Стальные копыта загрохотали по брусчатке, свет одинокого фонаря блеснул на стальных боках и окутанные паром автоматоны галопом промчались к участку. Казалось, отец выпрыгнул из седла раньше, чем паро-конь встал. Автоматон еще пыхтел, сбрасывая пар, а отец уже взбежал на крыльцо, и заколотил в дверь.
Митя остановил своего вороненого раньше — у будки перед участком, где должен был стоять дежурный городовой.
— Не кажется ли вам это странным, Ингвар? — светски поинтересовался он у своего пассажира, указывая на пустую будку
Ингвар беспардонно ухватился за его плечи и привстал — после слов отца про дружбу вовсе по-свойски стал себя вести. Надо бы германца на место поставить… но не сейчас.
— Может, он отлучился? — неуверенно предположил Ингвар и стеснительно добавил. — По естественным надобностям.
— И никак не может прерваться, — задумчиво покивал Митя. — Даже при эдаком-то грохоте.
Отец продолжал колотить в дверь — тяжелая дубовая створка тряслась и грохотала. Никто не шел.
— Дежурный! — запрокинув голову к слабо освещенному окну, наконец, заорал отец. — Дежурный, немедленно отворите!
Ответом была тишина.
— Здешние полицейские вместе обедают? — хмыкнул Митя. — А то похоже, естественные надобности приобрели некий… — он пошевелил пальцами, — общий характер.
— Похоже, светский человек и воспитанный — не одно и то же! — передразнил его Ингвар. — Потому что воспитанные люди эти надобности не обсуждают!
— Значит, мы невоспитанные оба, — покорно согласился Митя и даже спиной почувствовал гневный Ингваров взгляд.
— Могу попробовать открыть, — подъехавший на паро-телеге Свенельд Карлович тоже поднялся на крыльцо.
— По правилам, дверь должна быть заложена на засов изнутри, — покачал головой отец. — Но все же попробуйте, Свенельд Карлович, — он посторонился.
Штольц извлек из автоматона чемоданчик с инструментами и присел перед замком.
«Если засов и впрямь заложен, лезть мне через мертвецкую или не стоит? Отец начнет задавать вопросы, а то и вовсе сразу вспомнит о воскресшем в мертвецкой мужике. Я же думал ему рассказать… Но ведь не так!»
Глубоко погрузиться в сомнения Митя не успел — замок на полицейском участке звонко щелкнул под засунутой в него железной загогулиной и открылся. Тяжелая створка неожиданно мягко отъехала в сторону. За дверью царила непроглядная темнота. И тишина.
Почти танцевальным движением отец повернулся, становясь к двери боком и кончиком трости приоткрыл дверь пошире. Ничего. Он еще мгновение постоял, напряженно прислушиваясь, и скользнул во тьму. Старший Штольц последовал за ним.
Позади Мити в седле заворочался Ингвар.
— Сидите, — бросил через плечо Митя. — Нет там никого, ни живых, ни мертвых.
— Почему вы им не сказали? — требовательно вопросил Ингвар.
— Я еще не решил, рассказывать ли отцу. И если рассказывать, то — что.
— Как всегда, лишь о себе и думаете! — обвинил Ингвар. — А они там крадутся, остерегаются.
— Вот и хорошо, — кивнул Митя. — Вдруг я ошибаюсь? Не так давно я начал чувствовать подобные вещи.
— Великие Предки, вас, похоже, и впрямь фейри подменили! Но не в младенчестве, а прямо сейчас! Признать, что ошибаетесь, — съязвил Ингвар и тут же с любопытством спросил. — А вы всегда чувствуете? Ну есть кто-то, нет никого, живые там, мертвые.
— Я… — Митя на минуту призадумался и сам растерялся. — Я не знаю! Нет, не всегда. Раньше не всегда, а сейчас — вот… Это что же выходит, я теперь всегда и всюду буду людей чувствовать — и живых, и мертвых? — расстроился он. — Я же так с ума сойду!
— Возможно, этой способностью можно как-то управлять, — попытался успокоить его Ингвар. — Это всё изучать нужно, знаете ли, а не на личные впечатления и старые сказки полагаться!
— Эй, эй, вы кто такие? Что возле участка по ночи делаете? — городовой, шагнувший из темноты под свет фонаря над крыльцом, замер на миг, закрываясь ладонью, а потом начал судорожно скрести пальцами кобуру паро-беллума.
— Пока он тут щурится, его раз пять убить можно, — окидывая городового безнадежным взглядом, проворчал Митя.
— Это вина Кровных и правительства, что вы не только народ, но и вот — даже сатрапов ваших — в невежестве держите! — отрезал Ингвар.
— Что вы там ботаете? — рявкнул городовой, беря их на прицел. — А ну — слезай!
Дверь участка распахнулась и дуло паро-беллума дернулось в ту сторону.
— Э… ваше высокоблагородие? — растерянно пробормотал городовой, неуверенно опуская паро-беллум.
— Новенький? Из пополнения? — отец скользнул по нему рассеянным взглядом.
— Из Александровска переведен.
— Во время дежурства что-нибудь видел? Слышал? Может, мимо проезжал кто?
— Никак нет — никого подозрительного! — немедленно вытянулся во фрунт городовой. — А то б пресёк — на корню, так сказать! Для того и поставлен, службу знаю.
Вытирая руки платком, из темноты за дверью выступил старший Штольц — городовой чуть снова не вскинул паро-беллум от неожиданности.
— Спокойнее! — рявкнул на него отец. — Ну что, Свенельд Карлович?
— Насколько могу судить, ни один из замков не взломан.
— Хотите сказать, что их всех разом Пек унес? — раздраженно бросил отец.
— Я всего лишь хочу сказать, что замки, не были сломаны, — мягко ответил Свенельд Карлович, и отец тут же отвернулся и резко выдохнул:
— Простите. Не хотел вас обидеть. Но, Предки, пустой участок! Кабинеты, камеры, все заперто и никого!
— А… а мертвецкая? — срывающимся голосом спросил Митя. — Там тоже никого?
— Там — мертвецы. Вполне благопристойно лежат на своих местах, разве что вокруг каждого стола зачем-то выложен круг из обломков кирпичей. Зачем это господину трупорезу, нынче не спросишь — его нет.
— Так это… Имею честь доложить, на квартире своей трупорез. Он мимо моего поста еще ввечеру проходимши. Его-то я уже запомнил — больно личность характерная, сам чисто мертвяк, особливо, когда выпимши, — влез городовой. — Ну, дык он же не подозрительный, можно сказать, свой брат-служака, хоть и по трупам…
— А кого еще не-подозрительного видел? — напряженно спросил отец.
— Дык много кого! Подводы с кирпичом проезжали, мастеровые шли, купцы опять же, даже господа дворяне изволили на прешпект на вечернюю променаду выйти, — городовой сунул руку за обшлаг мундира. В руке оказался паро-беллум, городовой охнул, сконфузился, суетливо затолкал оружие в кобуру, и наконец вытащил изрядно растрепанную записную книжку, смущенно поскреб ногтем жирное пятно — от пятна ощутимо тянуло чесночной подливкой. — Про всех слушать изволите?
— А вы что же, всех записываете? — без долгих церемоний отец выдернул книжку у городового из рук.
— Дык… как на учебе сказывали: записи оченно способствуют наблюдению за благонадежностью и раскрытию преступлениев, — городовой преисполнился старательной важности. И тут же снова засмущался. — Токмо всех-то записывать у меня не выходит, шмыгают больно шустро, а пишу-то я дюже медленно: пока одного запишешь, другой уж и мимо пробег. Грамоте не шибко обучен, извиняюсь, — почти шепотом добавил он.
За спиной у Мити обидно хмыкнул Ингвар. Хотя Мите-то что — не его дело заботиться о грамотности нижних чинов полиции. Вон, пусть отец мучается!
Отец явственно мучился, разбирая при свете фонаря расплывшиеся на листах каракули:
— Семейство с супружницей и дётьми числом семь… барышни гулящие, но приличные, три штуки… Это еще что за три штуки барышень?
— Это которые по прошпекту так себе гуляют, не заради кавалеров, а заради свежего воздуха. Да оне и не гуляли даже, а до дому поспешали, час то уж поздний был. Я их до угла проводил, чтоб чего не вышло, а там на следующем углу уж Макар стоит, так, от городового до городового, и дойдут безопасно.
— Хвалю, — кивнул отец, возвращая книжку, и городовой расцвел. — А после прилично-гуляющих барышень уже никого и не было?
— Его благородие проезжали, но их-то я уже писать не стал, — заталкивая книжку в карман, пропыхтел городовой — растрепанная книжка в карман не влезала.
— Какой еще «его благородие»? — страшным шепотом спросил отец.
Городовой вздрогнул, многострадальная книжка хлопнулась в грязь.
— Дык… полицмейстер наш, а с ним еще городовых трое, и статские какие-то, потрепанные, на арестантов похожие, четверо человек, — зачастил он. — Как раз в чуде-юде навроде этой ехали. — он ткнул в паро-телегу. — Я думал, ваша и есть.
— Полицмейстер, значит, — процедил отец и на скулах его заиграли желваки. Он повернулся к Свенельд Карловичу. — В участке на ночь оставались трое городовых из старых, которые давно служат, двоих я собирался отправить в отставку, как неспособных, о чем им и сообщил — последние дни служили. Депо простейшее: караулить четверку арестантов в запертых камерах. Двое высланных под надзор, что на гимназической вечеринке арестовали, и двое вчерашних, от складов с железом. Остальную шушеру — пьяниц, дебоширов трактирных — кого отпустили уже, кому наказание определили. Куда они поехали? — он резко повернулся к городовому.
— Дык… не видел я толком! На пост обратно бежал… отлучился вот… во двор… по естественной надобности… — городовой засмущался уж совсем отчаянно. — Не подумайте чего, ваше высокоблагородие, я ж одна нога здесь, другая там! Только выскочил, а они уж мимо — фыр-фыр, дыр-дыр — и прямиком по проспекту и умчали, только пар за ним и остался. — он махнул в ту сторону, куда умчалась паро-телега с полицмейстером.
Отец повернулся к Мите, и тот наклонил голову:
— Да… Нам тоже — туда.
— Пррроклятье! — сжимая набалдашник трости до белизны в пальцах прорычал отец, запрыгивая в свой автоматон. Посмотрел на Ингвара, на городового, снова на младшего Штольца. — Ингвар, вы остаетесь! Запритесь в участке изнутри — и не открывайте никому! Ни городовым, ни губернатору, ни его императорскому величеству в Силе и Славе Даждьбожей!
— Но я… — начал было Ингвар.
— Выполнять! — рявкнул отец так, что городовой заметно дрогнул в коленках, а Ингвара этим криком будто вынесло из седла и забросило на крыльцо участка, — я бы и Митьку тут оставил, но кто тогда дорогу покажет? И разберитесь детально, что там с замками — может, все же взламывали их, только хитро как-то, незаметно. Потому что если не взламывали…
Отец не закончил, но Митя понял его и так: если не взламывали, то выходит, оставленный караулить арестантов городовой сам их выпустил. И похоже, по приказу полицмейстера!
— Ты! Оружием пользоваться умеешь?
— А как же! — горделиво приосанился городовой. — Учили-с, вашвысбродь!
— Едешь с нами! — кивая на мерно дрожащую и «поквохтывающую», как курица, паро-телегу, скомандовал отец, и городовой опасливо полез в кузов. — Митя, мы успеем взять еще людей?
— Там всех уже убили, — меланхолично ответил тот. — Что дальше — я не знаю.
На него посмотрели очень-очень странно — все, включая городового.
— Тогда едем к уланским лагерям! — отец дернул рычаг, пуская паро-коня в галоп.