Тайна доктора Авроры

Глава 78

Всё смешалось в этом весёлом шуме. Я вдыхала запах дыма и медовых яблок. Вокруг меня смеялись, визжали дети, толпа ахнула, когда последний фейерверк рассы́пался золотой пылью над Эвервудом, и тут же все разом взорвались радостными криками: «Слава осени! Да здравствует зима!» Моё сердце замирало от восторга и радости, чувствуя, как осень, умирая в пламени костров, благословляет нас на долгую и, надеюсь, добрую зиму. Я чувствовала себя частью этого древнего ритуала, этой живой, пульсирующей энергии, которая наполняла площадь. Хотелось просто стоять здесь вечно, раствориться в этом моменте, забыв обо всём на свете. В какой-то момент мне показалось, что я даже почувствовала лёгкое головокружение от запаха глинтвейна, витающего в воздухе, и от переполнявших меня эмоций.

Толпа вокруг меня гудела, словно сама стихия: крики, смех, звонкий треск факелов, удары бубнов — всё это сливалось в сплошной гул, пробирающий до дрожи.

Внезапно кто-то коснулся моего рукава. Я обернулась, ещё не до конца выйдя из этого состояния блаженного оцепенения. Рядом со мной стоял паренёк, может быть, лет семнадцати, в потрёпанной одежде, с лицом, перемазанным сажей, и растрёпанными светлыми волосами, которые выбивались из-под старой, съехавшей набок большой шапки. Его дыхание было сбивчивым, словно парень бежал изо всех сил. Ссутулившись, он пытался запахнуть куртку, из горла вырывались хрипы.

— Леди Сеймур, наконец-то я вас нашёл! — выдохнул он, низко кланяясь. Его голос был сиплым от спешки и, казалось, от какого-то внутреннего напряжения. Он выпрямился, поправляя шапку, которая сползала почти на самые глаза. В его облике было что-то странное, неуловимое.

— Я был в особняке, слуги сказали, что вы на площади. Едва успел сюда добраться, толпа такая…

Моё сердце мгновенно сжалось от тревоги. Слишком уж серьёзным казался его вид, слишком уж поспешными были его слова. Праздничное настроение испарилось, словно его и не было.

— Что случилось? — спросила я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри уже всё похолодело.

Парень снова низко поклонился, его взгляд, скрытый под козырьком шапки, казался беспокойным. Он замялся, словно не зная, как начать, и это только усилило мою тревогу.

— Несколько детей… из восточной части города… Они хотели смотреть на фейерверк, им не хватило места на мосту, и они вышли на речной лёд. — Его голос дрогнул, и он тяжело сглотнул. — И провалились под воду. Кто-то даже погиб… Их вытащили и отвезли в больницу. Доктор Лэнгтон, он послал за вами, миледи. Потому что детей несколько, и он не справляется. Некоторые без сознания.

Эти слова обрушились на меня, как ледяной душ. Дети! Под лёд! Погибли! Мозг отказывался верить. Только что вокруг был смех и веселье, а теперь — ужас и трагедия. Инстинктивно я оглянулась по сторонам, ища Генри или Эллу. Мне нужна была помощь, совет, поддержка. Но Элла стояла у прилавка, окружённая толпой людей, и раздавала свечи, её лицо освещалось мягким, тёплым светом. Генри с Эдит и Фелисити, смеясь, направлялись в другую сторону площади, где собирались цирковые акробаты и жонглёры факелами. Они были уже слишком далеко, слишком увлечены праздником, чтобы услышать, как я зову их.

— Нам нужно предупредить лорда Арлингтона! — решительно сказала я парню, пытаясь взять ситуацию в свои руки. Он был всего лишь посыльным, а мне, возможно, понадобится ещё люди в помощь.

Но юноша, словно не слыша меня, настойчиво покачал головой.

— Я оставил в особняке записку слугам, миледи. Предупредил их, что побегу искать вас на площади, и если лорд вернётся вскорости, они передадут ему послание доктора. Пожалуйста, миледи…

Ноги словно приросли к земле. Его голос был полон отчаяния, глаза, которые я по-прежнему не могла разглядеть из-за натянутой шапки, казались полными слёз. Я колебалась и снова посмотрела на него, стараясь уловить хоть какую-то фальшь, но видела лишь юношескую горячность и отчаяние.

— Там в больнице моя маленькая сестрёнка. Кроме неё у меня никого не осталось… Пожалуйста, миледи, давайте поспешим! Каждая минута на счету!

Его голос сорвался, а мольба пронзила моё сердце. Во мне, как всегда, победила жалость. Долг. Хотя я никогда и не имела детей, но всегда видела в них самое ценное для любого человека. Мысли о беспомощных малышах, барахтающихся в ледяной воде, о той, что осталась без сознания, не давали мне покоя. Я не могла оставаться в стороне. Не могла ждать. Пусть Генри узнает потом. Сейчас важнее спасти жизни.

Не колеблясь больше ни секунды, я кивнула и побежала за парнем, который уже стремительно двигался в сторону ближайшей улицы. Он вёл меня через толпу, мимо тёмных фасадов домов, пока мы не вышли к небольшому экипажу, припаркованному в переулке. Лошади нервно фыркали, словно чуя беду. Дверца была приоткрыта. Я быстро забралась внутрь, едва успев сесть, как парень, запрыгнув за мной, захлопнул дверцу. Колёса загрохотали, экипаж рванулся вперёд, оставляя за спиной шум праздника. Повернувшись к нему, я уже собиралась расспросить подробнее о пострадавших, о докторе, о детях…

В тусклом свете уличного фонаря, проникающем сквозь окошко экипажа, наши взгляды встретились. И в этот миг мир вокруг меня перевернулся. Его глаза… Один был тёмно-карим, почти чёрным, а другой — пронзительно-серым, словно льдинка. Этот разноцветный, асимметричный взгляд, скрытый до этого под тенью шапки, был настолько неестественным, настолько чужим, что во мне мгновенно вспыхнули тревога и понимание. Он был взрослым, молодым мужчиной. Это было неправильно. Всё было неправильно.

Я резко вскочила, пытаясь оттолкнуть его и выскочить из экипажа.

— Ты… — прошептала я, но не успела закончить фразу. Его рука метнулась быстрее, чем я успела осознать опасность. Резкий удар, и тут же к моему лицу прижался влажный платок. Едкий, сладковатый запах ударил в нос, выжигая лёгкие. Я попыталась оттолкнуть его руку, вдохнуть, закричать, но тело уже не слушалось. Пальцы ослабли.

— Тише, миледи, — сказал он глухо, без прежней дрожи. — Всё будет так, как должно.

Отблеск огней праздничной площади, теперь уже далёких и искажённых, сверкнул в его разноцветных глазах — карим и ледяно-серым. Они смотрели на меня с какой-то жуткой, холодной насмешкой. Потом всё вокруг стало расплываться, звуки стихли, и наступила непроглядная, поглощающая темнота.