Тайна доктора Авроры

Глава 25

Каждый день я просыпалась с надеждой: «А вдруг сегодня?» Но каждый вечер засыпала с тоской — снова нет. Жизнь в особняке шла своим чередом: визиты, ухажёры, чаепития. Все эти разговоры о приданом и социальном статусе казались мне лишь дымом, сквозь который я тянулась к единственному человеку, который был для меня настоящим — к отцу.

За короткое время я искренне привязалась к человеку, который стал моим отцом в новой жизни. Словно случайный подарок для моего внутреннего ребёнка, который когда-то так нуждался в родительской любви и тепле... Он был для меня не просто лордом Рэдклиффом или главой семьи. Он был моим якорем, моим настоящим домом. Единственным человеком, который видел меня такой, какая я есть, понимал, любил не за послушание или внешность, а просто так.

Поздним вечером, как только на кухне заканчивались сказки, я накидывала шаль, звала Марса, и мы шли к воротам. Он шагал рядом, тихий, зная, что это не просто прогулка. Мы сидели на каменной скамье у въезда, и я всматривалась в дорогу, пока небо не темнело окончательно. Ветер приносил с собой шорох листьев, далёкий лай собак, скрип деревьев — всё что угодно, кроме того звука, которого я ждала: цокота копыт, скрипа старой кареты, знакомого стука дверцы.

— Он скоро приедет, — шептала я Марсу, но больше себе. — Просто дела затянулись… Может, дороги размыты… Он бы не оставил меня одну. Он ведь обещал.

Марс урчал, кивал, поджимал хвост и тихонько прижимался ко мне. В его кошачьей верности было больше тепла, чем в словах утешения.

Так прошло восемь вечеров.

А на девятый — всё изменилось.

Мы как раз собирались к ужину. Дом наполнился холодной торжественностью. Леди Агата обсуждала с мачехой новые приглашения. Фелисити крутилась у зеркала, поправляя причёску. Генри читал газету. Я, как обычно, смотрела в окно, погруженная в свои мысли.

И вдруг... Он раздался. Цокот. Быстрый, неровный, отчаянный.

Все замерли.

— Он! — выдохнула я, уже подскочив на ноги, сердце рванулось вперёд. — Отец приехал!

Но вместо кареты у крыльца остановился всего один всадник. Ворота с грохотом распахнулись, и в холл буквально ввалился мистер Рейвиш — наш управляющий. Его лицо было покрыто дорожной пылью, волосы растрёпаны, а на плаще — следы засохшей грязи.

Он едва перевёл дыхание, взглянул на нас, и сразу всё стало ясно. Мне не нужно было слов. Но они прозвучали. Ровные, хриплые, будто издалека.

— Лорд Эдвард Рэдклифф… — он сглотнул, будто эти слова были камнем в горле. — …скончался сегодня утром. В своём кабинете. Сердечный приступ.

Мир — раскололся.

Я не закричала. Не расплакалась. Я просто стояла, как будто ноги приросли к полу, а воздух вокруг стал густым, вязким, и казалось, что в нём невозможно дышать. Только где-то глубоко внутри что-то оборвалось, разом, насовсем.

Отец не вернётся. Не приедет. Не обнимет. Не скажет: «Моя девочка».

Марс поднялся на задние лапы, теребил передними подол моего платья и тревожно заглядывал в глаза. Но я не почувствовала тепла. Только пустоту — огромную, звенящую пустоту.

В доме повисла гробовая тишина. И вдруг стало ясно: теперь всё изменится. По-настоящему.

Молча вскочил Генри. Его стул упал, он закрыл лицо ладонями, отвернулся и согнулся, будто кто-то ударил его в живот. Леди Агата издала странный, хриплый звук, схватилась за грудь и пошатнулась — её подхватили слуги, испуганно жавшиеся к стенам. Фелисити разразилась плачем, громким, некрасивым, со всхлипами, будто капризная девочка. Мэриэн воскликнула:

— Нет! Это невозможно! Только не сейчас!

Только не сейчас… Как будто смерть может выбирать момент.

А я… Я просто стояла. Молча. Внутри стало очень тихо. Как в пустом доме. Только слёзы текли. Они не щипали, не обжигали — текли, как дождь по стеклу. Тихо и неизбежно.

Я не могла двигаться. Бетси подскочила, схватила меня за руку и усадила на диван.

— Миледи… Пожалуйста… Скажите что-нибудь…

Сердце колотилось, потом вдруг сбилось с ритма. Я глотала воздух — но его не было. Пусто. Грудь сжала боль — как будто кто-то обвил её железной лентой. Дыхание стало прерывистым. Всё стало далёким, мутным, как через толщу воды.

— Она задыхается! — услышала я Бетси. — Зовите лекаря!

Голоса стали глухими, лица — расплывчатыми. Я чувствовала, как тело дрожит, как земля уходит из-под ног. И вдруг — тяжесть на коленях. Тёплая, пушистая. Марс. Он прижался ко мне, обнял лапами, тёрся мордой о щёку. Его хвост дрожал, уши прижаты.

«Дыши. Я здесь. Я рядом».

Голос его звучал у меня в голове, и я вцепилась в него, как в спасение. Через некоторое время пришёл врач — бледный, сгорбленный пожилой человек. Он осмотрел меня, прошептал что-то Бетси, и та метнулась в сторону кухни.

— Элла приготовит отвар, — сказала она Генри, направляясь к двери. — Мелиссовый, с корнем валерианы.

Шум. Паника. Кто-то вслух молился. Кто-то ругался. Слуги по приказу брата перенесли меня в комнату. Элла — моя дорогая, родная Элла, принесла отвар. Тёплый, пахнущий детством и покоем. Я выпила. Сначала обожгло. Потом стало легче. На какой-то миг. Но только телу.

Сердце — продолжало плакать.

«Он не обнял меня. Не прижал к груди. Не приехал».

Марс не отходил от меня. Он отвернулся от миски с курицей, которую так любил. Не мурлыкал, а просто лежал рядом, касаясь лапами моей руки.

Ночью я лежала в своей постели, закутавшись в одеяло. Бетси складывала вещи, не сводя с меня глаз. Она не пыталась меня утешить, просто была рядом. Её присутствие грело, как очаг.

— Мы выедем утром, — сказала она тихо, не оборачиваясь. — В поместье. Вставать очень рано, поспите, я здесь останусь…

Я закрыла глаза. Марс примостился рядом, положив лапы на мою грудь.

«Спи, Аврора, я рядом буду».

Я не спала, просто лежала и слушала, как дом дышит вокруг — уже не мой. Уже не отца.

Без него он казался огромным, холодным и чужим. Дом, где не будет шагов по полу, не будет его голоса, его ладоней, его «моя девочка». И слёзы снова потекли. Я не пыталась их остановить. Я позволила им течь, как дождю, как реке, что смывает всё.

Отец был моим маяком. Моей единственной защитой в этом доме. Он не боялся моей любви к животным, повторяя каждый раз, что человек должен быть милосердным к Божьим созданиям. Он смеялся, когда я носилась с котом и Рози по саду в испачканном платье. Он брал мою ладонь в свою, тёплую, шершавую, сильную. Он гладил мои волосы, когда я плакала. Он никогда не говорил «не сейчас». А теперь его нет.

Тишина окутала комнату как саван. Часы в коридоре отсчитывали секунды, и с каждой из них отец уходил всё дальше. И я, обессиленная, провалилась в беспокойный сон, где в темноте звенели копыта, но никто не открывал дверей.

И никто не возвращался.

Я не могла представить себе утро без него. И всё же оно должно было прийти.