Глава 30. Очень важные разговоры. Последний разговор

Последний разговор состоялся в кабинете губернатора, и мог бы считаться самым значимым, если бы всё не было решено заранее. Оставались пустяки, чтоб как отец говорил: они сами приняли нужное решение.

Во главе широченного стола, как всегда, восседал губернатор. Выглядел он, правда, хуже отца: забинтованы голова и обе руки, и нога в лубках. Но смотрели на него присутствующие с изрядным уважением: драконьим ревом фоморий туман разогнать… Сильна еще Молодая Кровь!

«Не так сильна, конечно, как Новая, — самодовольно подумал Митя и честно добавил, — … будет. Когда станет насчитывать не одного меня».

— Хотелось бы понять, почему эти самые фоморы выбрали мой город! — мрачно прогудел губернатор. — Мы ж о них не то, чтоб вовсе знать не знали, а так, на уровне африканских папуасов! Живут где-то там: то ли под землей, то ли под морем, то ли вовсе в мире ином, альвам житья не дают, а те их дальше своих островов не пускают, за что честь им и хвала, а также безграничное терпение к их смазливым физиономиям и чванливым манерам. И надо же — фоморы у меня на улицах! — в голосе его слышалось искреннее возмущение. — Да что там — я с этой вашей фоморьей мисс у вас в доме и вовсе за одним столом сидел!

— Ваше превосходительство, хочу еще раз заверить: мы ни о чем не подозревали! Мисс Джексон, эта подлая ведьма… — начал сидящий в углу кабинета Шабельский, закашлялся, и покосился на сопровождающую его младшую дочь в изящном платьице и теплом салопчике.

Митю присутствие Даринки в губернаторском кабинете более чем удивило, но никто из чиновников не возражал, и он подумал, что все же недостаточно еще понимает отношения внутри высшего света губернии.

— Не ведьма, то есть, конечно, разве ж честная ведьма такое учинит, а чудовище коварное, — забормотал Шабельский, продолжая коситься на невозмутимую Даринку. — Обманула нас всех! Втерлась в наш добропорядочный, полностью преданный его императорскому величеству и лично вам, ваше превосходительство, дом!

— Зато теперь мы знаем, что альвы убивают уродливых детишек не из пустой жестокости, а потому, что подозревают в них агентов фоморов, — меланхолично пробормотал княжич Урусов.

— Знаем и будем молчать, или по-крайности, не распространяться на публике, — отрезал отец. — Недоставало нам после всего, чтоб по губернии калек убивать начали!

Губернатор судорожно закашлялся:

— Вот уж действительно!

— Что касаемо вопроса, ваше превосходительство, о причинах интереса столь… скажем так, острого… со стороны фоморов к городу, — продолжал отец. — То тут, увы, ничего определенного сказать не могу, данных недостает. Допросить некого, все, кого не затянуло обратно в провал, мертвы. Хотя у меня создалось впечатление, впрочем, не подкрепленное доказательствами…

— Ну-ка, ну-ка… — оживился губернатор.

— Мне показалось, что мы были чем-то вроде… пробы? — с явным сомнением в голосе отозвался отец. — Что фоморы, не сумев преодолеть альвийский заслон, рано или поздно, попробуют пробиться в ином месте, можно было и догадаться. Хотя, видят Предки, я об этом ни разу не задумывался — незачем было. А они, судя по мисс Джексон, давно готовились. Она ведь раньше, по словам Родиона Игнатьевича, и в Германии, и во Франции с Бельгией пожить успела.

— Рекомендательные письма представила от тамошних семейств, — торопливо закивал Шабельский.

— А у нас ей, значит, приглянулось? — проворчал губернатор. — Или посчитала, что мы германцев с франками слабее?

«Может, и верно посчитала…» — подумал Митя, зато Шабельский немедленно затряс головой:

— Как можно! Да мы… единый отпор… даже дочка меньшая…

— Заслуги младшей барышни Шабельской неоценимы, — холодно бросил отец, всем видом своим давая понять, что не будь этих заслуг с Шабельскими бы говорили по-иному.

Родион Игнатьевич не понял — и расцвел:

— Да что она-то — девчонка! Вот сын мой, Петька, и взаправду герой! Ему бы орденок какой, ваше превосходительство, — заискивающе улыбнулся он губернатору.

— Возможно, как раз готовность губернского дворянства к любым противузаконным действиям во имя собственного кошелька сыграла свою роль, — взгляд отца стал и вовсе ледяным. — Уж мисс Джексон имела возможность приглядеться.

— То всё Лаппо-Данилевский! — прижал обе ладони к груди Шабельский. — Я ничего не знал, не догадывался даже! — он воровато стрельнул глазами в невозмутимую, как скифская «каменная баба» Даринку.

— Но меня все же не оставляет ощущение, что интересовало их смогут ли здесь дать отпор. Боюсь, мы оказались частью некой весьма большой игры, касающейся не только нашего города, а всей империи.

Митя не боялся, благодаря Карпасу он точно знал — оказались. Отцу тоже расскажет, а остальным, пожалуй, не станет. Должны же быть у нового Кровного рода свои тайны?

— А шо ж… — старшина Потапенко звучно почесал пятерней в затылке. — Это вроде как в Крымскую войну? Про осаду Севастополя все слыхали, а шо франкская эскадра разом с альвионцами у нас в губернии, в Мариупольском порту высаживались, хлебные склады жечь — кто там помнит? Мы тогда, якщо кому любопытно, на улицах дрались, а за один день их из города выкинули! Я ще зовсим молоденьким казачком був, моего Потапки молодшим. Выходит, повезло нам нынче? Глядишь, страшилы эти однорукие-одноногие поверят, шо у нас в каждом губернском городе такие Моранычи, шо враз им навить оставшиеся руки-ноги повыдергивают, да и рога поотшибают? — он весело поглядел на Митю.

«Поверят, если тот, кто готовился скупать ценные бумаги на бирже, их не просветит, — мрачно подумал Митя. — Вот ведь как — судьба всей империи зависит от какой-то жадной твари» И сейчас он вовсе не фоморов имел в виду.

— Повезет нам, если и впрямь поверят — наш-то князь в Петербург уедет, — проворчал губернатор.

Отец побарабанил пальцами по папке с бумагами и с простодушием, от которого стало как-то даже не по себе, поинтересовался:

— Зачем бы нам ехать? Здесь дел хватает, и вызывать — никто не вызывал.

— Вызовут, — ротмистр Богинский оторвался от любимого занятия — изучения ногтей. — Явление Истинного князя Мораныча Новой Крови — событие даже позначительней фоморьего нашествия.

— Это меня и беспокоит, — покивал отец. — Согласитесь, господа, будет весьма печально, если Петербург, увлеченный интригами вокруг Истинного Князя, позабудет об опасности для империи.

— Вы, Аркадий Валерьянович, на что намекать изволите? — губернатор откинулся на спинку кресла и впился взглядом в отца.

— Всего лишь предлагаю сосредоточить внимание петербургских чиновников на делах по-настоящему важных. Жить у нас нынче стало рискованно — то варяги, то фоморы. Не помешало бы снабдить нашу порубежную стражу новейшим вооружением, полицию с жандармами — должным оборудованием, Живичей бы парочку посильнее, а то даже губернатор с ранениями, а среди моих городовых есть те, кто и вовсе плох, — глядя на губернатора в упор, ответил отец. — А то ведь чиновники, они как дети малые — им покажи новую игрушку, они обо всем позабудут.

— Это что ж вы мне предлагаете — скрыть от государя-императора эдакое изменение в политики империи? — в голосе губернатора громыхнула гроза.

— Как можно, ваше превосходительство! — искренне возмутился отец, — с чего бы моему Митьке вдруг менять политику империи?

— Молод я еще для этого, мне бы пока поучиться, советов опытных людей послушать, — Митя прижал руку к сердцу.

— Советы — палка о двух концах, — задумчиво проговорил Урусов. — В Петербурге народу гнилого не в пример больше, чем у нас в губернии. Кто знает, что там насоветуют.

— Даже у нас господина Лаппо-Данилевского проглядели. Моя вина, — отец склонил голову. — А ведь догадаться можно было: очень покойник любил говорить, что Кровная Знать изжила себя, теряет Силу, не нужна в современную эпоху пара и стали. Что власть должна быть в руках дворянства. Родион Игнатьевич не даст соврать — при нем ведь было!

— Говорил, не отрицаю, — Шабельский по-черепашьи втянул голову в плечи. — Но я никогда его не поддерживал!

— Значит, полагал, лучше нас с империей управится. Кровных побоку, а сами на наше место. Пригрели змею дворянскую на своей груди: а ведь не в первый раз уже… Декабрьское восстание 1825-го вспомните — окромя князя Трубецкого, дурня эдакого, сплошь всё дворяне в зачинщиках. И среди убийц покойного государя тоже их изрядно. Поболе, чем жидов! — губернатор явно сам удивился такому неожиданному своему выводу. — Жаль, сами фоморы Лаппо-Данилевского и прибили, вот кого я бы с удовольствием повесил.

— Мы не можем утверждать наверняка, но тела Лаппо-Данилевского с сыном найдены в их паро-телеге — видимо, пытались бежать. Ран нет, лица искажены ужасом, так что я позволил себе предположить, что их убили вовсе не люди. Возможно, чтоб те не выдали неких тайн, — доложил отец. На Митю он даже не покосился.

— А вот тайнами заняться следует. Лаппо-Данилевский земским гласным был, в губернские предводители дворянства шел. Вы уж озаботьтесь, князь, — сильно надавив на последнее слово, обратился он к отцу, — присмотреться, насколько распространены его пагубные идеи в дворянской среде губернии.

Митя почувствовал, как у него вдруг потеплело на сердце: к его отцу обращаются — князь! Почему-то было даже приятнее, чем слышать собственный титул.

— Всенепременно, ваше превосходительство, — с достоинством склонил голову отец. — Это мой долг.

— Ну так тем более надо юношу в Петербург везти — пусть все убедятся, что Кровная Знать нынче сильна, как никогда! — вмешался вдруг Шабельский.

На него поглядели удивленно, и он в очередной раз стушевался.

«Что ж это Родион Игнатьевич так меня выставить хочет?» — задумался Митя.

— Убьют, — вдруг обронил Урусов. Сказано было веско и без малейших сомнений.

— Вот именно, — вздохнул губернатор. — Убедиться-то убедятся, так ведь и избавиться захотят: много их будет, тех, кому наша сила невыгодна, — губернатор занес стиснутый кулак над столешницей, но посмотрел на оставшиеся с прошлого раза трещины и с усилием разжал руку. — И ведь не угадаешь — кто! Охоту на нашего молодого Истинного устроят!

«Уже — «нашего»!» — мысленно проворчал Митя.

— Даже и среди Кровных найдутся те, кто благо своего рода поставит… нет, не выше блага империи, но посчитать могут, что возвышение Внуков другого Великого Предка, тем более Мораны-Темной, для них опасно.

— Именно поэтому мы будем искать союзников в других родах Кровной Знати, — проникновенно сказал отец. — В тех, для кого мой сын — не чужой, а родич и земляк.

В глазах губернатора мелькнула такая тяжеловесная расчетливость, что Митя содрогнулся. Бескровную племянницу ему, конечно, больше никто не подсунет, но кто знает, сколько их там у Леокадии Александровны припасено — племянниц, внучек и внучатых племянниц? Милое дело — захомутать выгодного жениха раньше, чем тот вырвется на забитый невестами простор Санкт-Петербургских светских гостиных.

— Полагаю, Новая Кровь ждет поддержки не только от нас, но и от наших Родов, — мягко напомнил Урусов.

— Полагаю, Роды-то наши не из дураков состоят, чтоб такой союз упустить, — проворчал губернатор. — Нынче-то в Петербург что отписывать будем?

— Чистейшую правду. Так и так, нашествие фоморов. При прямом пособничестве и предательстве одного из губернских дворян и подкупленных им чиновников.

— Это вы про полицмейстера с Мелковым? Эх, Фан-Фаныч… — покачал головой Потапенко.

— Отражено усилиями Кровных губернии, Азовского казачьего войска, улан, продолжал перечислять отец.

— И еврейского народного ополчения! — почти неожиданно для самого себя вставил Митя.

На него посмотрели — с некоторым сомнением.

— Пусть его, — наконец согласно кивнул губернатор. — Кабы местные меня в дом не втащили, стоптали бы в бою, как есть стоптали! К тому же, их надобно или за склады оружия в домах карать по всей строгости или уж награждать за применение оного противу врагов отечества!

— Тогда и о награждении похлопотать след! — влез Потапенко. — Мои хлопцы еще с варяжского набега заслужили!

— Иудеев награждать петербургские чиновники точно не позволят… А и пусть! Глядишь, так увлекутся, что и не сообразят, откуда у нас Мораныч взялся! — залихватски махнул рукой губернатор. — Но тем каббалисту с инженером — ничего! — строго предупредил он. — Хватит с них оправдания в убийстве полицмейстера!

— Слухи все равно пойдут, — предупредил Урусов.

— Пусть идут, — кивнул отец. — Мы же не собираемся навсегда скрывать Истинного князя от глаз. Если мы получим для моего сына полгода спокойной жизни — неплохо, год — замечательно, а два — и вовсе будет подарком Предков!

— А вы, Митя, что скажете? — обернулся к нему Урусов.

— Я пока не готов ехать в Петербург, — развел руками Митя. — У меня тут мара. Если я с ней в Петербург вот так, сходу, без подготовки явлюсь, могут и не понять!

— Смертевестница? — нервно переспросил губернатор.

— Она самая! Кстати, Михал-Михалыч, вы уж предупредите своих, чтоб ее за обычную нежить не приняли, а то она обижается.

«А на кого она обидится, тому не поздоровится!»

Потапенко в ответ крякнул и огладил усы.

— Да и другие люди в моем окружении требуют внимания

— Это альв-то — люди? — неодобрительно проворчал губернатор. — Хотя… — он тяжко вздохнул, так что аж ласточины хвосты бороды дернулись. — Раз у нас вражда с фоморами пошла, может, и прав ты, молодой князь. Коли всё решено, отпустим юношу — что ему тут с нами сидеть. А у нас еще дела.

— Если позволите, я провожу сына и вернусь, — отец встал.

— Да он и сам в губернаторском дворце не заблудится, ему теперь тут часто бывать придется, — с усмешкой сказал губернатор. — Но коли ваши светлости желают посекретничать, так извольте.

Оправдываться отец не стал, лишь поклонился коротко и вышел за дверь. Они молча шли по коридорам, при этом настороженно озираясь по сторонам: ни один не исключал, что за какой-нибудь дверью в засаде дожидается губернаторша. Может даже с племянницей. Митя злился: выставили, как будто он не Истинный Князь, а мальчишка несмышленый. Зато уж точно понятно, как бы с ним стали обращаться в Петербурге. Трудно поверить, но так и есть: каких-то пять месяцев назад он мечтал вернуться, а теперь был рад, что это случится нескоро!

— Они точно не сообщат обо мне? — встревоженно спросил он отца.

— Они точно сообщат. Своим родам, но этого мы, собственно, и добиваемся. Тебе… нам нужна для тебя не только свита, но и влиятельные союзники.

— А если кто-то из них напишет еще кому-нибудь?

— Во-первых, мы узнаем кто это будет и кому он напишет. А во-вторых, — отец вдруг шкодливо усмехнулся. — Ты забываешь, что в губернии по-прежнему военное положение, а значит, вся почта подвергается полицейской люстрации. И курьеров имеем право останавливать. Не беспокойся, — он крепко взял Митю за плечо. — Продержимся, — кивнул и ушел обратно в кабинет.

На улице его ждали Йоэль с Ингваром. Митя остановился рядом, с нетерпением поглядывая на выход.

— Мы кого-то ждем?

— Да. Навряд их надолго задержат.

В тот же миг на ступеньках губернаторского дворца появилась Даринка. Под руку с отцом она неторопливо спустилась и остановилась, глядя на Митю вроде бы снизу вверх. Митя смутился. Он подготовил, что ей скажет, но сейчас понял, что его речь была рассчитана на деревенскую девчонку, или уличную оборванку, а сейчас, в шляпке и розовом салопе она была такая барышня.

— Прошу прощения, Родион Игнатьевич, могу я попросить о небольшом приватном разговоре с Дарьей Родионовной? Мы будем здесь же, у вас на глазах…

— Нет.

Митя уже протянул руку, подхватить Даринку под локоть и это резкое «нет» от обычно добродушного Шабельского заставило его вздрогнуть и изумленно уставиться на Родиона Игнатьевича.

По лицу Шабельского пробежала гримаса, он явно собирался с духом:

— Не знаю, и впрямь ли вы Истинный Князь, как об этом говорят… Если такие люди как его превосходительство в это верят, что ж… Признаем, что и в древних сказках может оказаться зерно истины, — тон Шабельского был полон сомнений. — Но кем бы вы ни были, я пока еще хозяин в своем семействе! И если вы пренебрегли словами моего сына, то уж с моими вам придется считаться — я запрещаю вам приближаться к моим дочерям! Ни к Лидии, ни к Зине, ни к Аде, ни… — Шабельский задохнулся, затряс красными от гнева щеками и наконец выдохнул. — От вас им одни беды!

— Не беспокойтесь, Родион Игнатьевич, — в глазах у Мити потемнело от злости, но он старательно держал себя в руках. — Барышни Шабельские меня более не интересуют… кроме младшей, — он перевел взгляд на Даринку.

Шабельский даже приподнялся на носках, нависая над Митей, и процедил:

— Но вот ее-то вы никогда и не получите… ваша светлость… — с непередаваемым сарказмом закончил он. — Идем! — и дернул Даринку за руку, едва не заставив упасть.

— Так и пойдете, Дарья Родионовна? — вслед им бросил Митя. — К папеньке и братцу? Пусть они вас снова отправят хоть к лавочнику богов пробуждать, хоть к конскому барышнику гнедого выкупать.

— Да как вы сме… — начал Шабельский, но Даринка лишь похлопала его успокаивающе по руке.

— Я — ведьма Шабельских, для того рождена и от предназначения своего не бегаю, — она окинула Митю исполненным сарказма взглядом.

У, ведьма…

— И Шабельские более не нуждаются ни в каких гнедых! У нас теперь такие кони будут, что из самих императорских конюшен приезжать станут! И платить не серебром, а золотом! Засим позвольте откланяться. Мою долю ценных бумаг пришлёте с нарочным, — она повернулась на каблуках, махнув подолом и под руку с отцом горделиво направилась прочь.

Красный от негодования Шабельский что-то бурно и нервно ей выговаривал.

— Как полагаете, может ей стоит сказать, что в ближайшее время у нее не выйдет скрестить пойманного ею фоморского кельпи с тем загнанным гнедым? — глядя ей вслед, спросил Йоэль.

— Потому что кельпи — не кобыла, а жеребец?

— У кельпи это не имеет значения, они же — вода. Кем захотят, тем и будут. Просто это не кельпи. Те — речные, а от коня соленые брызги летели. Это мог быть эхушкье, но тогда бы мы с милой барышней не беседовали — они людоеды. Так что агиски, — и отвечая на Митин взгляд, пояснил. — Они как раз от Самхейна до Йоля по полям бегают, скот жрут

— Конец бедняге гнедому. И новой лошадиной породе — тоже, — криво усмехнулся Митя.

— После Йоля у нее был бы шанс.

Митя еще подумал и покачал головой:

— Не говорите. Не стоило им вот так грубо отказываться от предложения Истинного князя.

Ингвар посмотрел на Митю возмущенно, а Йоэль лишь криво усмехнулся:

— А вы мерзавец, ваша светлость. — не понять, с одобрением или осуждением сказал он.

— Хоть кого-то не приходится в этом убеждать!

Загрузка...