Князь мертвецов 2

Глава 10. Вызов с того света

— Сон… опять сон… это — плохо. Всего лишь сон, это — хорошо… — Митя вытянул руки — белеющие в темноте пальцы мелко и часто подрагивали. Ледяной пот тек по вискам — будто Митя попал под дождь.

Он потянулся вытереть пот — не получалось, почему-то никак не удавалось поднести пальцы к лицу, он словно все время промахивался, бессмысленно хватая воздух… Митя глубоко вздохнул — сейчас он соберется, возьмет себя в… новая волна оглушительной, запредельной боли накрыла его. Митя заорал и отчаянно забился. Одеяло обернулось вокруг него, стискивая со всех сторон, он рванулся, грохнулся с кровати на пол и пополз, в напрасной попытке спастись. Но его кости трещали, переламываясь как сухие ветки, их изломанные концы вспороли легкие и желудок, протыкая насквозь кожу и выйдя наружу! Его вздернули в воздух и скрутили в разные стороны — как ребенок тряпичную куклу. И разорвали тоже как куклу. Лопнула кожа, натянулись и с треском разорвались кишки, кровь хлынула наземь. И это повторялось снова, и снова, и снова…

— Митя! Митя, ты что! — его снова схватили за плечи, он заорал, одновременно пытаясь вырваться и смутно удивляясь, почему у него еще есть плечи — ведь их же вырвали, небрежно отшвырнув кровавые ошметки прочь.

— Митя! — его схватили с другой стороны, прижали к полу и тут же сверху полилась ледяная вода.

Его собственный крик перешел в хрип, вода лилась в глаза и рот, он захлебывался, отплевывался, колотясь головой об пол. От особенно сильного удара в затылке резко стрельнуло болью, и он замер, вдруг понимая, что вот эта боль, не такая уж сильная по сравнению с недавней мукой, она… настоящая! Затылок у него и в самом деле болит! Он медленно поднял руку, пощупал, встряхнулся, смахивая воду с лица, и разлепил склеившиеся ресницы.

Задевая по лицу, над ним колыхался край некогда белой, а теперь весьма застиранной ночной сорочки. Он поднял глаза выше — и встретился глазами с любопытно уставившейся на него Ниночкой. Кузину он даже узнал не сразу: лицо стоящей над ним девочки было словно перевернуто, и вместо привычно торчащих вверх косичек его окутывало пушистое, почти круглое облако жестких темно-русых волос, схваченных синей лентой. К груди Ниночка прижимала кувшин.

Деловито перевернула, стряхивая на Митю последние капли и поинтересовалась:

— К тебе что, жаба ночью приходила? Сожрать хотела?

— Какая еще жаба, о чем ты, Ниночка? — с двух сторон над Митей нависли еще две головы.

Его подхватил под локти, он повис на держащих его с двух сторон отце и Ингваре — ноги подламывались. Попытались поднять на постель, не смогли, тогда просто усадили, прислонив к ножке кровати. Отец поднял брошенное на пол одеяло и укутал его, как маленького. Вырвал у Ниночки кувшин, заглянул внутрь и отрывисто скомандовал:

— Воды!

Засуетились, затопали… Митя с трудом поднял голову. Мимо стоящего в дверях комнаты полуодетого Свенельда Карловича протиснулась тетушка в ночной рубашке и пуховом платке, с папильотками в волосах. Протянула отцу стакан, и застыла рядом, пока отец пытался напоить Митю. Руки у отца подрагивали, так что часть воды пролилась Мите на грудь.

— Ступайте отсюда, нечего глазеть! — она махнула размахрившимся концом платка на выглядывающих из-за плеча Свенельда Карловича горничных. — Спать идите! Дмитрию всего лишь сон плохой приснился, а вы прям: «Варяги, варяги…» Нету никаких варягов и не случилось ничего…

— Слу… случилось. — Митя мотнул головой, отпихивая тычущийся ему в губы стакан. — Я… Они…

Слабенький голос осторожности в душе тихо-тихо пропищал: «Если ты расскажешь, тебя спросят, откуда ты знаешь», но Митя лишь снова тряхнул головой, отмахиваясь. Там, во сне, он очутился в том вагоне лишь потому, что так ничего и не рассказал отцу. Но даже реши он по-прежнему скрытничать о собственных делах, скрывать случившееся от начальника губернского Департамента полиции — попросту преступно!

— В городе… нет, за городом… но недалеко… Только что убили людей! — выпалил Митя. — Много!

За дверью пронзительно взвизгнула, и кажется, хлопнулась в обморок Маняша. Ну, или просто — хлопнулась, все же обмороки для горничной — непозволительная роскошь. Лицо Леськи стало таким бледным, что веснушки проступили на коже как яркие золотые монетки.

— Да приснилось ему, приснилось! Кошмар ночной… — нетерпеливо фыркнула тетушка. — Леська, молока с медом баричу принеси да и барину заодно, — косясь на брата, добавила она. — И спать все!

— Не нужно молока! И не кошмар это был!

То есть, кошмар, конечно, но…

Митя стряхнул одеяло, оттолкнул руки отца и вскочил. Тетушка скандализировано ахнула:

— Митя! Да это форменный скандал! Как можно, здесь девочка! — она торопливо закрыла Ниночке глаза ладонью. Ниночка немедленно принялась выворачиваться, норовя выглянуть из-под материнской руки.

Не обращая внимания, Митя заметался по комнате.

— Я не знаю, что там произошло, но… их было много! Может… и варяги.

За дверью снова послышался стук падающего тела, и почти восторженный возглас Антипки:

— Ты гля, снова ляпнулась! Не девка, а чисто кегля!

— Много… тех, кто убивал? — настороженно спросил отец.

Митя, одной ногой в брючине, остановился, балансируя на второй, на мгновение задумался:

— Не знаю… и скольких убили тоже — не знаю! — торопливо добавил он. — Там… боль и ужас, так много, что и не поймешь.

— Где? — отрывисто бросил отец.

Митя натянул, наконец, брюки, крутанулся на пятке и указал на одну из стен комнаты:

— Там! В той стороне.

— А точнее?

— Точнее по дороге разберусь! — натягивая штаны, бросил Митя.

Отец досадливо поморщился, но потом коротко кивнул:

— Хорошо, едем! Ингвар, заводите автоматоны.

Германец метнулся вон из комнаты, и только Митя рявкнул ему вслед:

— Оденьтесь!

— Свенельд Карлович, вы с нами? Тогда берите паро-телегу — мало ли…

— Оружие? — отрывисто спросил старший Штольц.

— Обязательно… — скомандовал отец. — Ждите меня у конюшни! — и бросился к своей спальне.

Тетушка вцепилась ему в локоть и почти повисла на отце:

— Но Аркадий… Не кажется ли тебе, что это слишком?! Мчаться невесть куда, в ночь из-за того, что мальчишке приснился кошмар! С чего ты взял, будто что-то и впрямь случилось?

— Сесстррра!

Наскоро, попадая мимо пуговиц, застегивающий жилет Митя даже замер — отец умудрился в одном слове и шипеть и рычать разом!

— Я не знаю, что ты воображала, когда ехала сюда, но пойми же, наконец! Я — начальник полицейского Департамента, и это моя забота, если кого-то убили! А Митя мой сын и наследник, и… — он судорожно выдохнул, поглядел на застывшего Митю и резко бросил, — и если даже ему приснился кошмар, это вовсе не значит, что ничего не случилось! — и вырвав руку из тетушкиной хватки, размашисто и зло зашагал к своей комнате.

— Да что ты, брат, — пробормотала ему вслед тетушка. — я… я только спросить — вам корзинку для пикника с собой давать?

Митя захохотал. Он хохотал, привалившись к дверце шкафа, роняя слезы с ресниц, непристойно похрюкивая, и кажется, впервые не задумываясь достаточно ли он comme il faut.

Острая боль в голени прервала этот пароксизм хохота. Митя зашипел, хватаясь за ногу, а Ниночка пнула его еще раз и выставив пухлый пальчик, наставительно сказала:

— Не смей смеяться над маменькой! — и гордо удалилась, ведя ту за руку. Ошеломленная тетушка покорно шла за ней.

Митя потер ушибленную голень и принялся собираться быстрее. Холодный ночной ветер словно в мокрую простынь его завернул, выбивая из тела последние капли сонного — «одеяльного» — тепла. Он торопливо натянул автоматонный плащ и почти ворвался в конюшню. Там уже сновал Ингвар — в шинели реального училища поверх сорочки, наскоро заправленной в брюки.

Отцовский паро-конь уже стоял под парами, Митя торопливо запрыгнул в седло своего, помогая Ингвару раскочегарить автоматон.

— А вы куда собрались, Ингвар? — в конюшню вбежал отец.

— Так… я как-то уже привык с Митей, — забираясь в седло позади Мити, ответил тот, похоже, и мысли не допуская, что его могут оставить дома.

Мите немедленно захотелось его пнуть: привык он! Лучше бы отвык болтать!

— Вы все же сдружились! Я рад! — почти умиленно сказал отец, цепляя к поясу кобуру с паро-беллумом.

— Я? — Митя оскорбленно выпрямился. — С этим вульгарно одетым занудой?

— Я? — откликнулся Ингвар. — С этим помешанным на сюртуках и жилетах снобом?

— Редкостное единодушие, — со двора в конюшню заглянул Свенельд Карлович. Слышалось тарахтение паро-телеги. — Но если Митя едет, чтоб указать дорогу, то Ингвару лучше остаться.

Митя услышал, как за спиной попросту задохнулся от возмущения Ингвар. Да и самому стало основательно не по себе — он уже привык как-то, что этот занудный германец крутится поблизости.

— Пусть едет с нами, — качнул головой отец. — … до участка. Я возьму полицейских, кто будет, а Ингвар останется там караулить.

— Но участок же — всего-то через площадь! — чуть не взвыл Ингвар.

— А вы полагали, я поведу в бой поднятого с постели управляющего и двух пятнадцатилетних мальчишек?

— Мне послезавтра — шестнадцать! — пробурчал Митя.

— Вот тогда мы тебя и поздравим, сынок, — сказал отец с той особой лаской в голосе, после которой хочется запереться в комнате изнутри, лучше — на засов. И стулом подпереть!

Дернул рычаг и послал автоматон сквозь распахнутые Свенельдом Карловичем ворота.