Князь мертвецов 2

Глава 30. Очень важные разговоры. Беседа с отцом

В эти, самые первые после нашествия дни, Мите Меркулову, полных шестнадцати лет, по метрике — сословия дворянского, фактически же — Кровного, рода Мораниного, фамилии князей Меркуловых, Князя Истинного, крови Новой, привелось иметь несколько разговоров, важность и сложность которых, как он сам полагал, вполне равнялась битве с фоморами и закрытию прохода в мир под-морем, из какового те и происходили. Несколько из этих разговоров — по мнению Мити, самые значимые — ему пришлось вести самостоятельно, без всякой поддержки. И хотя был он человеком, безусловно, светским, а важный талант светского человека заключался в умении общаться приятно и для себя полезно, в себе во время этих разговоров Митя вовсе не был уверен. Наверное, потому, что собеседники его светскими людьми не были.

Первый разговор состоялся тем же вечером. До дома он ехал долго — по улицам таскали тела. Убитых евреев — в сторону синагоги, христиан — в собор, что делать с мертвыми фоморами не знал никто, потому их попросту складывали рядами на улицах, пугая выползших из домов обывателей. Отцовские городовые, жандармы и казаки — злые, ободранные, кое как перевязанные тряпками, уже пропитавшимся кровью — вламывались в дома бедноты и заводские бараки, орали, наскоро осматривались в поисках награбленного или следов недавней драки. У кого находили — гнали на тюремный двор, кто оказывался чист — отправляли под начало дворников разгребать мусор, выброшенное на мостовые барахло и мертвецов. Стоял ор и плач, рыдали и орали все — и арестованные, и отправленные на работы. Полицейские с казаками только орали, без рыданий.

Пришлось вмешаться. Митя вовсе не возражал ни против уборки улиц силами местной бедноты, ни против арестов виновных в погроме. Но зачем же только низшими сословиями ограничиваться — он ведь точно видел среди погромщиков пару лавочников. Пришлось быстро взять под свое начало пятерку из случайно подвернувшихся городовых, казаков и даже одного совсем молоденького и растерянного уланского корнета. Корнет попытался было ерепениться и искренне, до потери дара речи, изумился, получив от пожилого казака подзатыльник разом с внушительным увещеванием: «То ж наш полицейский паныч! Он с варягами бился и чудов поганых прогнал, его мы давно знаем, а про тебя, ваше благородие, нам пока ничего не известно». Прошлись по лавчонкам из тех, что соперничали с еврейскими, начали с чайной Сердюкова — жаль его Мите не было совершенно.

Криков о несправедливости и произволе стало больше, Мите тут же предложили взятку. Митя не без удовольствия взял, и не без сожалений определил ее на восстановление мостовых. Оставлять их разбитыми все же не годилось, у него как-никак автоматон. Ответственным за взятки… в смысле, за тут же созданный благотворительный фонд в пользу пострадавших определил среднего Альшванга, который Аарон. Прикомандировал к нему тех самых пожилого казака с молодым корнетом, передал наскоро составленный список замешанных в погроме лавочников, и на всякий случай пообещав лично устроить маленький отдельный еврейский погромчик семейству Альшвангов, если вдруг что будет не так, наконец поехал домой.

По дороге наткнулся на Ингвара — тот с энтузиазмом командовал расчисткой перегородившего улицу завала. Здраво решил ему не мешать — а то еще вдруг помогать придется. Через квартал увидел Свенельда Карловича, деловито катившего куда-то на паро-телеге: в одной руке рычаг, во второй — его знаменитая секира, явно потемневшая от крови. Где и с кем успел повоевать управляющий, расспрашивать не стал — после сам расскажет.

Даже Даринку видел — ушлая девчонка ни много ни мало ухватила за гриву того самого водного коня предводителя… предводительницы фоморов, и теперь упорно волокла его к дому Шабельских. Конь упирался, но как-то вяло, и выглядел совершенно замороченным. Вот тут уж Митя хотел вмешаться, но Даринка оглянулась, точно почувствовав его взгляд… и она, и конь тут же исчезли из виду. Уж эти ее способности! Досадливо хмыкнув, Митя направился дальше.

В особняке на Тюремной площади царила затаившаяся тишина. Словно бы все обитатели дома караулили, прислушиваясь, у дверей своих комнат, но выглянуть не решались. Одна лишь бесстрашная Леська выскочила из кухни — Митя напрягся, ожидая то ли объятий, то ли упреков — но она лишь окинула его долгим нечитаемым взглядом и буркнула:

— Батюшка ваш в кабинете быть изволит. Вы токмо долго тама не задерживайтесь, а то ванна остынет, — и убежала в сторону ванны.

У дверей отцовского кабинета Митя задержался на мгновение, не решаясь постучать, потом обругал сам себя — он варягов не испугался, он фоморов не боялся! — и всё же вошел.

Отец сидел за столом, пристально глядя на лежащий перед ним заряженный паро-беллум. Лицо покрывали бесчисленные ссадины, шея забрана в плотный воротник бинтов, правая рука на перевези — кто-то из местных Живичей над ним поработал, хотя и не слишком хорошо. Но и то — Живичей в городе было мало и все слабосилки, а раненых много. Зато здоровой левой рукой он ласково так, как котенка, поглаживал паро-беллум.

— Истинный Князь, да? — не оборачиваясь на застывшего в дверях Митю, сказал отец. — Когда начались эти твои… странности, у меня были лишь две мысли. Что ты все же не мой сын — прости, но это представлялось самым логичным. И что мы далеко не всё знаем о природе Кровного родства, и для его проявления все же не обязательно, чтоб оба родителя были Кровными. Вот про Истинного Князя мне ни единого раза не пришло в голову. Все же сказки, это… это сказки! Как не ожидаешь в клетке попугая найти Жар Птицу, в будке дворового пса — Великого Симаргла, так и обнаружить Истинного Князя в собственном сыне. А ты… ты давно… знаешь?

— С поездки к тетушке в Ярославль. Когда мышку поднял, чтоб девицу пугать, которую тетушка Людмила тебе сватала, — тихо сказал Митя. И уточнил. — Девицу сватала.

Отец усмехнулся — пальцы его все также ласкали паро-беллум:

— А ведь я ее тогда за врунью посчитал, — и тоже уточнил. — Девицу.

Митя дернул плечом — оправдываться он не собирался, девица была препротивная. Сейчас он бы, может, и что похуже мертвой мышки на нее натравил.

— Когда мы вернулись, дядюшка Белозерский мне и рассказал… к чему всё это.

— Ты мог бы сказать мне.

— Я… не хотел. Не говорить, а умирать. А еще больше не хотел становиться нежитью.

Лицо отца стало встревоженным. Митя покивал, дескать, да, был такой риск.

— Надеялся, что мне удастся отвертеться. И злился еще… Я ведь не думал, что мама — это сама Морана и есть! Думал, она вселилась в маму, и мама умерла… из-за меня!

— Сама… Морана… и есть? — медленно-медленно повторил отец.

Митя посмотрел на него в панике. Он хотя бы знал о самом себе, а на отца это все обрушилось сразу.

— Она… мама сказала, что была счастлива те шесть лет! С тобой. С нами.

— Рогнеда… Морана… — опять повторил отец и пальцы его аккуратно и крепко обняли рукоять паро-беллума. — То есть, если я сейчас пущу себе пулю в лоб — то встречусь с женой? — в голосе его явственно прозвучала угроза. — И смогу высказать ей всё, что думаю по сему поводу?

За окном словно потемнело. Митя почувствовал, как у него перехватывает дыхание, а потом, стараясь двигаться бесшумно, принялся подбираться к отцу.

— Да не крадись ты! — раздраженно бросил тот, по-прежнему не оглядываясь, и оттолкнул паро-беллум от себя. — Ни о каком самоубийстве не может быть и речи! Я — христианин, так что подожду на роду написанного срока.

За окном снова засияло осеннее солнце, а где-то вдалеке, кажется, пронесся облегченный вздох. Митя тоже выдохнул: теперь он был уверен, что отец будет жить долго. Может даже, очень долго. Дорогая маман навряд в ближайшие полвека найдет в себе душевные силы на обстоятельное объяснение с отцом своего ребенка.

— Да и сын у меня… без матери растет. Как тебя, дурня, одного оставить, — отец слабо улыбнулся.

Митя отвернулся, чтобы отец не видел его лица, и часто-часто заморгал.

— Или ты предпочтешь жить с Белозерскими? — настороженно спросил отец. — Что ты хочешь делать?

— А… — Митя растерянно замер, а потом плюнул, и вполне простонародно отер глаза ладонью — уж больно слезы мешали. Хорошо хоть плюнул — мысленно, а то так и вовсе опроститься недолго, от эдаких-то потрясений. — Я не знаю. Я так старался не стать Истинным Князем, что почти не думал, что мне делать, если всё же стану…

… Начищенный до блеска автоматон неспешно нес его по улицам столицы. Стальные копыта звонко били в брусчатку мостовой и каждый, каждый прохожий оглядывался на вороненого паро-коня и его блистательного всадника!

Автоматон свернул на Большую Морскую и остановился у Яхт-клуба. Двери распахнулись, услужливый швейцар с достоинством спустился навстречу. Митя легко выпрыгнул из седла, и швейцар с поклоном взобрался на его место, уводя паро-коня в гараж Яхт-клуба. Митя небрежно одернул пошитый альвом безупречный сюртук, оправил манишку альвийского шелка и принялся неспешно подниматься. Второй швейцар распахнул перед ним дверь и отвесил глубокий поклон. Помнится, в прошлый раз, когда он приезжал на извозчичьей пролетке, поклон был ниже, да и встречали его вовсе не на лестнице.

— Изволите обождать? — указывая на кресло в гостиной, в котором Митя сидел в прошлый раз, почтительно поинтересовался швейцар.

— Нет, пройду прямо в кабинеты, меня ждут, — взмахом холеной руки отмахнулся Митя, и сам пошел через анфиладу роскошных гостиных, по которым его когда-то вел дядюшка.

— Друг мой Димитрий! Диметриос! — навстречу ему выскочил ротмистр Николаев, с которым он некогда встречался здесь, в надежде, что у того хватит влияния, чтоб оставить Митю в Петербурге. Сейчас смешно и вспомнить!

— Но вы, однако, франтом… — завистливо протянул Николаев. — Неужто в Париже были всё это время? Слыхали новую сплетню? Будто в какой-то провинции, на юге… а может, не на юге, кто там знает… объявился мошенник, который называет себя… — Николаев прищурился, явно испытывая любопытство собеседника. — Представьте себе — Истинным Князем! Истинным… князем… — он захохотал во всю глотку. — Экий наглец — думает, кто-то ему поверит! Говорят даже, он сюда сегодня явится, но это, я полагаю, и вовсе выдумка! — все еще подхихикивая продолжал Николаев. — Вы оставайтесь, вдруг и впрямь придет. Вместе похохочем!

— Благодарю вас, сударь, я непременно останусь, — стряхивая пальцы Николаева с рукава сюртука, процедил Митя, и пошел дальше.

У курительной он на миг замешкался — все же оказаться тут было его давней мечтой, хотелось ее как следует прочувствовать! — и сквозь приоткрытую дверь услышал голоса:

— Белозерские и впрямь полагают, что мы признаем их ублюдка Истинным Князем? — презрительно цедил холодный голос. — Совсем обезумели в своем желании вернуться к власти.

— Я человек простой, бескровный, в ваших Кровных делах не понимаю. Но нельзя же в наш просвещённый век и впрямь верить в древние сказки! — гулко бухнул в ответ ему бас.

— Меня удивляет, как легкомысленно вы относитесь к этому, господа! — в третьем голосе отчетливо слышалось шипение. — А стоило бы задуматься, нет ли в появлении этого самозванца покушения на власть Его Императорского Величества и всей династии Даждьбожичей!

— Сударь, вы кто такой? Что тут делаете? — на плечо Мите легла чья-то рука. Он резко обернулся… И увидел позади себя компанию свитских во главе с младшим князем Волконским.

— Эй! — вскричал здоровяк в артиллерийском мундире. — А это не тот ли сыскарёныш которого мы в прошлый раз хотели с лестницы спустить?

— Я вам более скажу, господа, — томно растягивая слова, протянул младший князь Волконский. — Есть у меня подозрения, что именно сей господинчик от сидения в провинции настолько ума решился, что выдает себя за Истинного Князя!

Свита великих князей захохотала, Митю снова ухватили за воротник и вздернули над полом. Ворот пошитого альвом сюртука затрещал, и Митя еще успел увидеть искры веселого азарта в глазах силача-артиллериста, держащего его за шкирку, как забежавшего с улицы дворового кота, прежде чем глаза у того вспучились, будто их надули изнутри, и лопнули, забрызгав кровью разом смолкших свитских.

Митя приземлился на ноги, и мягко повернулся, вынимая из воздуха топор. Гостиная наполнилась воплями, свитские метались, будто и не Кровные вовсе, кто-то, наконец, сообразил выхватить собственное родовое оружие, но было поздно! Топор опустился на голову младшему князю Волконскому. Митя пнул откатившуюся голову ногой и отпуская обуревающую его безудержную ярость, ринулся на свитских. Глаза затянуло алой пеленой и стало наплевать, обвинят ли его в заговоре против империи!

— … Митя! Мить, ты что уснул? — голос отца был гулким, как колокол, и долетал словно издалека. — Митя!

— А? Что? — Митя вскинулся, судорожно озираясь. Он сидел все в том же кресле отцовского кабинета в Екатеринославе! Не в Петербурге! Слава Предкам!

— Это я тебя спрашиваю — что? Будто заснул, а глаза открыты. Тебе худо? — наклонился к нему встревоженный отец.

— Да как сказать… — Митя обеими руками потер лицо и тихо пробормотал. — А личем, пожалуй, было бы проще. Такого Истинного князя еще попробуй — не признай.

А вот живого и на первый взгляд обычного юношу… Пусть даже Моранычи его попросту почуют. А другие Кровные? Симарглыч Урусов силу Истинного Князя хотя бы видел своими глазами, а как поступит глава рода Урусовых-Симарглычей? Признает Митю, или посчитает это невыгодным? Да и мало ли при дворе государей-Даждьбожичей людей не Кровного, а дворянского происхождения, для которых Истинный Князь и вовсе не более, чем сказка полутысячелетней давности?

— Если ты захочешь ехать в Петербург, я подам в отставку и поеду с тобой! — решительно объявил отец и тут же замер, в такой же растерянности, как и Митя.

Тот улыбнулся в ответ: зная, как дорога отцу его карьера, жертву он оценил, но они оба понимали, что она бессмысленна. Важный полицейский чиновник Меркулов и впрямь мог помочь, а вот отставной коллегии советник тут же терял влияние и связи.

— Белозерские… — хором произнесли отец и сын, а потом отец нахмурился и недобрым тихим голосом спросил, — личем, говоришь, мог стать… А они об этом знали?

На что Митя глухо пробурчал:

— Они и вовсе полагают, что лучше знают, каким должно быть Истинному Князю.

— А ты как полагаешь?

— Что, если они ошибутся, ответственность за их ошибки все равно падет на меня! — зло ответил Митя. — Так я уж лучше за свои…

— Резонно, — отец в раздумьях побарабанил кончиками пальцев по столешнице. — Но я так и вовсе ничего, кроме сказок, об Истинных Князьях не знаю. Я даже не знаю, может учителя какого найти? Хотя, где? Не худо бы разобраться, какие относительно Князей Истинных имеются положения и установления, — и тут же досадливо сморщился. — Чтимые Предки, так этого же даже в «Сводах Законов» не найдешь, там самые старые нормы от Петра с Екатериной!

Ответить Митя не успел — с нижнего этажа донесся пронзительный вопль:

— На помощь! Аркадий, на помо…

К лестнице Митя добежал первым. Перегнувшись через перила, увидел тетушку, собственным телом прикрывающую Ниночку от мары. Склонив голову к плечу, рыжая смертевестница разглядывала вопящую Людмилу Валерьяновну — крылья мары были недоуменно приподняты. Выскочивший из привратницкой Антипка вскинул ружье и подрагивающим от страха голосом прокричал:

— А ну отзынь от барыни с барышней, нежить проклятущая!

— Я не проклятущая. Я весьма даже достопочтенная и высокопоставленная нежить, — с достоинством сообщила мара, слегка презрительно глядя в черный зрачок дула.

— У меня, между прочим, личный Истинный князь есть. Хотя не понятно, как ты собираешься им быть, если у тебя тетушка при виде нежити орет, как в кабинете у дантиста! А сторож не знает, что из обычного ружья нас не пристрелишь. И держите в этом доме хотя бы одно окно постоянно открытым! — раздраженно бросила она. — А то смертевестница, стучащаяся в дверь, как почтальон — это крайне дурной тон!

Митя невольно кивнул — этот довод он понимал.

— Будь любезен, проведи воспитательную работу. И завтра увидимся, — мара круто повернулась на пятках, едва не хлестнув тетушку крыльями по лицу.

— З-зачем? — наконец сумел выдавить Митя.

— Ты полагаешь, что вот прямо так сходу стал самым что ни на есть грозным и непобедимым Истинным Князем? А сам трупов на кладбище накидал — и кто их, по-твоему, по могилкам расфасовывать будет? Вот его городовые? — она вульгарно ткнула когтистым пальцем в сторону безмолвно взирающего на него отца. — Или опять горожан подрядите в добровольно-принудительном порядке? А потом — упс! — простите, не того закопали. Этот просто в обмороке лежал. Истинным князем мало стать — им нужно еще остаться! И желательно, по-прежнему живым. Чтоб завтра был на кладбище — будем твои огрехи подчищать. Я из тебя сделаю Истинного князя, чего бы это тебе ни стоило! — она погрозила Мите когтем и направилась к выходу. У самой двери оглянулась и бросила через плечо. — И не забывай, что тебе положена свита! Ими я тоже займусь.

Дверь хлопнула, послышался шум крыльев и за окном снова мелькнул темный силуэт.

— Она очень странно разговаривает. Будто и не на росском, — задумчиво сказал отец. — Хотя нежить, конечно, пусть и высшего порядка.

— Если окно открытым держать, дом выстудим, — тетушка все еще сжимала побелевшие пальцы у Ниночки на плечах. Потом вдруг содрогнулась, будто очнувшись и выкрикнула. — Это чудовище теперь будет постоянно прилетать?

— Она хорошая! И красивая! — вдруг выпалила Ниночка.

— Давайте побеседуем в кабинете, — дипломатично предложил отец и с некоторым трудом поковылял обратно.

Им пришлось ждать, пока у дверей зазвучали тихие шаги и в кабинет вошла тетушка. Ниночкину руку в своей она держала так крепко, что девочка морщилась, но терпела.

— Так с чего вы решили, мадемуазель, — строго спросил отец, — что эта крылатая нежить…

— Мара… — негромко вмешался Митя.

— Мара… — согласился отец. — Что мара — хорошая?

— Так сразу же видно! — возмутилась Ниночка, как всегда угрожающе выставляя косички-рожки. — Вот по той госпоже, которая нас учить приходила, тоже сразу видно было, что она плохая, хуже некуда! Ты ее, наконец, убил? — требовательно поглядела она на Митю.

— Ниночка! — ахнула тетушка.

Митя несколько нервно кивнул.

— А я уже думала, ты совсем глупый. — Ниночка решительно тряхнула косичками. — Ты, главное, всегда слушайся меня — со мной не пропадёшь!

— Гхм… — отец задумчиво откашлялся, разглядывая Ниночку с новым интересом.

— Так это правда? — тетушка нервно стиснула пальцы. В большом кресле перед отцовским столом она неожиданно показалась маленькой и тщедушной, — что… что Митя… стал князем? Он теперь… — в голосе ее послышалось глубочайшее изумление. — Первый князь Меркулов?

— Нет, — неожиданно отозвался Митя. — Я — Истинный князь, а первый князь Меркулов — отец. Я как раз хотел тебе сказать, насчет прав Истинных князей мне Белозерские рассказывали, — пояснил он удивленному отцу. — Супруг или супруга Великого Предка носит титул Первого Князя или Первой Княгини и является родоначальником нового княжеского рода.

— Неожиданно… — отец покачал головой.

— Аркадий, твоей женой и правда была… Морана? — голос тетушки упал до свистящего шепота, а сомкнутые пальцы напряглись до белизны.

— Поверь, для меня это тоже некоторый сюрприз, — с принужденным смешком откликнулся отец.

— Я… Я даже не знаю… Что матушка Ефимия скажет!

— Это которая ярославская попадья? — не дрогнул отец. — И зачем бы ей знать?

— Я думаю, нам с Ниночкой лучше вернуться в Ярославль! — решительно выпалила тетушка. — Мы… Я к этому не готова! Здесь опасно: варяги, и нежить, и чудища какие-то, и тут даже портные — нелюди! Когда ты мне написал, я не думала, что всё будет так! Я представляла совершенно по-иному: и здешнюю жизнь, и тебя, и Митю, и как вы между собой ладите. Я думала, я тебе нужна, а сейчас… — она развела руками и в голосе ее зазвенели слезы. — Я ничего не понимаю! Я умею экономить, и приготовить обед на трех человек и прислугу из одной курицы, но я не умею принимать губернаторш, и князей, и еще Бог весть кого! Я чувствую себя… замарашкой, глупой и невоспитанной! А теперь, когда ты еще и целый князь… Я рада за тебя, Аркадий, Христом-Богом клянусь, рада. И родители бы гордились… Но нам с Ниной лучше уехать!

— Но я не хочу! — Ниночка вдруг уперла кулачки в бока и впервые на Митиной памяти наставила косички на маменьку. — Митька же без меня пропадет! На нем же возьмут, да обженятся, и даже не спросят! Я этих девчонок знаю!

— Кто… обженится? — дрогнувшим голосом переспросил Митя.

— Да хоть Варька, племянница губернаторская, что давеча приехала! Так и сказала, что ее тетушка ее на тебе обженит. Алька Шабельская ее побила, она сама хочет на Митьке обжениться! А я их обеих стукнула, потому что Митька — мой кузен, а они обе — дуры, особенно Алька, только жрать и горазда! Хотя и Варька не лучше. И ты на них не обженишься, понял?

— Клянусь, кузина, сделаю, как ты скажешь, — пробормотал Митя, в доказательство прижимая ладонь к сердцу.

— Это ты сейчас так говоришь! — Ниночка подозрительно на него прищурилась. — А потом хлоп — и обженят! Никак нам нельзя уезжать, — она убедительно поглядела маменьке в глаза. — А еще Варька говорила, что, если я ей помогу, так мне тоже жениха найдут, может даже графа какого! Только я ей все равно помогать не стану! Я лучше, как та девочка, с которой мы в мелочной лавочке познакомились, когда с Георгией за покупками ходили… она путешественницей хочет быть, и я тоже захотела! Если у меня кузен — князь, мне же можно за графа не ходить и быть путешественницей?

— Вы же не можете лишить дочь такого будущего, а меня — такой защитницы, тетушка? — ломким от смеха голосом выдавил Митя.

— Ты над маменькой смеешься! — воинственные Ниночкины косички снова нацелились на него. — А моя маменька — самая лучшая, и она всегда права! Только сейчас чуть-чуть ошибается, но она немножко подумает, мы останемся, и она снова будет всегда права, ясно?

— Совершенно, — торжественно согласился Митя.

— Людмила? — отец вопросительно поднял брови. — Дети вроде как поладили. Хотя образованием девочки все равно следует озаботиться всерьез: будущей графине нужны манеры, а путешественнице — знания.

— Я… я подумаю, — поднимаясь, пробормотала тетушка. — Ниночка, идем. — они вышли. Ниночка оглянулась и строго на Митю насупилась — присматривала.

— Как думаешь, стоит сказать тетушке, что отпустить их мы всё равно не сможем. Родня Истинного Князя без защиты и присмотра — слишком большое искушение для всех, кто пожелает от нас чего-то добиться, — глядя им вслед, негромко спросил Митя.

— Всегда лучше, когда человек полагает, будто сам принимает решения, — покачал головой отец.