Князь мертвецов 2

Глава 27. Оборотни и чудовища

Аркадий Меркулов проморгался от ослепившей глаза вспышки, но ничего не увидел. Вокруг стоял туман. Густой, как кисель. Плотный и душный, как пуховая перина летом, но не жаркий, а леденяще-холодный. Он оседал на коже крохотными маслянистыми каплями, и оставлял после себя одновременно мерзкое и чуждое ощущение.

Он протянул подрагивающую руку. До запястья она была еще видна, а дальше пальцы тонули в сером мареве. Вдруг отчетливо представилось, что стоит податься чуть вперед, и они коснуться чего-то… кого-то… того, кто прячется в тумане. А вот прямо сейчас этот кто-то… что-то… глядит на шарящие вслепую пальцы и скалится в злорадной усмешке. А потом предвкушающе облизывается длинным жабьим языком. Пришлось приложить изрядное волевое усилие, чтоб не отдернуть руку, а деланно-спокойно убрать обратно. Вокруг снова сомкнулась невещественная и в то же время непроницаемая стена тумана.

— Хорунжий? Княжич? — негромко позвал Меркулов.

Он был уверен, что никто не ответит, но вроде бы неподалеку голос младшего Потапенко хрипло пробормотал:

— Я-то здесь… Понять бы, вы где?

— Понять бы, где это — здесь? — с другой стороны откликнулся княжич Урусов.

— На улице мы, ваши благородия, я вона, за забор держусь! — отозвался кто-то из казаков — если ориентироваться на слух, Меркулов мог бы поклясться, что голос звучал сверху, будто казак вместе с конем оказался на крыше. — Ишь, туману жидовня напустила! Не иначе, чтоб мы до них не добрались.

— И не спасли? — хмыкнул Урусов.

— Вот напрасно вы, ваше благородие, им верите — кто его знает, что они в том тумане с людьми-то делают, — упрямо настаивал казак. На сей раз голос его звучал словно из-под мостовой.

— Отставить разговорчики! — глухо рыкнул младший Потапенко — теперь из-за спины.

— Кто тут кому чего натуманил разбираться будем, когда из того клятого тумана выберемся.

— Я могу глаза паро-коню включить и помигать! — позвал Меркулов.

— Ото дило! — одобрил хорунжий. — о, кажись, бачу, блымает щось! Хлопцы, никому, кроме меня, не двигаться! У кого рядом забор, чи ще щось таке — держаться крепко самим, а то и коня привязать! Я — до вас, ваше высокоблагородие. А вы блымайте, блымайте!

— Да я… блымаю. — пробормотал Меркулов, щелчком рычага заставляя глаза паро-коня то ярко вспыхивать, то приглушать свечение.

Щелк… щелк-щелк-щелк…

Цок… Цок-цок-цок…

Близко и отчетливо застучали копыта — звук двоился, а иногда и троился, но при этом явственно приближался. Господин Меркулов приподнялся в седле, вглядываясь в туман.

— Ось вы где — я вас уже бачу! — над самым ухом громыхнул голос хорунжего, а потом он закричал.

Взревел яростно, захлебываясь этим бешенным ревом, и безумно частил топот копыт, будто конь хорунжего вертелся и плясал на месте, и отчетливо свистела казацкая шашка.

Туман наполнился криками:

— Ваше благородие! Хорунжий! Хорунжий, где вы?

Отец рванул рукоять, бросая автоматон на помощь отчаянно бьющемуся Потапенко. И тут же снова дернул рычаг — звуки схватки мгновенно отдалились, приблизились, зазвучали справа-слева-из-за спины…

— Получай, тварь! — взревел младший Потапенко.

И тут же снова обрушилась тишина. Абсолютная. Непроницаемая. Ни звука. Ни вздоха.

— Хорунжий? — настороженно позвал Меркулов.

Ответа не было. Издалека накатил шорох — тихий, едва слышный. Так шуршат волны, накатывая на берег. Шорох сменился равномерным скрипом, похожим на скрип весел в уключинах.

— Хорунжий? — уже почти прорычал Меркулов. — Кто-нибудь?

Ответом был звук шагов. Неровные, спотыкающиеся, будто идущий пошатывался, а порой чуть не падал… Топ… топ-топ…

— Кто здесь?

Топ-топ…

Со звучным щелчком Меркулов взвел курок паро-беллума. И поднял его на вытянутой руке, целясь чуть выше человеческого роста. Если человек — над головой пройдет, если нет — туда ему и дорога.

Сквозь туман медленно проступила высокая объемистая похожая на шкаф фигура. Видны были очертания широких плеч, и головы с двумя торчащими то ли бивнями, то ли клыками, как у кабана!

Фигура глухо взревела и ринулась вперед. Меркулов выстрелил. Пар ударил во все стороны, вспышка выстрела на миг озарила туман, и Меркулов сам заорал:

— Ваше превосходительство!

Губернатор шагнул из тумана — будто вышел из серой стены! И с размаху ударился о брюхо стоящего на задних ногах паро-коня. Обхватил его обеими руками и задрал голову наверх.

— Как вы здесь… Откуда? — дергаясь в попытках выбраться из поднятого вертикально седла забормотал отец. Потянул рычаг, заставляя ноги автоматона сложиться в суставах и опустится ниже.

— Не знаю, Аркадий Валерьянович! — тряся слипшимися от влаги, грязи и кажется, крови, «ласточкиными хвостами» бороды, бормотал окутанный паром губернатор. — Выехал на беспорядки, думал, разгоню народишко, усовестить хотел или напугать… так ведь они будто обезумели — злые, что собаки! Камнем в меня кинули, шаромыжники! — он потянулся пальцами к уже схватившейся корочкой ссадине под волосами. Рядом коллежский советник Меркулов увидел вторую, совершенно свежую, не иначе как оставленную на голове начальства его пулей! — Перед глазами все помутилось, руки не держат, из седла вывалился, а дальше и не помню — куда лошадь делась. Где я? — вскричал он. — Что здесь происходит?

Оно рухнуло сверху. Увидеть Меркулов не успел — только почувствовал ветер от падающего сверху клинка, и невероятным усилием бросил тело в сторону. Свистнул воздух, возникший из тумана клинок звонко ударил в бок автоматона, и тут же исчез. Меркулов рванул рычаги, паро-конь выпрямился, резко разводя возникшие вместо передних ног широкие лезвия.

— Дзанг-дзанг-дзанг! — тесаки автоматона чертили туман, почти чудом отбиваясь от налетающего со всех сторон клинка. Казалось, он не атакует из тумана, казалось, он и был туманом, мгновенно превращавшимся в жалящее тонкое лезвие, способное ударить отовсюду! Оно и било — отовсюду! Слева-справа-сзади…

Автоматон вертелся как юла — губернатор рухнул ничком, когда тесаки скрестились над ним, отбивая падающий сверху туманный клинок!

— Держись! — Меркулов перевесился из седла, вздергивая губернатора чуть ли не за ворот.

В поднятом на задние ноги автоматоне больше не было второго седла, но губернатор подтянулся рывком, упираясь ногами в края, а руками мертвой хваткой вцепляясь в плечи Меркулова.

Со всех сторон неслись топот, вскрики, звон стали об стали. В кишащем вокруг сером киселе было не понять — идет ли там, в тумане, невидимое сражение, или эти звуки просто отражение их собственной битвы!

— Да что здесь такое происходит-то, я спрашиваю? — прямо над головой Меркулова взревел губернатор и…

Звуки для Аркадия Валерьяновича исчезли! Раздавшийся прямо над ухом рык Внука Велеса-Крылатого Змея мгновенно погрузил мир в непроницаемую, ватную тишину, зато покрывало тумана дрогнуло и пошло рябью. Сзади снова взревело — Меркулов этого не слышал, он только почувствовал, как раздулась для рыка грудь губернатора и туман разлетелся рваными клочьями, будто тряпка в зубах громадного пса.

Хватка на плечах разжалась, и Аркадий Меркулов едва успел извернуться, одной рукой удерживая рычаг автоматона, а второй пытаясь поймать теряющего сознание губернатора, пока тот не врезался макушкой в булыжники. Глаза у его превосходительства закатились под лоб, а из носа двумя струйками текла кровь.

Зато туман разметало в стороны, открывая обычные, вроде бы хорошо знакомые городские улочки со скользящими над мостовой гротескными фигурами, будто отлитыми из дыма и тьмы. Однорукими, одноногими, горбатыми, скособоченными, и даже безголовыми и… жуть-то какая, полуголовыми! У ближайшей твари была всего половина головы — причем это была то одна половина, то другая! Фигуры непрерывно мерцали, дрожали, как марево над болотами, и глаз не успевал уследить, когда одни части их тел исчезали, а другие появлялись. Враги походили на калейдоскоп из рук, ног, жутко выкаченных глаз, рогов, хвостов и щупалец! Неизменными оставались только мечи, самые разные: от широких, как весло, до тонких, больше похожих на шпаги. И было их — много! Очень много! И махали они быстро-быстро, пытаясь достать атакующих их со всех сторон — зверей!

Волки. Кабаны. Лисы настолько крупные, что почти не уступали волкам. Падающие сверху на схватку громадные кречеты.

Звуки вернулись вместе с треском громадных крыльев и яростным боевым клекотом.

Громадный волк взвился свечкой от земли, на лету теряя ошметки казачьих шаровар с лампасами, и пасть его исчезла в животе противника. Буйствующий посредине схватки медведь размахнулся — болтающиеся на плечах остатки мундира разлетелись в клочья. Когтистая лапа врезалась в висок врагу, перемешивая существующую половину с несуществующей, существо снесло в сторону, и оно тут же стянулось обратно, как собирается вместе туман.

— Ndengina ta mereth en draugrim! — прокричал странный, слишком высокий для мужчины, и низкий для женщины, голос. — Ndengina andodulin![13] — ощетинившись клинками враги со всех сторон ринулись на оборотней.

Кричал некто человекообразный по другую сторону схватки. Весь он был окутан слоями мерцающей светлой ткани, закрывающей даже лицо, только две вполне человеческие босые пятки торчали из-под складок. Человек… существо… сидело верхом на чем-то, что с некоторой натяжкой можно назвать лошадью — такой же зыбкой, будто текучей, как и сражающиеся сейчас бойцы.

Меркулов отпустил губернатора — тот бессильно соскользнул на мостовую — и погнал паро-коня вперед. Автоматон помчался прямо на размахивающее сразу пятью клинками создание — оно перло на вахмистра Вовчанского, заставляя огрызающегося волка пятиться. Все пять клинков взлетели над серой ушастой башкой, тварь торжествующе зашипела — и тут в нее врезался разогнавшийся автоматон. Тряхнуло — тварь была вполне материальна! Существо отшвырнуло в сторону, а вахмистр немедленно прыгнул сверху — и впился клыками в как раз материализовавшуюся часть горла! Брызнула черная вонючая кровь, Вовчанский взвыл, будто ему обожгло пасть — но продолжал вгрызаться.

Меркулов выхватил паро-беллум и на полном автоматонном ходу принялся палить поверх схватки по той самой завернутой в тряпку фигуре! Эта тварь орет — эта тварь командует — эту тварь нужно убить!

Выстрелы грянули над переулком, пар ударил во все стороны, закутанная фигура лихо крутанулась, свешиваясь вдоль конского бока и пропуская выстрелы над головой. Меркулов тут же перенес прицел ниже сразу несколько странных бойцов взвились в прыжке, собой закрывая предводителя.

По обе стороны улицы распахнулись окна на верхних этажах домов еврейских фабрикантов — и выстрелы загрохотали оттуда!

Это было так неожиданно, что господин Меркулов чуть не пальнул в ответ, но неизвестные стрелки с верхних этажей лупили по врагу!

Предводитель совсем соскользнул наземь и скорчился под брюхом своего изменчивого коня, а тот, растопырив копыта, встал над ним, вздрагивая от попадающих в тело пуль. От каждого выстрела над гладкой переливающейся шкурой поднимались брызги.

Схватка замерла. Неведомые противники дружно прянули в воздух — и ринулись к предводителю, окружая его своими телами! Двое, похожих на длинноногих длинноруких пауков, стремительно поползли по фасадам зданий, прорываясь к открытым окнам, двое крылатых оборотней ринулись им наперерез. Клекот, вопль, и нападающие полетели вниз, а кречеты зависли над схваткой, в любой момент готовые ударить каждого, кто оторвется от земли.

На краткий миг все смолкло. Не стреляли из окон. Не звенели клинки. Не двигались ни одни, ни другие, застыв в настороженном противостоянии.

— Вы кто такие? — воспользовавшись паузой, проорал княжич Урусов. В руках его змеей извивался боевой хлыст, замаранный черной дымящейся кровью.

— Это фоморы, — из-за спины вдруг прозвучал отчетливый мелодичный голос.

Гибкий, как ивовая лоза, альв танцующей походкой прошел сквозь расступившуюся перед ним стаю оборотней.

Альва Аркадий Валерьянович знал, Митька представлял его как своего портного. Но вот на кого — на кого, а на мирного портняжку тот сейчас походил меньше всего. Был изрядно бледен, выпачкан в крови, в рваной одежде, но выглядел не как обычный избитый и измотанный парень, а как герой из поэмы альвийского лорда Байрона!

Следом за ним шагал гораздо менее потрепанный Ингвар, но Митькиного автоматона при нем не было. И самого Митьки с ними нет. Аркадий Валерьянович попытался оглядеться, но рядом были только Урусов и оборотень, а впереди — эти самые фоморы.

— Фоморы — это Те, Которые Приходят Из Тумана? — неуверенно уточнил Ингвар, и тут же явственно возрадовался, — о, так нам про них рассказывали! Они вроде бы битву какую-то альвам проиграли… как раз на этот… Самайн! Ну, который у них сегодня!

— Битву при Маг Туиред, — кивнул княжич Урусов и слегка смутился. — У меня в детстве книжка была — «Легенды Туманного Альвиона». Фоморов, славных и грозных детей богини Домны, изгнали в другой мир, и теперь они каждый год пытаются вернуться.

— А шо такое вдруг к нам? — альв изящно склонил к плечу голову с роскошной гривой серебряных волос, — я таки сильно извиняюсь, но Туманный Альвион отсюда капельку левее.

— Ну, так они ж уси косые та одноглазые — как тут сторонами света не обмишулится? — вахмистр Вовчанский сидел на корточках в характерной «собачей» позе. Был он совершенно гол, разве что сзади торчал хвост, а на кудрях держалась лихо сбитая набок казачья фуражка.

Оставшиеся в шкурах оборотни ответили на его слова издевательским воем и тявканьем.

— Это потому, что не могут в нашем мире проявиться полностью. — наставительно пояснил княжич Урусов. — Часть каждого из них всегда остается в другом мире.

— Это шо ж выходит: задница на службу пошла, а башка дома осталась? — с откровенной завистью воскликнул Вовчанский. — Ось бы и мне так!

— И почему полагают, что на службе голова не нужна? — фыркнул Урусов.

— Та то она у Вовчанского такая, ваш-бродь. Не шибко надобная, — заверили его, и оборотни снова разразились насмешливым рыком и тявканьем.

Ряды фоморов раздвинулись и вперед, в брызгах соленой воды и белой пены с гривы водного коня, вылетел их предводитель.

— Большинство из нас и впрямь не может покинуть темный мир, — прошипел он, болтающаяся перед его лицом белая занавеска вздувалась и опадала. — С тех пор как нас изгнали туда, где ни света, ни тени, ни луны, ни солнца, где ничто не умирает, но ничего и не рождается! Но теперь твой сын, человек… — он вытянул руку и кончиком выметнувшегося прямиком из ладони туманного клинка указал на Меркулова. — … открыл нам путь сюда, в страну, где нет Туат Да Даннан!

Митька? Причем тут Митька?

— Где мой сын? — звенящим от явной ярости и скрытого страха голосом выпалил Меркулов.

— Отправился к своей Кровной родичке Моране! Подох! Как пес, разом с грязными жидовскими тварями! — торжествующий крик донесся с ближайшей крыши. Мелькнул автоматонный плащ и широкополая шляпа а-ля Рокамболь.

Псы-оборотни возмущенно взвыли и дернулись было вслед промелькнувшей на крыше тени, но резкий медвежий рык заставил их замереть на месте.

— Мне жаль, — голос предводителя фоморов, странный, не мужской и не женский, зазвучал также завораживающе-мелодично, как у альва. — Крови Морриган не следовало вмешиваться: чтобы открыть проход, нам хватило бы вот его жизни… — свисающий ему на лицо край ткани мотнулся, когда он кивнул на альва — … и крови его родичей по матери. Но теперь мы сделаем все, чтобы смерть крови Морриган не была напрасной! Этот город и этот мир будет наш! — из второй его руки тоже выметнулся клинок, и он пронзительно заверещал. — Gurth gothrimlye fo-moiri![14]

«Мертв… мертв… — это слово перекатывалось в голове, как медный шар по тарелке. — Мой сын — мертв.» Митьку убили. Считай, принесли в жертву. Чтоб пустить сюда вот этих тварей! Автоматон Аркадия Меркулова сорвался с места прежде, чем смолк крик предводителя. Оборотни ринулись за ним, а сверху из распахнутых окон снова за грохотали выстрелы.