Князь мертвецов 2

Глава 15. Маца из полицмейстера

— Повесить! Обоих! — кулак губернатора Дурново Ивана Николаевича с грохотом обрушился на стол. Дубовая, толщиной в руку столешница крякнула, хрустнула, и разошлась широченной трещиной, оплавленной по краям.

— Сильны, ваше превосходительство! — прогудел Потапенко и даже приподнялся, одобрительно разглядывая слегка дымящуюся трещину. Стул, шире и вдвое крепче обычного, специально припасенный в губернаторском кабинете для казацкого старшины, сдавленно скрипнул под весом его облаченной в казачий мундир громадной фигуры.

— Что? — рыкнул губернатор и только тогда посмотрел на дело рук своих. Точнее, одного кулака. Пару мгновений он рассматривал трещину, даже погладил кончиками пальцев края, и наконец шумно выдохнул, явственно успокаиваясь. Наконец, провел по ней ладонью уже с явным удовольствием, и пророкотал. — Простите, господа, Силу не рассчитал, — в голосе массивного и немолодого Кровного Внука Велеса-Змея прозвучало самое настоящее кокетство — как у барышни, сумевшей невзначай показать желанному кавалеру безупречную лодыжку в прелестной туфельке.

— Ну, так Кровь же Молодая, вот и играет! — протянул глава железнодорожных жандармов Мелков и льстиво захихикал.

— Ты уж скажешь, Феофан Феофанович! — почти зарделся губернатор. Под бородой и не разглядишь, может, даже и впрямь залился смущенным румянцем.

«Молодая Кровь за полтысячи лет достаточно состарилась, чтобы бережно хранить и лелеять все доказательства своей молодости. Не удивлюсь, если губернатор прикажет не убирать испорченный стол, и даже велит развернуть его трещиной к посетителям, чтоб все видели», — подумал Митя. Его вместе с Шабельским отец привел на совещание к губернатору, как свидетелей ночной баталии. Теперь они тихо сидели в углу на банкетке: Шабельский был явно взволнован и преисполнен важности, сам Митя — задумчив. В гостиных Петербурга он провожал мечтательным взглядом важных сановников, зная, что для вхожих в высокие начальственные кабинеты, и двери светских гостиных распахиваются с охотой. И вот он в одном таком — пусть еще не в царском, но в губернаторском дворце, и… Ничего не испытывает, кроме желания поспать, да еще избавиться от плавающих в его сознании ошметков чужой памяти. Подхваченные от мертвецов воспоминания были откровенно мерзкими, причем он и сам не понимал, кто вызывал у него большую гадливость — налетчики или полицмейстер. Налетчики — грязное простонародье, такими они родились и так прожили, а полицмейстер — дворянин, продающий свою честь по-дешевке! Какой дурной тон. Хуже лебезящего Мелкова!

— Сокрушительный гнев Велесовой Крови, правый гнев! — не обращая внимания на то, что даже губернатор уже косится неодобрительно, а остальные откровенно морщатся, продолжал заливаться соловьем Мелков. — Это ж надо, до чего дошли иноверцы в зверствах своих над православными! Убить нашего Ждана Геннадьевича, этого честнейшего, светлой души человека! И трех городовых с ним — государевых людей!

— И четырех преступников, которых эти самые государевы люди должны были охранять, — меланхолично добавил отец, и Мелков замер с открытым ртом.

— Что вы хотите этим сказать, Аркадий Валерьянович? — губернатор откинулся на спинку массивного кресла и переплел пальцы на обширном чреве. Расчесанная ласточкиными хвостами борода его воинственно подрагивала.

— Что тут скажешь, ваше превосходительство, — отец тяжко вздохнул, — вчера вечером, когда я покидал свой кабинет, в полицейском участке на Тюремной площади находились четверо арестантов. Двое налетчиков, напавших прошлой ночью на Моисея Карпаса…

— Еще и этот! Да тут целый еврейский заговор виден! — по-бабьи всплеснул руками Мелков.

На него посмотрели — все. Отец так наиболее выразительно.

— Нет? Не виден? — неуверенно переспросил Мелков. — Молчу…

— Напавших на Моисея Карпаса и представителя Путиловских заводов господина Гунькина, — продолжил отец. — А также двое господ, высланных в губернию под надзор полиции — Иван Акимов, сын священника, и Петр Мельников, из крестьян, арестованные полицмейстером на гимназической вечеринке.

— Этих-то почему из участка в тюрьму не отправили? — неприязненно пробурчал губернатор.

— Из-за непродуманных действий господина полицмейстера вменить этим двоим мы можем разве что противозаконное питье чая.

«На самом деле из-за меня, у полицмейстера как раз все было продумано. Может, и хорошо, что я отцу до сих пор ничего о себе не рассказал? И врать ему не приходится», — подумал Митя.

— Господин Меркулов, про неприязнь меж вами и Жданом Геннадьевичем известно всем, — процедил Лаппо-Данилевский.

Что пусть богатый, но обычный помещик и один из многих гласных городской думы, делал в кабинете губернатора, когда туда срочно явился отец с главами полицейских ведомств, было непонятно, но губернатор Лаппо-Данилевского оставил и остальные вынуждены были промолчать, а Мелков так и вовсе льстиво улыбался. Вот кому следовало бы родиться оборотнем — был бы у него хвост, было бы чем вилять.

— Но уж сейчас, после его мученической смерти от рук инородцев, можно было бы проявить приличествующую сдержанность, — продолжал Лаппо-Данилевский. — De mortuis aut bene, aut nihil.

— … nisi verum[6], - не поворачиваясь, бросил отец, и продолжая глядеть только на губернатора, продолжил, — однако мне многое показалось странным в этом деле о вечеринке, и я воспользовался их поднадзорным положением, оставив этих двоих под стражей в участке для дальнейшего разбирательства.

«Хорошо, что Ингвар не слышит», — меланхолично подумал Митя.

— По жандармскому ведомству эти двое давно под подозрением. Я уверен, что у них где-то тут подпольная типография. И за зимними волнениями вокруг рабочих бараков наверняка стоят они! — Богинский стиснул холеные руки в кулаки.

«А того, что в бараках попросту мерзко — недостаточно?» — Митю вдруг захлестнуло чувство острой неприязни к ротмистру, изрядно удивившее его самого.

— В участке на ночь оставались четверо заключенных. Городовой на посту у камер, городовой в самом участке, и третий в сторожевой будке.

— И как вся эта разношерстая публика оказалась у железной дороги? — проворчал губернатор.

— Простите, ваше превосходительство, за вмешательство… — вкрадчиво начал Лаппо-Данилевский. — Но хотелось бы сперва понять, а как там очутился сам Аркадий Валерьянович? Нагнать убийц проклятых, когда те еще теплые трупы тащили прятать — за такое орден давать надобно, Станислава, к примеру! — голос Лаппо-Данилевского прозвучал с такой издевательской восторженностью, что у Мити аж во рту кисло стало.

— Так есть у него Станислав! — заверил Потапенко.

— Ну так Анну, можно даже сразу первой степени — за чудеса! Чтоб эдак настичь негодяев, выехать Аркадий Валерьянович должен был не иначе как одновременно с убийством. Как такое может быть?

— А и правда? — тихонько пробурчал себе под нос Шабельский.

«Я — светский человек. — мысленно убеждал себя Митя. — Я не дрогну, я не позволю себе показать, что нечто меня смущает или задевает.»

— Резонный вопрос, Иван Яковлевич, однако полицейская работа такова, что не всегда мы можем открыть, откуда получаем свои сведения — если, конечно, хотим получать их и впредь, — покачал головой отец.

«Я — светский человек…» — продолжал мысленно приговаривать Митя, чтобы не воззриться на отца с негодованием — его к полицейским осведомителям прировняли? Возмутительно!

— Но позвольте… — начал Лаппо-Данилевский.

— Позволю, — вмешался губернатор. — В смысле, умолчать позволю. Да и никаких чудес я не вижу, — он скользнул взглядом по Мите. — Разве что дальность и впрямь — совершенно удивительная, как и интерес ко всяческим убийствам. Хотя тут понять можно… Так что пусть уж полиция хранит свои тайны, господа. Ради раскрытия тайн иных, противузаконных.

— Так может и у Ждан Геннадьевича были полицейские тайны! — вмешался Мелков.

— И потому он, вопреки моему приказу, велел городовым выпустить арестантов?

— Никак он не мог приказать! — довольно опроверг его слова Мелков. — Вы его выгнать изволили, бедный наш полицмейстер и не полицмейстер уже был вовсе! Так что городовые не должны были его слушаться! — и с торжеством огляделся.

— Хорошо, предположим, приказы отдавал кто-то из городовых. Или даже кто-то из арестованных, — с покорной иронией согласился отец. — Факты таковы, что все они оказались на недостроенных железнодорожных путях разом с ящиком взрывчатки.

— Инженер Пахомов угрожал бомбой моим уланам! — возмущенно вмешался Шабельский.

— Тогда и вовсе все ясно! — снова влез Мелков. — У них там на чугунке взрывчатки — на каждом шагу! Вот ее и использовали для преступного умысла!

— Какого, собственно, умысла, Феофан Феофанович? — тихо спросил отец.

— Ну как же… убиения… государевых офицеров… православных…

— И каким же образом эти самые… офицеры… оказались на строящейся чугунке? — отец зажал один палец. — Ночью? — он прижал второй палец. — В компании уголовников? — третий палец. — Со взрывчаткой вовсе не того образца, что на чугунке используется, а наоборот, в точности похожей на столь любимые господами нигилистами самодельные бомбы, — отец прижал и четвертый палец.

— Как арестованные это всё объясняют? — отрывисто спросил губернатор.

— Утверждают, что полицмейстер и его присные привезли эти самые бомбы, чтоб взрывать строительных големов. Обнаруженные возле насыпи останки големов это подтверждают: вполне вероятно, также собирались убить инженеров и каббалиста, а наутро как ни в чем не бывало вернуться в участок и вернуть заключенных. И никто б их ни в чем не заподозрил!

— Раньше гнать надобно было, попустили вы, Аркадий Валерьянович, не в обиду вам, — гулко вздохнул простодушный Потапенко.

В кабинете воцарилась тишина, остальные старались не смотреть друг на друга, и тем более на губернатора, который и не позволил выгнать полицмейстера раньше. Сам его превосходительство несколько смущенно откашлялся.

— Что вы такое говорите, Михал-Михалыч! — возмутился Мелков. — Сами с Ждан Геннадьевичем столько лет разом служили! А вы, Аркадий Валерьянович? Гнались за этими инородцами, лично их с жертвами зверства на руках схватили — и слушаете теперь их враки? Да они вам что угодно наплетут, чтоб казни за убийство избежать! Напали на них, как же! Может, они сами тех големов повзрывали! А взрывчатку взяли такую… не такую… чтоб подозрения от себя отвести!

— Начнем с того, что инженер Пахомов русский и православный…

— Заграницей учился, — немедленно объявил Мелков. — Считай, все, отрезанный ломоть.

— Даже если посчитать заграничное образование пороком, зачем им взрывать собственных големов?

— Мне-то откуда знать? Этим иродам поганым в головы такое взбредет, что ни один честный человек не додумается! С подрядчиком, господином Поляковым, поцапались и отомстить решили, сроки строительства сорвав, или конкурентам продались.

— Позвольте выразить свое восхищение таким глубоким проникновением в мотивы «поганых иродов». Даже неожиданно, для честного человека, — отец выразительно приподнял брови.

— Так… по службе положено, — слегка растерялся Мелков.

— По службе вам также положено знать о важности свидетельств очевидца. Инженер Карташов, Артемий Николаевич, каковой был найден княжичем Урусовым в строительной времянке возле путей.

— Так точно! — устало откинувшийся в кресле Урусов попытался приподняться, лежавшая у него в ногах Раиска тихо жалобно мявкнула. На разрешающий жест губернатора княжич благодарно улыбнулся и вернулся в кресло. — Простите, господа, от возвращения Аркадия Валерьяновича вдоль железной дороги рыщем, я уж и ног под собой не чую, а Раиска — лап. По делу же могу сообщить, что инженер Карташов был найден нами без сознания после сильнейшего удара по голове.

Дежурному Живичу земской больницы исцеление удалось. Придя в себя, Карташов подтвердил, что на них напали, причем один из нападавших был в мундире городового. Ни как взрывали големов, ни что случилось дальше он не видел, его ударили по голове раньше.

— Раз исцеление удалось, можно уже и в камеру препроводить — явный же сообщник! — воинственно потребовал Мелков.

— Голем взорван, вокруг чувствуется запах взрывчатки, — даже не глянув в сторону Мелкова, продолжал Урусов. — Опять же если судить по запахам, рядом с местом взрыва на насыпи находилось несколько человек. Следы обоих инженеров и каббалиста удалось легко определить. Кроме них, было еще восемь особ, из них шестеро поднимались на насыпь, двое оставались внизу. Под насыпью обнаружен труп сторожа — убит ударом ножа в сердце. Очень метко. Из ваших, железнодорожных? — он повернулся к Мелкову.

— Да… Нет… Из вольнонаемных. Железнодорожные жандармы на строительстве не дежурят:

— А почему? Мы же с вами это обсуждали, — приподнял бровь отец.

— Потому что они отказались! — выпалил Мелков. — Пахомов этот, и каббалист, сказали, что видеть моих жандармов на строительстве они не желают!

— И когда отказались?

— Так… две недели как, я вам доложить собирался..

— Долгонько ж ты собирался, Фан-Фаныч. — шумно вздохнул Потапенко.

— Так дело-то не из важных…

Теперь уже брови поползли вверх у всех.

— Строительство жизненно необходимой для развития губернии железной дороги — по-вашему, неважное дело? — грозно пророкотал губернатор.

— Заговор тут, ваше превосходительство! Они, небось, и от железнодорожных жандармов отказались, чтоб от сторожа проще было избавиться!

«Скорее, чтоб избавиться от соглядатаев, выискивающих, за что бы еще взятку стребовать», — подумал Митя. Судя по лицам остальных, им это тоже пришло в голову. Отец поморщился, губернатор неодобрительно хмурился, и Мелков тут же зачастил:

— Ваше превосходительство, не дозволяйте убийцам клеветать на честных людей! Не может такого быть, чтоб наш полицмейстер, дворянин, офицер, слуга царю и отечеству, вдруг связался бы хоть с мазуриками, хоть с бомбистами-нигилистами, да поехал разом с ними еврейских глиняных кукол взрывать!

— Городовой видел, как они вместе ехали в паро-телеге, — покачал головой отец.

— Мало ли как поганые иноверцы нашего Ждана Геннадьевича заманили! Сплели байку какую, или и вовсе противоестественными способами! Один из преступников — каббалист!

— Зачем заманили? Взятку дать? — буркнул Урусов.

— Да! Ой, нет, что вы такое говорите, княжич! Кто ж знает, зачем — разве православный человек их дьявольские резоны разгадает! Может, чтоб замыслы свои преступные на него свалить, — Мелков с надеждой поглядел на Лаппо-Данилевского, будто ожидая подсказки, не дождался и отчаянно выпалил. — А может… Для обрядов своих богопротивных! На мацу пустить!

— Эк! — губернатор аж крякнул. Богинский оторвался от созерцания собственных ногтей и принялся также пристально изучать Мелкова, даже Раиска подняла голову с лап. Не дрогнули, пожалуй, лишь отец и Лаппо-Данилевский.

— Что вы на меня так смотрите, господа? Общеизвестный факт, что иудеи замешивают свою мацу на крови! Министерство внутренних дел даже соответствующее розыскание провело — у меня и брошюра имеется, да-с! «Об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их»!

— На полицмейстере, оно, наверное, маца забористей, — задумчиво сказал Потапенко. — Опять же, его и больше — чистая экономия младенцев выходит.

— Так наваристого полицмейстера нынче еще поди — поймай. Заманивать приходится, — также задумчиво добавил отец.

Первым гулким басом захохотал губернатор. Отрывисто рассмеялся Урусов, тонко улыбался ротмистр. Петр Шабельский рядом с Митей растеряно крутил головой — ему, похоже, версия Мелкова вовсе не казалась смешной.

— А… а… Они мертвяков подняли! Я сам видел! — подал голос Шабельский.

Губернатор оборвал смех и пристально уставился на Шабельского:

— И что же те мертвяки делали?

— Э… Пахомову с каббалистами сбежать не дали.

— Еще и осквернение мертвых! — взвился Мелков.

— И шо, сами мертвяков подняли, шоб те им сбежать не дали? — удивился Потапенко.

— А вы, Михал-Михалыч, гляжу, и к иноверцам приязнь заимели, с тех пор как ваш сынок покойной Фирке Фарбер куры строил!

— Шо сказал? — взревел Потапенко, во весь рост воздвигаясь над столом.

— Тихо! — прикрикнул губернатор. — Не дал сбежать — и молодец, — он кинул на Митю мимолетный взгляд. — То есть молодцы… мертвецы… Учителей надо было лучше слушать, поручик, знали бы, что каббалисты мертвецов не поднимают. То процесс естественный, природный, — губернатор снова скользнул взглядом по Мите, — … чаще всего. Вызванный самыми разнообразными причинами: от столкновений в эфире разнонаправленных эманаций Кровной Силы до землетрясений или иных катаклизмов. Вот хоть строительство — тоже способствует, да…

— Простите, ваше превосходительство, я подумал, големов же они своих двигают, а те тоже мертвая материя. Если лавочник у нас в уезде смог…

— Лавочник не смог! Не лавочник, — прикрикнул губернатор. — И оставьте эту тему, поручик, вам она недоступна!

— Слушаюсь, — Шабельский попытался вскочить, но губернатор лишь махнул на него рукой.

— Позвольте мне, ваше превосходительство… Предположения господина Мелкова и поручика, быть может, в чем-то и наивны, однако же, несут в себе изрядную долю истины! — вдруг заговорил Лаппо-Данилевский. — Двое служащих железнодорожного подрядчика Самуила Полякова — инженер Пахомов и погонщик големов, каббалист Шнеерсон, — были пойманы на попытке спрятать трупы полицейских, убитых с помощью тех же големов. Они ведь этого даже не отрицают, верно? Остальное — лишь измышления в попытке оправдать тот чудовищный факт, что еврейские глиняные куклы были натравлены для убийства. Случившееся лишь подтверждает, что иудейская нация жестока и беспринципна, и за людей иные народы не считает.

— Их и в Святейшем Синоде не одобряют! — снова высунулся Мелков. — Сам господин Победоносцев писать изволил, как евреи из православных соки пьют! Вон, хоть у нас гляньте, умучивают работой почем зря!

— Я не заметил существенной разницы в рабочих нормах между заводами, где есть еврейские совладельцы, росские, либо же бельгийские, — отрезал отец, — или желаете сказать, что все владельцы заводов худо обращаются со своими работниками?

— Прям социалист ты у нас, Фан-Фаныч, — фыркнул Потапенко.

— Давайте не будем отвлекаться, господа, — снова вмешался Лаппо-Данилевский. — Вина этих двоих — инженера и каббалиста — совершенно очевидна, и никакие мелкие и незначительные обстоятельства не смогут избавить их от немедленного наказания за чудовищное убийство!