Позже, в тот же день, когда дождь уже почти иссяк, а по дорожкам, ведущим к заднему двору, тянулись длинные полосы грязи, я бродила по дому, пытаясь успокоиться. Мысли вертелись вокруг одного: откуда у семьи долги?
Я не могла усидеть в комнате и решила сходить в библиотеку. Поднимаясь по лестнице, я услышала приглушённые голоса. Остановившись, осторожно заглянула в кабинет и увидела мачеху. Она была одета, как всегда, безупречно. В руках Мэриэн держала письмо, которое сжимала с такой силой, будто собиралась разорвать. У окна в кресле сидела леди Агата, а у стола, склонившись над кипой счетов, стоял мужчина.
— Мы не можем себе позволить новый гардероб для девочек, — отчётливо произнёс незнакомый мужской голос. — Даже ткани для Фелисити я закупил в долг. А портной уже намекает, что без оплаты больше работать не станет.
— Меня это не интересует, — зло ответила Мэриэн. — Вы найдёте способ. Или идите к лорду Эдварду и скажите ему, что всё рушится. А ещё лучше, скажите, что его упрямство загоняет нас в нищету.
Она нервно ходила по кабинету, шелестя юбкой.
— Я не могу позволить, чтобы Фелисити показалась на людях в старом платье, — процедила она. — И я не допущу, чтобы Аврора, с её… выходками, испортила наш последний шанс. Почему всё зависит от правила, что старшая должна выйти замуж первой?
Последний шанс?
— Если Аврора выйдет замуж за кого-то состоятельного, — осторожно сказала Агата, — это могло бы помочь улучшить наше положение. При удачном стечении обстоятельств…
— Да вы что, не видите? Она упряма, дикая, необузданная! Никто не захочет иметь дело с такой! — Мэриэн скомкала письмо и швырнула его в камин.
Из коридора послышался шорох. Я замерла, услышав, как Мэриэн, снова раздражённо прохаживаясь по комнате, процедила сквозь зубы:
— Она такая же никчёмная, как и её мать. Умерла, оставив после себя лишь проблемы, — устало бросила она с презрением. — Будь это мальчик, всё было бы по-другому. А так… Ни приданого, ни титула, ни влияния. Только ребёнок с тем же упрямым характером. Мои надежды родить наследника с каждым днём тают.
Мир будто замер. Сердце сжалось в тугой, колючий комок. Я смотрела в пол, не мигая. Она… Она ненавидит меня настолько?
Словно по сигналу, память Авроры подкинула мне осколок из детства, тёплый, как утреннее солнце. Мама.
Я совсем маленькая, с растрёпанными кудряшками, прижимаюсь к её мягкому шёлковому платью. Она сидит у окна, держа меня на коленях, и нежно водит рукой по моим волосам. От неё пахнет розами и чем-то сладким, домашним. Она тихо поёт — я не помню слов, только мелодию. Я чувствую себя в полной безопасности. В мире, где нет злости.
— Ты моя звёздочка, — говорит она, целуя меня в висок. — Ты будешь доброй, сильной и свободной. Всегда.
Не в силах сдержать слёз, отступила. Сердце стучало в ушах. Мама… Ты ведь меня любила. Хотела, чтобы я жила по сердцу. А теперь обо мне говорят, как о чемодане с дырявым дном. Как о помехе. Меня хотят выдать замуж. Не ради счастья, а ради спасения семьи. Ради долгов.
Я шла медленно, чувствуя, как рушится привычная картина моей жизни в этом доме. Всё, что казалось мне будущим, — роль дочери, любовь, свобода — превращалось в товар.
В библиотеке я села в глубокое кресло, не открыв ни одной книги.
— Что теперь? — тихо спросила я в пустоту.
Ответа не было. Только тишина и едва уловимое ощущение, будто за тонкой вуалью привычной реальности прячется нечто большее. Что-то, что я пока не могла понять, но чувствовала кожей. Я больше не была просто Авророй Рэдклифф. Я была фигурой на чужой доске. И меня уже двигали.
Тонкий скрип пола отвлёк меня от тяжёлых мыслей. Я подняла голову, в дверях стоял Марс. Он, как всегда, появился бесшумно, но с таким выражением морды, будто уже знал, что застал меня на грани истерики.
— Ах, вот ты где, — проворчал он, запрыгивая мне на колени. — Сидишь тут, как забытая книженция на верхней полке. Долго собираешься страдать? Или уже почти всё?
Я слабо улыбнулась сквозь слёзы и провела рукой по его шерсти.
— Не знаю… Всё рухнуло.
— Да ладно? — с деланным удивлением протянул он. — А я-то думал, ты просто решила сыграть в трагедию. «Бедная девица в кресле томно смотрит в огонь». Ждём призрака былого величия?
Я всхлипнула, но уже легче. Он ткнулся носом мне в подбородок и продолжил, уже мягче:
— Послушай. Они ведут себя как дурные курицы перед бурей — кудахчут, мечутся и всё время пытаются свалить вину на кого-нибудь. А ты… Ты держись. Не будь курицей. Будь хотя бы филином. Или… совой, если тебе так эстетичнее.
Я прыснула. Он прищурился, довольный.
— Сейчас тебе нужно не ломать шпагу об стену, а включить голову. Хочешь понять, что происходит — наблюдай. Слушай. И, прошу тебя, не бросайся на мачеху с подносом.
— Очень жаль, — пробормотала я. — Я уже прикидывала траекторию.
— Я знаю, — важно кивнул он. — И я бы, возможно, даже оценил это зрелище. Но пока… Давай не будоражить дом. Лучше выясни, кто кому и сколько должен, и кто из них больше всех боится утонуть в собственных долгах.
Я вздохнула. Всё звучало разумно, даже если подавалось с ехидцей.
— А сейчас, — продолжил он, усаживаясь поудобнее, — займись полезным делом. Щенок. Рози. Помнишь, кто сегодня пялился на меня из пледа, будто я цыплёнок? Надо устроить малышку на конюшне. Там ей будет хорошо. И тебе заодно будет повод не бурчать в одиночестве, а почаще её проведывать.
— А ты?
— Я буду рядом с тобой. Или просто понаблюдаю за происходящим сверху. Например, на шкафу или на подоконнике. Мудрые коты предпочитают держаться подальше от семейных конфликтов.
Я рассмеялась, на этот раз уже искренне. Он спрыгнул с колен, деловито отряхнулся и направился к двери.
— Ты сильнее, чем они думают, Аврора. Просто не забывай иногда есть, спать и чесать меня за ухом.
— Учту, — кивнула я. — Спасибо, Марс.
— Всегда к вашим услугам, леди-бунтарка, пойдём пройдёмся мимо кухни, — бросил он через плечо, терпеливо поджидая меня. — Здешняя кухарка — милейшая женщина, всегда подсунет пирожок.
Конюшня встретила нас запахом сена, тёплого навоза и лошадей. После душного дома, полного притворства и приглушённых упрёков, воздух здесь казался по-настоящему живым. Рози, почувствовав свободу, стала вырываться из рук и вилять хвостом. Она смешно побежала по тропинке, пытаясь укусить Марса за ухо, но тот, словно настоящий аристократ, с высокомерным видом её игнорировал.
Конюх, широкоплечий мужчина с загорелым лицом и рыжеватыми усами, мыл ведро у бочки. Завидев меня, он выпрямился и, вытирая руки о штаны, прищурился.
— Добрый день, леди. Что-то случилось?
— Нет, ничего особенного, — ответила я, подходя ближе. — Просто… У вас на конюшне новый жилец. Рози.
Он посмотрел на кроху, которая тут же решила, что его сапоги — лучшая игрушка.
— Да, мне уже об этом сказали… Но, леди, щенок в конюшне? — нахмурился он. — Это, честно говоря, совсем лишнее.
— Она будет тише любой кошки, обещаю, — сказала я, ловя Рози и прижимая к себе. — Её можно поселить у старого стойла, она ещё щенок. И я буду приходить ухаживать за ней сама. Всегда.
Он скептически хмыкнул, но всё же кивнул.
— Хорошо. Главное, чтобы она не гонялась за лошадьми. Особенно за Жасмин — у неё нрав хуже, чем у леди Мэриэн. Она тоже всегда чем-то недовольна.
Я улыбнулась, но тут моё внимание привлёк глухой звук: цок-цок… цок… стук с промахом. Лошадь, высокая гнедая, стояла в дальнем стойле и переминалась с ноги на ногу, неестественно нагружая правый бок.
— Она хромает, — заметила я, подходя ближе. — Сколько уже так?
— Со вчерашнего. Думаю, потянула ногу. Завтра кузнец придёт, глянет подковы.
Я присмотрелась. Подошла ближе, осторожно успокаивая кобылу шёпотом.
— Милая, тебе больно? Потерпи. Ладно?
Она фыркнула. В моей голове пронеслось легко: «больно, больно»… Лошадь позволила дотронуться до ноги. Пальцами я осторожно провела по ободу копыта… и почувствовала: между подковой и копытом застрял плоский острый камень.
— Вот в чём дело, — сказала я и посмотрела на конюха. — Камень. Сдавливает ткани, вот и боль. Его надо вытащить, и всё наладится.
Он подошёл, скептицизм сменился уважением.
— Чёрт возьми… Как же я сам не догадался. А вы, леди, очень наблюдательны, не просто так с животными возитесь. Спасибо. Сейчас принесу инструменты.
Когда он ушёл, Марс, сидевший на бочке, прокомментировал:
— Ну что, ветеринар в юбке, спасла ещё одну невинную душу. Можешь гордиться. Только, прошу, не заведи теперь козу. Нам ещё и с щенком справляться.
Я засмеялась, глядя на Рози, которая мирно уселась у входа в стойло, будто уже чувствовала себя здесь как дома. Стало чуть легче.
Да, мир вокруг шатался, как плохо подбитая повозка, но здесь, среди животных, всё казалось проще. Честнее. И, возможно, именно в таких мелочах я могла найти себя — ту, которую не продавали, не обсуждали, не пытались переделать. Настоящую.