Князь мертвецов 2

Глава 2. Так много тайн

— Чем нам тут обвинения предъявлять, господа полицейские лучше бы эдак-то по городу гонять запретили. Беда ж может выйти! — пробормотал инженер Пахомов, безуспешно пытаясь отчистить обсыпавшие сюртук плевки грязи.

— Я учту ваше мнение, господин Пахомов, — не меняя благожелательного выражения лица, сказал Меркулов. — А сейчас прошу всех заняться делом — все интересное здесь уже или закончилось или еще не началось.

— Раааасходись, народ! Раааасходись! Неча тут пялится, без вас разберутся! — в толпе замелькали фуражки городовых, где-то залился трелью полицейский свисток и люд, неохотно, продолжая ворчать, принялся разбредаться.

Губернатор одарил Меркулова многозначительным взглядом, покачал головой, то ли осуждая, то ли просто в чем-то молчаливо сомневаясь, и зашагал к оставленному позади толпы экипажу. А господин Меркулов-старший, не торопясь направился к сыну.

— Д… доброе утро, — поздоровался Ингвар, нервно переступая с ноги на ногу.

— Доброе, юноши, доброе. Видеть вас нынче по утру целыми и невредимыми — уже изрядное добро, — откликнулся Аркадий Валерьянович, постукивая кончиком трости по сапогу.

— Э-э… — Митя открыл рот, закрыл, мысли его лихорадочно метались. Вести с отцом как с чужим или заговорить как всегда… нет, как раньше, до того, как усилиями губернских дам появились сомнения, что они и правда — отец и сын. Как настоящий светский человек должен вести себя в эдакой ситуации? Подсказка не находилось — ничего, кроме подозрения, что совсем-совсем настоящий светский человек, вроде почти позабытого им за это время младшего князя Волконского, просто не позволил бы себе так неприлично запутаться в собственных родственных связях. Единственная подсказка, на которую расщедрился обычно всесильный светский этикет: не знаешь, что говорить — смени предмет разговора.

— Не опасно полицмейстера отпускать? Вдруг он что-нибудь предпримет? — он уставился на пластрон отцовской сорочки, не находя силы поднять глаза выше, к лицу.

— Конечно же, предпримет, — согласился отец. — Меня весьма интересует — что именно.

— У него среди городовых и тюремных надзирателей могут быть доброжелатели. Все же он долго в полицмейстерах. Может их против тебя настроить.

— Обязательно попытается, — покивал отец. — Погляжу, с кого начнет. Все же весьма неудобно подозревать всех.

— Или все же в Петербург поедет, к тем своим покровителям, что еще в силе…

— Тогда это будет интересно не только мне, но и твоему дядюшке, — в очередной раз покивал отец. — Подозреваемого иногда полезно отпустить побегать на свободе — узнаешь больше, чем на допросе. Риск, правда, порой сложно рассчитать. И уж вовсе не следует рисковать, когда речь идет о собственном сыне, — мягкое прикосновением к щеке заставило Митю поднять голову. — Поэтому я просто спрошу и рассчитываю на правдивый ответ. Почему вас ночью не было в доме и где вы были?

«О сыне… Речь идет о собственном сыне…» — слова отца гулом отдавались в ушах Мити. Отец не поверил тетушке и по-прежнему не сомневается, что Митя — его сын. Или он… Что — или?»

— Мне… нам не понравилось вчерашнее поведение Людмилы Валерьяновны. — Ингвар, как всегда, прямолинеен, но сейчас обычно раздражающая бестактность германца показалась Мите спасением.

— Обоим не понравилось? — невозмутимо поинтересовался отец.

Ингвар гордо и непреклонно задрал голову, став похожим на идущего в бой гусака. Очень тощего гусака.

— И вы от всей широты и глубины своих оскорбленных юных душ сперва разнесли комнату Мити…

— Почему разнесли?

— Ну право же, сын, как еще можно назвать ободранные обои под неумело перевешанным зеркалом?

«Мара, нежить когтистая, — подумал Митя. — Да и Ингвар тоже, тот еще мастер.»

Ингвар ответил ему растерянным и одновременно возмущенным взглядом.

— А потом с утра пораньше удрали из дома и отправились… куда? — продолжил отец.

— Всего лишь опробовать автоматоны — мой и Зиночкин! Ингвар их оба починил — в подарок мне на именины! Ты знал? — с энтузиазмом откликнулся Митя. Губы его растягивала дурацкая счастливая улыбка. Значит, отец не сидел у себя, раздумывая, есть ли правда в словах тетушки, а пошел к нему и не обнаружил ни его, ни Ингвара. Это было очень плохо. Но почему-то огорчиться не получалось.

— Что у тебя именины? Вполне. Я, знаешь ли, тоже к этому событию причастен, — брови отца саркастически изогнулись.

— Нас вахмистр Вовчанский видел — неужто не сказал? — Митя старательно держал лицо.

— Почему же, сказал… ты ведь ему четкие указания выдал — сказать, если будут спрашивать. К счастью, я догадался спросить.

«Отец не только в комнату пришел, но и по городу успел порыскать», — сделал печальный вывод Митя. ощущение счастья отступило, сменившись настороженностью.

— Только на третьего вашего спутника молодой господин Альшванг не похож — отец оценивающего поглядел на него. — Ни ростом, ни костюмом.

— Никак нет, ваше высокоблагородие. — поклон Йоэля сделал бы честь любому из великих князей — идеально выверенный, невероятно грациозный и исполненный такого количества оттенков и смыслов, что даже самые большие знатоки светского этикета потеряли бы головы от восхищения. — Я присоединился несколько позже.

— Снова утренняя примерка? — хмыкнул отец — и видно было, что он ни единому слову не верит.

— Боролся с душевным волнением как мог ты же знаешь, для меня хороший сюртук — лучшее лекарство. — ровно ответил Митя. И вот ни словом же не соврал, что ж такое недоверие, даже обидно слегка.

— Неужто насчет сорочек альвийского шелка тоже договорились? — сейчас отец явно и недвусмысленно провоцировал. Какое коварство бить по больному!

— Увы, не в моих силах! — развел руками Йоэль, — да и откуда бы нам, простым провинциальным портным иметь аж альвийский шелк, ежели все поставки идут исключительно через посольство Альвиона в Петербурге, по собственному разумению лорда-посла.

— Вот именно, — кивнул отец. — А значит его контрабанда, случись она, не наносит ущерба империи и меня никак не касается. Как и все иное, не нарушающее закона и справедливости, — он оценивающим взглядом окинул все уменьшающуюся кучу железа, и снова испытывающе оглядел всех троих.

На миг Митя задумался. В справедливости того, что он сперва забрал железо, а потом отдал его законным хозяевам, он нисколько не сомневался. Но что касается законности… Она могла стать предметом обсуждений. А у него не было ни малейшего желания обсуждать уже завершенное дело. В будущее надо глядеть, в будущее.

— У меня есть долг и обязанности, но, мне бы хотелось, чтоб ты понял — тебя я готов защищать всегда, — тихо закончил отец.

Митя посмотрел на него испуганно: как можно, эдак откровенно при посторонних? Ингвар и Йоэль тоже явственно смутились и тут же деликатно ретировались в сторонку. Отец молча ждал, просто глядя сыну в лицо, настолько душевно уязвимый в своей внезапной открытости, что оттолкнуть его было бы поистине преступлением. На миг Митя даже почувствовал отчаянное желание кинуться к нему, вцепиться, как в детстве, и вывалить всё: жестокость ожидающей его судьбы, и тяжесть предстоящего решения. Ведь это же папа: умный-сильный-взрослый, лучше знающий… Он обязательно все решит и защитит!

Миг прошел быстро. Митя с силой потер обеими руками лицо, не заботясь о приличии это го жеста.

— Я — ценю. И благодарен. Мы пойдем, пожалуй, хорошо? А то катались долго, к реке ездили, у костра сидели. Признаю, засиделись, уж прости великодушно, но ведь ничего дурного не случилось, верно?

— И правда. Ничего, — эхом откликнулся отец.

— Увидимся дома, — не поднимая глаз, Митя попятился назад, ухватил Ингвара за рукав, приглашающе кивнул Йоэлю, и почти бегом кинулся прочь.

— А может все же стоит ему рассказать? — жалостливо спросил Ингвар. — Он бы вам помог.

Маме отец помочь не смог: и не потому, что был слаб, а просто потому, что это было не в его и ни в чьих силах. Мама умерла из-за него, Мити. Из-за того, что Моране-Темной потребовался Истинный Князь, и все остальное тоже только Митина забота. Не стоит впутывать еще и отца.

— Рассказать начальнику Департамента полиции как мы под прицелом пушек варяжского паро-драккара отобрали у местных промышленников ценных бумаг на двадцать четыре тысячи рублей, — меланхолично откликнулся Йоэль.

— Но ведь всё же было не так! — возмутился Ингвар.

— А выглядело именно так, — безжалостно припечатал Йоэль. — Попрошу также не забывать. что у каждого из нашей маленькой компании имеются свои тайны, которые мы совершенно не желаем раскрывать, особенно полиции.

— Ох, да! Тайны! — упоминание тайн наполнило Ингвара восторженным энтузиазмом, глаза его счастливо заблестели, а на губах вспыхнула упоенная улыбка. — Я столько… столько всего узнал! Весь мой мир перевернулся! Вы и мертвецы…

— Гхм-гхм! — многозначительно откашлялся Митя, лопатками чувствуя интерес идущего за ним Йоэля. Альв знает многое, но если Ингвар, со свойственной ему непосредственностью, сейчас выпалит, что Митя вот-вот может стать Истинным князем мертвецов, то неизвестно, что альв на это предпримет.

Предостерегающего хмыканья Ингвар не услышал, но на Митино счастье эмоции переполняли германца.

— И ведьма, надо же, они действительно существуют! Oh mein Gott! Я был уверен, что это выдумки… А это на самом деле! — Ингвар восторженно зажмурился. — Она может прятать от взгляда целые драккары!

— Виталийцы тоже могут! — бурный восторг германца слегка пугал.

— Я был уверен, что это делает какая-то машина! Но ведьмы… ведьмы! — Ингвар то ли гневно, то ли восторженно потряс руками в воздухе. — А потом еще и альв! Скажите, а вы тоже, как другие альвы, бессмертный?

Йоэль поморщился:

— Мне восемнадцать лет. У меня пока еще не было возможности проверить. И я не альв! Я еврей.

— Да ладно, — фыркнул Ингвар. — Вы не подумайте, я ничего не имею против. Но у вас же альвийская магия! Как вы этими лозами управляетесь: фить-фить-фить! — Ингвар замахал руками, видимо изображая, как ивовые лозы захлестывались вокруг саквояжа с ценными бумагами или стальной болванки. — Да у вас даже имя альвийское!

— Ничего подобного, — с достоинством сообщил Йоэль, останавливаясь возле поджидающих их в соседней улочке автоматонов. — Имя у меня самое, что ни на есть еврейское. Означает «Всевышний Бог».

И вот тут Митя захохотал. До спазмов. До слез на глазах. Он смеялся, отпуская всё: страх, неуверенность, азарт, долгое напряжение этой ночи, изматывающую тоску, что отец больше не верит ни ему, ни в него, и даже обиду на тетушку! Кто она, в конце концов, такая, чтоб на нее обижаться? Глупая провинциалка — не более. Пожалеть — можно, но злиться mauvais ton! Не доросла она еще до Митиной злости.

— То есть, ваша матушка дала вам самое альвийское из всех еврейских имен? — выдавил он, все еще содрогаясь от смеха.

— Я, пожалуй, пойду, — Йоэль оскорбленно выпрямился и сделал шаг в сторону,

— Погодите, мне надо еще кое-что у вас спросить. — Митя щелчком сбросил рунный ключ, позволяющий автоматону безошибочно опознавать владельца или его доверенных лиц. Любой чужак рисковал получить от паро-коня железным копытом в лоб. А то появились уже умельцы, уводящие автоматоны, как цыгане — лошадей. Надо будет попросить Ингвара заменить ключ на Зиночкином паро-коте, прежде чем возвращать его Шабельским. Митя усмехнулся про себя: как легко подумалось — попросить Ингвара. Все же прав отец, не только светские знакомые могут быть полезны.

— Если угодно, можем подвезти вас до модного дома, — усаживаясь в седло, бросил он Йоэлю.

— Не боитесь, что вас увидят в одном седле с портным?

Кажется, Йоэль хотел повторить эпитеты, использованные полицмейстером, но в последний момент передумал. И слава Предкам, потому что иначе Мите пришлось бы всерьез оскорбиться. Конечно, в свете, и в особенности при дворе Александра II Даждьбожича, было принято демонстрировать пренебрежение к иноверцам и инородцам. Правда, выходило это как-то изящней, чем у полицмейстера. И не касалось альвов, хотя более инородных существ трудно было вообразить, не говоря уж о вере. Но альвы вызывали восторг, именно тем, что так отчаянно раздражало в неправильных подданных империи — своей чуждостью, инаковостью. Получается, в петербургском свете чужаками восторгались за то же самое за что унижали своих?

Мысль была странная и неприятная, и Митя поспешил ее отогнать. Вопрос о том, ехать ли в одном седле с портным тоже требовал обдумывания. Но тут Митя обнаружил, что не просто уже уселся в седло паро-коня, но и протянул Йоэлю руку, помогая забраться на заднее сидение, а значит — думать поздно. Остается хранить невозмутимость и утешаться тем, что альвийский портной — личность сугубо нужная. Даже больше, чем Ингвар!

— Так что вы хотели знать? Если насчет альвийскоrо шелка, так нечего тут обсуждать, я уже вам ответил, — устраиваясь на заднем сидении, пробурчал Йоэль.

— Ваш ответ мне не нравится, так что обсуждать есть что! — отрезал Митя, нажимая рычаги. Вороненый пустил струйку пара и поцокал вдоль по улице. — Но сейчас у меня иной вопрос. Вы, случаем, не знаете, кто или что такое… — он нахмурился, припоминая точнее, как же Алешка сказал, — … Эхо… нет, не так….

— Эохо, — вмешался Ингвар. — Эохо Эхкенд, я точно помню! Алексей Лаппо-Данилевский именно так ту тварь назвал! Полагаете, это было что-то альвийское?

— Что альвийское было, и причем тут Лаппо-Данилевский? — в голосе Йоэля прозвучала отчетливая неприязнь.

Митя покосился через плечо на напряженно подавшегося вперед альва. Автоматоны цокали по просыпающейся улице. Слышался перезвон колокола — в церкви через пару улиц звонили к Воскресной заутрене. Из дома впереди выскочила кутающаяся в плащ женщина и заспешила в ту сторону, из дома напротив чинно проследовало купеческое семейство: папенька, маменька и дальше, как утята, выстроившиеся цепочкой по росту одинаково кругленькие и принаряженные детишки. Из оставшегося позади переулка вывернула карета четверней — тоже, наверняка, туда спешили.

Митя подал автоматон в сторону, давая карете возможность проехать:

— В пещеру, где мы прятали драккар, явился Лаппо-Данилевский-младший, и провел там некий… обряд.

— Поросенка утопил, — пробурчал Ингвар.

— После чего из воды явилось некое… существо, которое он назвал потомком этого Эохо Эхкенд и наследным властителем стеклянного дворца.

— Башни, — поправил Инпвар.

— Может, и башни. — кивнул Митя. — Потом он вызвал из воды что-то в бутылях…

— Скорее, в амфорах. — Ингвар все же любил точность. — Оно булькало, но навряд это было контрабандное бренди. Наверняка там что-то похуже!

— Вы уверены? — засомневался Йоэль.

— Да помилуйте, это же Лаппо-Данилевские! — фыркнул Митя.

Возражений не последовало, даже Ингвар задумчиво покивал.

— А еще когда мы всё это взорвали вместе с пещерой, повалил кровавый туман, — добавил тот, — от простой контрабанды такого не бывает.

— А вы его взорвали? — пробормотал Йоэль.

— Полагаете, стоило оставить такое поблизости от города? Я же здесь живу! — возмутился Митя, — да и была надежда, что и Алешка с господином потомком не выберутся. Увы, Алешка, как видите, уцелел.

— Значит, и потомок тоже, — вздохнул Ингвар.

— Поросенок, это, конечно, не кошерно, — задумчиво протянул Йоэль. — Мне неловко обманывать ваши ожидания. господа, но про Эохо Эхкенд я слышу впервые.

— Жаль, — Митя остановил автоматон у заднего двора «Дома модъ» и подождал, пока Йоэль выберется из седла. — Что ж, не прощаюсь. В ближайшее время встретимся. У нас еще много общих дел. Включая альвийский шелк.

Йоэль зыркнул на него так зверски, будто не альв. И не еврей. А очень обозленный оборотень. И скрылся за воротами.

Митя привычно кивнул призраку Фиры, и повернул автоматон в сторону дома.

— Кому это вы? — спросил Ингвар.

— Да так… — рассказывать Ингвару о призраке, с которым регулярно здороваешься, проезжая мимо, он не стал. Тот и без того несколько не в себе, как узнал о почти Истинном князе в одном с ним доме, ведьме по соседству, и альве за углом.

Автоматоны поцокали к выезду из проулка.

— Митя… — вдруг напряженно спросил Ингвар. — А вам не кажется, что эту карету мы уже видели?

Выезд на проспект перекрывала карета, запряженная четверкой лошадей.