.

— Ее превосходительству понравилась облицовка дворца! — уверенно продолжал Штольц. — Я всегда говорил — настоящее качество себя покажет!

«Да если бы!» — угрюмо подумал Митя. Его давняя выдумка оборачивалась все более опасной стороной. Великие Предки, он ведь всего лишь хотел отвлечь внимание губернаторши от себя, чтоб она, не дай Предки, не угадала правду! Она и не угадала, зато ославила его незаконнорожденным. Хоть кирпич продали, и то польза от дурацкой выдумки. На будущее надо всенепременно запомнить: никакого наскоро слепленного вранья! Любую значимую ложь он впредь будет готовить заранее и тщательно продумывать. Может даже держать несколько про запас.

— Так что поздравляю еще раз, господин начинающий промышленник! — подруливая к воротам провозгласил Штольц. — мало кто к шестнадцати годам может похвастаться, что владеет пусть маленьким, но уже доходным предприятием.

«Да у меня и громадного предприятия ценные бумаги уже полсуток как имеются» — подумал Митя, но получилось как-то уныло. Что-то зудело, подтачивая короткую радость и требуя все время быть настороже.

Вдвоем они загнали паро-телегу во двор и вошли в дом.

— Пст! Митя! Ми… Митька, противный!

Сочащийся из-под лестницы сдавленный шепот заставил Митю недоуменно оглядеться, но упоминание «противного Митьки» все прояснило.

— Ниночка, что вы делаете там в темноте?

Из сумрака под лестницей сперва высунулись косички-рожки, точно жук-рогач выглянул из-под коры, а потом вылезла и вся Ниночка. Сделала неуклюжий книксен Свенельду Карловичу, а Мите буркнула:

— Караулю, — мрачно сказала она. — ты ж с этой жабой уехал…

— С жабой? — удивленно поглядывая то на Ниночку, то на Митю переспросил Свенельд Карлович.

— Ниночку напугала мисс Джексон, — обтекаемо пояснил Митя.

— Я ее больше не боюсь! — фыркнула девчонка, боднув воздух «рожками». — Это хорошо, что ты со мной на урок пошел. Я на вас поглядела и поняла — ей до меня никакого дела нет! — она удовлетворенно покивала и подхватив край юбки, на одной ножке поскакала вверх по ступенькам. Уже на площадке повернулась и звонко крикнула. — Это она тебя сожрать хочет! — и с топотом умчалась.

— Ниночка? — отозвался со стороны голос тетушки. — Что ты кричишь и топочешь?

— Потому что крайне дурно воспитана, — неожиданно проворчал Свенельд Карлович и тут же виновато развел руками. — Я не должен так говорить о вашей кузине, но право же, называть бедняжку мисс Джексон — жабой? Надеюсь, она не повторит это при чужих.

Митя задумчиво покивал, и они стали подниматься по лестнице.

— Дмитрий! Это нестерпимо, что ты постоянно пытаешься привлечь к себе внимание! Изволь больше не отвлекать мисс Джексон от занятий с Ниночкой. Если вы снова попытаетесь лишить кузину возможности учиться, я вынуждена буду обратиться к Аркадию! И что ты натворил в своей комнате? Там же даже обои испор… О, Свенельд Карлович? — тетушка остановилась, будто налетев на стену. — Вы здесь? Я скажу Аркадию Валерьяновичу.

— Очень любезно с вашей стороны, Людмила Валерьяновна. — Штольц жалостливо покосился на Митю и шепотом спросил. — У вас тут всё домашняя война с дамами Фомиными?

Митя промолчал. Еще вчера он бы ответил «да», но сегодня… воевать с Ниночкой было как-то глупо, воевать с тетушкой — мелко.

— Вели подавать обед, Людмила, Свенельд Карлович наверняка проголодался! — держа в руках распечатанное письмо, отец вышел из кабинета.

Показалось Мите или нет, что улыбка отца была словно примерзшей?

За обедом он о чем-то напряженно думал, то и дело поглядывая на Митю. К счастью, присутствие старшею Штольца рассеивало тягостное молчание. Тот рассказывал о двух восстановленных полях — мало, но для начала неплохо, о расчистке сада, о том, что найденную аж в центральных губерниях артель для работы в трофейных цехах пришлось чуть ли не запереть в имении, чтоб они не общались с местными, и не наслушались страшных историй о «мертвецкой фабрике».

— Но больше, надеюсь, не понадобится. После продажи кирпича городу я велел выдать каждому по пять рублей премии. Вкупе со сдельным заработком это составляет изрядную сумму, что, как я надеюсь, заставит их держаться за место, не смотря на россказни.

— Однако, не слишком ли вы щедры, Свенельд Карлович? — сквозь зубы процедила тетушка. Продолжение фразы «… за чужой счет» вслух не прозвучало. Но напрашивалось.

Еще мгновение назад светившийся тихой радостью Ингвар зло зыркнул на Людмилу Валерьяновну.

— В соответствии со старанием и ситуацией, — невозмутимо ответил Свенельд Карлович. — Мой отчет по всем статьям расходов будет представлен владельцу цехов.

— С удовольствием взгляну, хотя полностью вам доверяю, Свенельд Карлович. — Митя кивнул.

— Я полагаю, отчеты по денежным делам тебя ни в малой мере не касаются, — высокомерно обронила тетушка.

— Касаются, конечно, это же его цеха, — удивленно вздернул брови отец.

— Но… — тетушка растерялась. — Они же в твоем имении и… Ты ведь опекун, а Дмитрий еще слишком молод!

— Пусть учится вести собственные дела, — рассеяно отмахнулся отец. — А Свенельд Карлович поможет.

По выражению лица тетушки можно было подумать, что Георгия переложила в мясо перцу. Хотя всего было в меру.

— Касаемо же имения, весьма приятно, что мы смогли продолжить ремонт и будем продолжать до самых холодов.

— Есть ли смысл, Свенельд Карлович? Вы же хотели поселить там артельщиков?

Бокал в руке тетушки звякнул резко до неприличия:

— Мужики в господском доме? Они же там все разнесут!

— Мы обошлись без столь крайних мер. Мне удалось недорого нанять мастеров, которые весьма быстро поставили барак.

— А… печки там есть? — неожиданно для самого себя выпалил Митя.

— Что, простите? — в изумлении обернулся Свенельд Карлович.

— Э-э… печки. Для тепла. И чтоб готовить, — вспоминая жуткие очаги у городских фабричных бараков, пробормотал Митя

— Ты стал задумываться о положении работников? — изумился отец, словно выныривая из своих тягостных раздумий. — Общение с Адой Шабельской не прошло бесследно! Я рад.

«Не с Адой, а с Даринкой! Ада, при всем ее свободомыслии, милая домашняя девочка. Это из-за Даринки мне пришлось в барак и на фабрику таскаться, и видеть то, что я видеть вовсе не хотел! Но теперь не могу забыть. У, ведьма!»

— Это ведь мои цеха, — не поднимая глаз от тарелки, пробурчал Митя. — Если там кто-то умрет это будет моя вина.

Умрут и смотреть станут, как мертвый мальчишка на фабрике — хотя там Митя был вовсе и не причем!

— Не волнуйтесь, Дмитрий, все сделано как в моем бывшем имении… бывшем имении моей бывшей супруги.

— Какие неприличности вы говорите, господин Штольц! При девочке! — возмутилась Людмила Валерьяновна.

На физиономии Ниночки было написано, что если маменька сейчас погонит ее из-за стола, от вкусной еды и взрослого разговора, она будет цепляться за скатерть и орать. Штольц склонил голову, показывая, что принял замечание, и продолжил:

— Стены проконопачены, установлены печки, готовит специально нанятая кухарка.

— Можем говорить в обществе, что кухарка есть не только у нас, но даже у наших работников, — саркастически протянула тетушка.

— Это обычная практика при найме артелей. Но да, кухарку вы нашли великолепную, мои комплименты, Людмила Валерьяновна, — потянувшись за почками, тушеными в белом вине, похвалил старший Штольц.

Судя по тетушкиному лицу, в блюдах Георгии оказался не только избыток перца, но и уксуса.

— Простите, а почему имение Анны Владимировны — бывшее? — немедленно вычленил странность отец.

Митя с Ингваром украдкой переглянулись и оба уткнулись в тарелки.

— А… — на лице Штольца появилось отстраненно-равнодушное выражение. — Анна Владимировна мне написала… Господин Лаппо-Данилевский имение заложил. Деньги понадобились.

— Он не мог, она же ничего не подписывала! — выпалил Ингвар.

— Что? — старший Штольц удивленно обернулся к брату.

— Ингвар хотел сказать, что господин Лаппо-Данилевский не мог заложить приданое жены без ее согласия, а с ее стороны было бы глупостью согласиться, — торопливо вмешался Митя, одаривая Ингвара зверским взглядом.

Тот смущенно потупился.

— Ингвар и впрямь именно это хотел сказать? — поинтересовался Свенельд Карлович, Ингвар немедленно вспыхнул, как уличный газовый фонарь. На помощь неожиданно пришел отец:

— Приятно слышать, что вы не пренебрегаете знанием законов, мальчики, — улыбнулся тот. — Действительно, заложить имущество супруги — сделка весьма сомнительная. Тот же Волго-Камский банк никогда на нее не пойдет.

— Я списался с людьми, которые мне… скажем, обязаны… Сдается, совершенно все имения Лаппо-Данилевских заложены по несколько раз и в разных банках. Так что для банков он и без того сомнительный клиент. Сделка по имению Анны Владимировны заключена с частным лицом. Увы, с кем — неизвестно, документов я не видел, а мои знакомцы не знают.

«Зато я видел и знаю» — Митя продолжал внимательно изучать свою тарелку, будто заинтересовавшись виньеткой на ободке.

— Что же, господа Лаппо-Данилевские… разорены? — с жадным любопытством спросила тетушка.

— Напротив… — Свенельд Карлович покачал головой. — У Ивана Яковлевича громадные планы. Завод «Коккерель» принадлежит уже не столько бельгийцам, сколько ему, в заводах «Шодуар» у него изрядная доля. Говорят, он даже выкупил долю Азовского пароходства — в преддверии запуска чyгyнки оно изрядно подешевело. Право, не знаю, на что он рассчитывает, но полагаю, господин Лаппо-Данилевский знает, что делает.

— Надеюсь, Анне ты так и ответишь, — буркнул Ингвар — пальцы его стиснули стакан так, что казалось, стекло вот- вот треснет.

— Это было бы крайне невежливо, — чопорно обронил Штольц, взглядом давая понять, что младший брат лезет не в свое дело.

Ингвар покосился на Митю и тоже уткнулся в тарелку.

— Что ж… — после недолгого молчания сказал отец. — Я вот тоже получил… письмо. Митя, твой дядюшка, князь Белозерский, завершил, наконец, дела, связанные с его отставкой. Пишет, что рассчитывал поспеть на твои именины, или хотя бы на день рождения, но увы, никак. В течении этой недели он, и твой младший дядюшка, князь Константин, и твой старший кузен Николай выезжают из Петербурга в Екатеринослав. Думаю, самое позднее на следующей неделе они прибудут на известную тебе станцию Хацапетовка.

Митя замер. Не шевелясь, практически не дыша. Втроем. Они едут — втроем. Видно, для надежности. Чтоб не сбежал.

— А они в самом деле князья? А подарок они тебе везут? На именины? — честно промолчавшая весь обед Ниночка не выдержала.

— Везут, — механическим голосом откликнулся Митя. — Княжеский.

Смерть. Во славу Мораны Темной и всех Моранычей. Что может быть лучше? Разве что преподнести его прямиком на именины, но тут не сложилось, увы-увы, придется немного обождать.

Из горла Мити вырвался короткий смешок, больше похожий на всхлип. Ингвар посмотрел с явным испугом.

— Вероятно, семейство Белозерских предложит Мите перебраться к ним в Петербург, — старательно не глядя на сына, сказал отец.

— Вероятно, — эхом откликнулся Митя.

Не на глазах же отца его убивать. Разве что потом известят, кем Митя стал. Но будет уже поздно.

— А я не хочу, чтоб Митька уезжал! — вдруг выпалила Ниночка и требовательно оглядела сидящих за столом. — У всех девочек здесь есть старшие братья! Или кузены! А у меня не будет? — Ниночка снова выставила вперед рожки, готовая биться за свое неотъемлемое право собственности на старшего брата.

— Митя будет твоим кузеном — там, в Петербурге, — с трудом сдерживая торжество в голосе, почти пропела тетушка. — Мы же не можем удерживать его здесь, вдали от его настоящей семьи.

Над столом повисла тишина. Отец аккуратно поставил бокал. Промокнул губы салфеткой. И словно бы хрустящим от холода голосом сказал:

— Я ценю твое внимание и такт, сестра. А также умение не повторять уже совершенных ошибок.

Митя даже вздохнул от удовольствия: все же иногда, когда хотел, отец мог дать фору и самым изощренным светским львам! Сказано ведь — и как сказано! лишь бы не слишком тонко для провинциального ума.

Но судя по некрасивым красным пятнам, вспыхнувшим на скулах тетушки, ей хватило тонкости.

— Свенельд Карлович, я понимаю, что это немалый труд, но никто лучше вас не справится, а дело требует доскональности. Составьте, пожалуйста, отчет обо всех Митиных средствах, чтобы мы могли передать его Белозерским. Если Митя переберется к ним, опека над материнским наследством перейдет к его дядюшкам.

— Нынче же сделаю, Аркадий Валерьянович, — кивнул Штольц. — Могу я также предложить не отказываться от этого дома полностью, а сдать его другим арендаторам уже от вашего имени? Учитывая разницу в цене, затраты на новое жилье станут менее ощутимы. Я также предложил бы из прислуги оставить кухарку и одну горничную. От такой кухарки никак нельзя отказываться! Вторую горничную и сторожа придется или уволить, с рекомендациями, разумеется… Или могу забрать в поместье, там работа для них найдется.

Явившаяся поменять тарелки на десертные Маняша при этих словах застыла сусликом и в панике воззрилась на тетушку.

— Что… О чем вы говорите? Почему вы позволяете себе распоряжаться нашей прислугой? — вскипела тетушка. — И почему мы вдруг должны отказаться от этого дома? Здесь весьма удобно, у Ниночки своя комната…

Отец не ответил — лишь в упор поглядел на тетушку и улыбнулся. Холодно. И ядовито. Митя вдруг понял, что как бы он сам ни злился на отца, не хотел бы, чтоб тот глядел на него с таким разочарованием.

— Дело в том, Людмила Валерьяновна… — поняв, что остальные так и будут молчать, Свенельд Карлович смущенно откашлялся. — … что затраты на дом, равно как и прислугу, господа Меркуловы старший и младший делят между собой. Если Дмитрий переезжает к родне в Петербург, то распоряжение ежегодным доходом от наследства его матушки тоже переходит к ним. Поскольку изрядная часть средств Аркадия Валерьяновича сейчас вложена в восстановление имения, этот особняк становится дороговат, — и тут же бойко-утешающим тоном добавил. — Но если дела в имении пойдут хорошо, то года через два или три вы сможете сюда вернуться! Я надеюсь. Сократим другие расходы…

— Но… Как же… Почему я ничего… — тетушкины пальцы отчаянно комкали салфетку, а лицо ее было лицом человека, на глазах у которого земля и небо поменялись местами, а деревья начали расти корнями вверх. — Но ведь он же может и остаться! — вдруг с отчаянной надеждой вскричала она. — Ниночке так хочется иметь старшего брата и… они хоть и князья, но ведь не могут заставить его уехать? В конце концов, ты его отец!

Тишина. Тишина. Полная тишина. И в этой нерушимой тишине кто-то задушено, но вполне отчетливо хрюкнул. И Митя даже точно знал — кто!

— Ты что, над моей маменькой смеешься? — зловеще прищурившись, процедила Ниночка и ткнула в сторону Ингвара вилкой.

— К… как можно? — ломким от сдавленного хохота голосом выдохнул тот. — Просто… закашлялся! — и приник к стакану с водой. Руки у него подрагивали. И плечи. И даже стул под ним вибрировал.

Никакой сдержанности! А еще германец…

— Если Дмитрий захочет остаться со мной, я буду счастлив! — негромко сказал отец, поднимаясь из-за стола. — Но решить это он может только сам. Я приму любое твое решение… — отец поднял голову и в упор поглядел на МитюO тяжелым, напряженным взглядом. — … сын. — и направился к дверям.

— Но десерт… — слабо пискнула тетушка.

— Спасибо, сестра. Я сыт. — через плечо бросил отец.

— Мы, пожалуй, тоже пойдем, — пробормотал Митя, выдергивая Ингвара из-за стола.

Последним, удивленно поглядывая им вслед, вышел Свенельд Карлович. На его поклон тетушка не ответила. Она сидела, опустив плечи, на своей стороне стола, и ее пальцы безостановочно терзали салфетку. В столовой остались она и Ниночка — то ли с матерью, то ли с десертом, поди пойми эту девчонку…